«Ввод текста…»
«Ввод текста…»
Пауза.
«Ввод текста…»
Сообщение опять исчезает, на этот раз надолго, экран успевает погаснуть, и ей приходится разблокировать телефон. Наконец, приходит ответный текст от Уилла.
«И ты меня прости. Я тебя тоже люблю».
И все.
Что бы он ни хотел сказать, как видно, передумал.
Интересно, что? «Да, ты вела себя как стерва. Как ты посмела такое мне говорить?»
Или: «Если бы ты сейчас не вынашивала нашего ребенка, я бы всерьез подумал о будущем».
Или: «Какая муха тебя укусила, Ханна?»
А может, что-нибудь совершенно другое? «Извини, я и сам виноват. Из-за смерти Невилла мозги съехали набекрень».
Ханне хочется ответить, выяснить, что он хотел написать ей, но оставил при себе.
Разум лихорадочно работает.
«Я кое-что скрывал от тебя».
«Я встретил другую».
«Не знал, как лучше тебе признаться».
«Хочу все начать с чистого листа».
«Я тебя больше не люблю».
Нет, нет, нет, нет! Ханна невольно садится на кровати. Сердце выскакивает из груди, ребенок трепыхается в животе, разбуженный потоком адреналина.
Нет, надо выбросить из головы эти глупости, навеянные бессонницей в два часа ночи.
Она любит Уилла, а Уилл любит ее.
У него нет от нее секретов. Скорее всего, просто не мог сразу подобрать нужные слова.
Ханна вдруг вспоминает, что забыла принять на ночь таблетку от давления. Она медленно идет в санузел, ощущая одеревенелость в лодыжках и бедрах, не проходящую с самого начала беременности. Связки расправляются, суставы сочувственно поскрипывают.
Она зажигает свет, моргая от нестерпимой яркости, смотрит на себя в зеркало. Лицо одутловатое от усталости, волосы в диком беспорядке, под глазами темные круги.
В голове бродят мысли о муже, появляется воспоминание о том, как он целует ее в макушку перед уходом на работу. На ум приходят его слова: «Пожалуйста, ну пожалуйста».
Ясно, что он хотел сказать: «Пожалуйста, не делай этого».
Не стоило ворошить прошлое. Ради Уилла. Ради ребенка.
Но ради себя самой и Эйприл она не может отступить. Она не сумеет продолжать жить в неведении. Если ее показания отправили за решетку невиновного, она должна это узнать. Иначе чего стоит такая жизнь?
– Прости, – шепчет она ребенку в животе и призраку Уилла, стоящему у кровати. – Прости меня.
Ханна глотает таблетку, запивает водой и вновь смотрит на свое отражение в зеркале. Она видит измученную, но полную суровой решимости женщину. Эта женщина не похожа на испуганную девчонку десятилетней давности, ошарашенную, преследуемую чувством вины и стыда, как если бы виноват в случившемся был не Невилл, а она сама.
Теперь она понимает: она не виновата. И Невилл, возможно, тоже не виноват.
Она больше не боится.
Ханна перестала прятаться от призраков прошлого и решила встретиться с ними лицом к лицу.
Ей нужна правда.
После
– Кофе?
Ханна задумчиво смотрит в окно и потому не слышит вопроса.
– Кофе, мадам?
Она оборачивается и видит в узком проходе официантку с серебристым кофейником в руках. За ней покачивается в такт движению поезда раздаточная тележка.
– Ой, извините. Замечталась. Нет, спасибо, мне на сегодня хватит кофеина.
– Без кофеина тоже есть, – предлагает официантка. – Все включено в стоимость билета.
Ханна отрицательно качает головой. Ей известно, какой кофе подают в поездах – слабое растворимое пойло с порошковым молоком из маленьких пакетиков.
– Нет, правда, благодарю вас. Я… – Она мучительно ищет вежливую отговорку. – Я предпочла бы бутылку воды, если у вас есть.
– Обычную или с газом?
– Обычную, пожалуйста.
В тот момент, когда она откручивает пробку, звонит телефон. Это Хью. Увидев его имя, Ханна слегка настораживается. С какой стати ему звонить?
– Хью! – Ей кажется неуместным начинать разговор с восклицания «Почему ты звонишь?!», поэтому она лишь спрашивает: – Как дела?
