– Что вы имеете в виду?

– На последних приемах оно повышалось, и нам не нравится его теперешний уровень.

– Что-что? Ничего не понимаю. Врач в отеле говорил, что люди падают в обморок из-за низкого давления.

– Ваше давление, боюсь, нельзя назвать низким. Оно оставалось повышенным последние несколько раз, когда вы проверялись, верно?

– Да, но… на то были свои причины. – К горлу Ханны подступают слезы, она стремится их удержать. Ах, почему с ней нет сейчас Уилла? – Я торопилась.

– Головные боли не мучают? Свет глаза не режет? Голова не кружится?

– Нет! Кроме сегодняшнего дня, разумеется. Я чувствую себя совершенно нормально.

– И все-таки давление лучше снизить. Я пропишу вам метилдопу, это очень надежное лекарство, мы даем его беременным женщинам много лет.

– Вы шутите? – Ханну охватывает отчаяние, ноющее чувство вины и злости на собственный предающий ее организм. – Лекарство? Я не хочу принимать таблетки. Нельзя ли… не знаю… отнестись к этому без паники?

– Средство очень хорошее, – настаивает врач, стараясь успокоить Ханну.

Ханна это понимает, но не успокаивается. Сердце стучит как ненормальное, пики на мониторе подскакивают все выше и выше. Она вновь ощущает отвратительное сползание в неизвестность, как после смерти Эйприл, будто события затягивают ее в стремительный водоворот и жизнь выходит из-под контроля. Только сейчас ей говорят, куда идти, что делать и как себя чувствовать, не полицейские, а врачи в белых халатах. Проблема в том, что эту понятливую, жалостливую улыбку Ханна видела уже много раз.

– Нет! – решительно произносит она. – Я не согласна.

– Ваш ребенок в порядке, – ласково увещевает врач. – Я понимаю ваше огорчение…

– Я ничуть не огорчена! – взрывается Ханна, хотя отчасти понимает: это неправда. Хоть плачь, хоть смейся. Однако плакать нельзя. Ханна делает глубокий вдох. – Извините. Я действительно немного расстроена. Всего неделю назад все шло нормально, а сейчас как будто…

Как будто кто-то пришел, все решил за нее и толкает туда, куда она идти не хочет, но не в силах воспротивиться.

Вот что она хотела бы сказать. Но не скажет. Потому что, несмотря на бурные эмоции, она все-таки понимает, что такая реакция вызвана не только информацией о ребенке и высоком давлении. В значительно большей мере на нее повлияли новые сведения об Эйприл, Невилле, событиях прошлого и то, какой оборот эти события принимают сегодня.

Осознав это, Ханна вдруг четко определяет, что нужно сделать. Сердце сбавляет частоту ударов, в душе устанавливается подобие покоя. Неподвластные ей обстоятельства однажды уже разорвали ее жизнь в клочья. Второго раза она не допустит.

Она не собьется с пути.

– Куда едем? – спрашивает Новембер, когда Ханна садится в пахнущий кожей салон лимузина. – Судя по всему, не на работу?

Черт! Магазин! Ханне хочется хлопнуть себя по лбу пакетом с таблетками.

– Я совершенно забыла о работе. Мне нужно позвонить напарнице. Не могли бы вы высадить меня в Стокбридж-Мьюз? Это рядом с Дин-Парк-стрит.

– Понятия не имею, где это, – добродушно отвечает Новембер. – Надеюсь, Артур знает.

Она наклоняется вперед перекинуться парой слов с водителем. Ханна тем временем звонит в магазин. Когда Робин отвечает на звонок, Ханна объясняет ситуацию, выслушивает от встревоженной Робин советы поехать домой, отдохнуть и не выходить на работу на следующей неделе.

– Я не собираюсь оформлять больничный, – отвечает Ханна. – Я не больна, однако у меня накопилось много отгулов. Попрошу у Кэти неделю отпуска.

– Правильно! – поддерживает Робин. – Я не желаю видеть твою физиономию по крайней мере еще неделю. Поезжай домой. Отдохни, расслабься. Поешь шоколада и прекрати волноваться.

Коллега вешает трубку. Ханна вздыхает.

«Меня отправили домой, – пишет она сообщение Уиллу. – Ребенок в норме. Меня подвезут. Скоро увидимся».

– Все в порядке? – спрашивает Новембер.