– Хорошо. – Низкий, тягучий голос Хью невозможно спутать ни с каким другим. – А у тебя как дела? Как съездила в Оксфорд?
Ханна хмурится. Кто ему рассказал о поездке? Уилл?
– Я… сбита с толку. – Ей не хочется обсуждать подробности в поезде при пассажирах, большинство которых либо чем-то заняты, либо дремлют. – Я все еще не решила, как к этому относиться. По-моему, Майерса можно исключить. Его не было на месте. Он находился на конференции.
– Не было на месте? Уилл сказал, ты и сестра Эйприл договорились с ним о встрече.
– Нет, я имею в виду, что его не было на месте в тот вечер. Ну ты понял. – Ханна оглядывается по сторонам. – Когда это случилось, его не было в колледже.
– А-а! – Хью удивлен и немного разочарован. – Значит… возвращаемся к Невиллу?
– Может быть. Я не уверена. До меня дошло, что… – Ханна понижает голос и еще раз обводит вагон взглядом. На нее никто не смотрит. – Я кое-что поняла, пока была в Оксфорде. В квартире мог находиться кто-то еще. – Ханна почти переходит на шепот, стараясь избегать слов, из-за которых пассажиры могут начать прислушиваться. Она не произносит вслух «Пелэм» или «убийство Эйприл». – Пока мы поднимались по лестнице, этот человек мог спуститься по водосточной трубе.
– Что ты хочешь этим сказать? – обеспокоенно спрашивает Хью.
Ханна поднимается с места.
– Погоди, я сейчас в поезде. Выйду в тамбур. Дай мне секунду.
Ханна выбирается из узкого промежутка между столиком и сиденьем и, сделав несколько шагов по проходу, открывает дверь тамбура. Здесь никого нет, окно приоткрыто, шум проникающего внутрь ветра заглушает слова.
– Извини, не хотела говорить в вагоне. Я и сама не знаю, что хочу сказать. Мы считали, что выход из подъезда все время оставался в поле нашего зрения, а значит, в квартиру не мог проникнуть никто другой. Но что, если это не так?
Повисает долгая пауза. Ханна буквально слышит, как проворачиваются шестеренки в мозгу Хью, пока до него доходит смысл сказанного. Ей трудно предугадать реакцию собеседника, но, когда он наконец открывает рот, его тон кажется Ханне неуловимо изменившимся, почти испуганным.
– Кому еще ты об этом говорила?
– Только сестре Эйприл, Новембер. Она была со мной. Эмили я ничего не сказала. Мне не хватило духу. Я… – Ханна не находит сил произнести вслух «я побоялась». – Когда вернусь, пойду в полицию, – заканчивает она.
– Ханна, пожалуйста, будь очень осторожна. Я считаю, ты должна как следует все взвесить…
Оба какое-то время молчат. По-видимому, Хью пытается сообразить, каким образом лучше выразить свою мысль, для которой никак не находит подходящих слов.
– Что? – не выдерживает Ханна. – По-твоему, мне не следует обращаться в полицию? Но так было бы надежнее всего, разве нет? Уж лучше заявить об этом открыто.
– Просто я… – Хью замолкает. Такое ощущение, что он напуган, что очень на него непохоже. Обычно этот эстет изъясняется подчеркнуто вежливо и невозмутимо.
– В чем дело? Не тяни.
– Тебе следует быть готовой к тому, что может произойти, если и дальше ворошить это дело. Кое-кто может… пострадать.
– Ты кого имеешь в виду? – Ей вдруг становится не по себе. – Меня, что ли?
– Не совсем. Черт, как же трудно… – Хью заметно расстроен. Очевидно, его тревожит нечто чрезвычайно серьезное. Что происходит?
– Хью, ты знаешь что-то такое, чего не знаю я?
– Я ничего не знаю, просто… просто…
– Не юли! – чуть не плача, просит Ханна. Она делает глубокий вдох. – Извини, что я повышаю голос, но ты меня пугаешь. Что ты пытаешься сказать?
Снова долгая-предолгая пауза. Настолько долгая, что Ханна смотрит на экран, проверяя, не пропала ли связь – может, поезд вошел в мертвую зону. Однако линия в порядке. Хью все еще на проводе. Наконец, он отвечает:
– В то утро, когда я вернулся в свою комнату, я кое-что слышал.
– Что ты слышал? Тебе кто-то что-то сказал?
– Нет. За стеной. Я слышал… шаги.