Ханна кивает:

– На работе ко мне очень хорошо относятся. Из-за этого кошки скребут на душе.

– Почему? Вы ни в чем не виноваты.

Ханна лишь качает головой. Вины за сегодняшнее происшествие она не чувствует. Вину вызывает сознание, что она не намерена следовать советам Робин. Вообще-то она была бы не прочь передохнуть, но сейчас не время. Это десять лет назад ее подхватил поток событий, и долгие годы потом она боролась с ощущением бессилия и паникой. А теперь она не будет сидеть и наблюдать, как Джерайнт копается в ее жизни, а юристы обделывают за кулисами свои делишки. Больше она не станет ничего пускать на самотек.

– Я хочу съездить в Оксфорд, – заявляет Ханна. – Другого пути, как мне кажется, нет. Узнав о смерти Невилла, я схожу с ума, постоянно прокручиваю в голове воспоминания о том вечере, пытаюсь понять, права ли была, действительно ли видела все то, о чем рассказала в суде. Чем больше я узнаю сейчас, тем отчетливее понимаю, что заблуждалась тогда. У меня такое чувство, что я упустила какую-то деталь, что от меня все эти годы ускользало нечто важное.

– О чем это вы? – с сомнением спрашивает Новембер. – Какую деталь?

– Не знаю – в том-то и дело. Может, если вернуться, поговорить с другими людьми, находившимися там в тот вечер, с доктором Майерсом… У меня есть в Оксфорде подруга, ее зовут Эмили. Я разговаривала с ней по телефону несколько недель назад, после смерти Невилла, она приглашала меня в гости. Я в тот момент отказалась, для меня хуже всего была мысль о возвращении назад. Но сейчас… сейчас я бы согласилась.

Ханна смотрит на сестру Эйприл. Лицо Новембер принимает озабоченное выражение.

– Что? Вы думаете, я ненормальная? Уилл так считает.

– Я не считаю вас ненормальной. Просто… по-моему, ехать в Оксфорд в одиночку не очень хорошая мысль. Все сразу поймут, что вы намерены ворошить прошлое, задавать неудобные вопросы.

– На что вы намекаете? Что мне потребуется какое-то прикрытие?

– Я хочу сказать… – Новембер делает глубокий вдох. – Я хочу сказать – возьмите меня с собой.

– Вас? – Ханна с трудом пытается скрыть изумление. «Мы же почти незнакомы», – думает она, хотя это правда только наполовину. Ханна встретила Новембер всего пару часов назад, и все же она сестра Эйприл. Ханне кажется, они знакомы намного дольше.

– Видите ли, я ни разу там не была, – Новембер старается побыстрее выложить свои доводы. – В Оксфорде, я имею в виду. Ни разу не видела, где жила Эйприл и где она погибла. Если честно, эта мысль не давала мне покоя тогда и не дает покоя сейчас. Вы можете приехать со мной в Оксфорд и сказать Майерсу правду – что смерть Невилла разбудила в моем сознании кое-каких призраков и я хочу успокоить их, посетив бывшую квартиру Эйприл. Вряд ли администрация колледжа откажет в такой просьбе.

– Пожалуй, – соглашается Ханна.

Чем дольше она об этом думает, тем более разумным кажется ей план. Вдвоем безопаснее, к тому же Новембер сможет задать вопросы, какие было бы неудобно задавать Ханне.

– Сначала надо убедиться, что он никуда не уехал, – предлагает Новембер. – Как его зовут?

– Горацио. – Это имя пробуждает новые воспоминания. На ум приходят слова Эйприл на вечеринке доктора Майерса: «Горацио пригласил меня и еще пару девиц пойти в город и добавить». С расстояния сегодняшнего дня такое предложение выглядит непостижимо, это явное нарушение этических норм.

Новембер тычет пальцами в экран и подносит телефон к Ханне:

– Он?

– Он.

На экране открыта страница факультета английского языка и литературы колледжа Пелэм, и первым на ней значится старший декан факультета искусств, профессор Горацио Майерс. Немного постаревший, немного поседевший, но на удивление хорошо узнаваемый. В отличие от Невилла, изможденного призрака, взирающего с веб-сайта Би-би-си, Майерс – благополучный ухоженный мужчина, у которого за плечами много лет комфортной жизни.

– Подъезжаем к Стокбридж-Мьюз, мисс Рейн, – звучит голос водителя в переговорном устройстве.