– Привычки репортера неискоренимы, – пожимает плечами он. – Вообще-то меня и привела сюда статья о медицинском центре доктора Синклера – еще в девяностые, до того, как я переехал. У меня была пара зацепок – здесь происходило кое-что не совсем законное.

– Например? – уточняю я, думая о том, что прочитала в интернете.

– Доктор занимался какой-то паранормальной ерундой, сомнительными штуками вроде изучения психотропных препаратов, лечения чакр, гипнотерапии – ходили разные слухи о том, что он делал с пациентами, пока они были под гипнозом.

– Жуть, – говорю я, вспомнив чопорную и аккуратную Веронику Сент-Клэр. Каково это – когда твоего отца подозревают в дурном обращении с пациентами под гипнозом? А ее он тоже гипнотизировал?

«На ночь вместо сказок мне рассказывали историю убийцы».

Что еще было в ее детстве?

– Да, жуть.

Мы подъезжаем к воротам, и у меня неожиданно возникает острое желание попросить его развернуться и отвезти меня обратно на вокзал. Но куда я поеду потом?

– А ты опубликовал ту статью? – спрашиваю я, гадая, почему ее не было среди поисковых результатов.

– Не, – встретившись со мной взглядом в зеркале, откликается он. – Газета ее не приняла. У родственников Хейлов есть влиятельные друзья, которые не хотели, чтобы очерняли фамилию семьи. Эти люди так обычно и поступают. – Он опускает стекло и наклоняется к столбу с переговорным устройством: – Такси Уайлдклиффа! – кричит он. – У меня тут ваша ассистентка.

Ворота со скрипом отворяются, и он едет вверх по петляющей подъездной дорожке. Когда мы проезжаем последний поворот, туман рассеивается и из него появляется дом, будто сбросив серый призрачный покров, как женщина – вуаль.

«Я думаю о доме как о женщине из-за всех женщин, которые там жили».

Не могу удержаться и с беспокойством смотрю на башню, на которой повесилась Кровавая Бесс. Солнечные блики не играют в осколках стекла, сама башня не отбрасывает зловещую тень, но в одном из центральных окон мерцает огонек, и у меня появляется ощущение, что за мной следят. Как будто все женщины, что когда-либо попадали в Ненастный Перевал, ждут меня. Мне хочется спросить, чего они ждут, что я должна для них сделать?

Летиция неодобрительно цокает языком при виде моей мокрой одежды и ботинок в прихожей и отправляет меня принимать горячую ванну.

– Мы не можем допустить, чтобы вы слегли с простудой и заразили мисс Сент-Клэр, – замечает она, чтобы я не приняла ее заботу на свой счет. – Попрошу Симса принести вам ужин в спальню.

На часах всего пять вечера, но я не возражаю против ванны и раннего ужина. Уже ступаю на лестницу, когда Летиция добавляет вслед:

– Надеюсь, вы не разговаривали с водителем такси о мисс Сент-Клэр или о доме.

– Конечно же нет, – отвечаю я, что и не ложь, так как вместо меня говорил сам Спайк.

Оказавшись наверху, я набираю ванну и лежу в ней, пока вода не остывает, а затем, помня, что в прошлый раз чуть не утонула, вылезаю и закутываюсь в халат. Я предусмотрительно заперла дверь, так что Симс оставил корзину с едой в холле. В ней два термоса, в одном сладкий чай с молоком, в другом горячая кукурузная похлебка, а также отдельно лежат теплые булочки, сыр и яблоки. Я съедаю все, сидя за столом и разбирая книги, которые подобрала для меня Марта Конвэй. Там и «История Уайлдклиффа-на-Гудзоне» в дешевом переплете («Самиздат», – так и слышу я фырканье Аттикуса), и толстая книга в библиотечном переплете об «Условиях жизни женщин-заключенных в начале XX века», а также монография доктора Синклера с кричащим названием, которое я заметила раньше: «Жуткое возвращение: посмертные признания Кровавой Бесс», которая выглядит гораздо интереснее остальных. Вот здесь, может, и найдется что-то более существенное, чем намеки в интернете. Начну с нее.

Но застреваю я уже на педантичном перечислении академических и профессиональных заслуг доктора Синклера, которые должны впечатлить читателя и убедить, что доктор не какой-то там шарлатан. И засыпаю где-то между его заверениями, что его не интересует парапсихология, и списком психофармацевтических средств, которые он использовал для лечения пациентов.

В Вудбридже мы называли таких докторов «торговыми автоматами» и сравнивали заметки о лучших лекарствах, тех, от которых хочется летать, а не растворяться в желе, и изображали симптомы, чтобы Автомат их выписал. Может, это от мысли о снотворном меня клонит в сон, и я снова погружаюсь в кошмар с вечным туманом.

Я бегу, как и всегда, через белесую мглу, но на этот раз я взбираюсь по лестнице в призрачном мареве, которое на самом деле оказывается дымом. Я в горящем здании, и мне нужно добраться до крыши, но лестница тянется и тянется.

Когда я наконец оказываюсь наверху, по каменным выщербленным зубцам понимаю, что я на вершине башни, которая горит. Перегибаюсь через край, посмотреть, как можно спуститься, и понимаю, что там слишком высоко – шансов пережить такое у меня не было бы.

– Тебе это понадобится.

Я поворачиваюсь и вижу, что уже не одна. Из дыма появилась фигура, и сейчас она протягивает мне канат. Один его конец уже обвязан вокруг зубца башни, а на другом конце я обнаруживаю петлю. Когда я поднимаю взгляд, то различаю на фигуре красный плащ, а изнутри отделанного мехом капюшона скалится голый череп.

Вздрогнув, я просыпаюсь и тут же понимаю, что я уже не в своей кровати.

Я стою босиком на холодном полу и смотрю прямо в скалящийся череп своего кошмара. Открываю рот, хочу закричать, но не получается, потому что горло сжимает петля. Поднимаю руку сорвать ее, и фигура напротив делает то же самое.

«Это зеркало, – говорю себе я. – Ты стоишь напротив зеркала».

Но я не помню, чтобы в моей комнате было зеркало. Оглядываюсь и понимаю, что я на чердаке, стою напротив шкафа и смотрю на свое отражение в его дверце. А плащ… лишь одеяло, которым я накрылась с головой. Я ходила во сне – и не в первый раз.

Уснуть не получается еще долго. Доктор Хьюсак предупреждал, что если я снова начну ходить во сне, то сразу же надо обратиться за психиатрической помощью, но где я сейчас ее найду? Последний психиатр в Уайлдклиффе-на-Гудзоне давно сгорел вместе с башней.

Мне удается поспать всего несколько часов, а потом меня будит стук в дверь и грубоватый голос Летиции отрывисто сообщает, что уже «без пятнадцати восемь». Я рывком вскакиваю, брызгаю в лицо водой, надеваю вчерашнюю мятую одежду. Когда добираюсь до вершины лестницы, часы начинают бить, и я бегу вниз по ступенькам так быстро, что чуть не лечу головой вперед на мраморный пол холла.

– С вами все в порядке? – спрашивает Вероника, когда я занимаю место на стуле. – Вы довольно тяжело дышите.

– Д-да, – отвечаю я. – Просто проспала.

– Надеюсь, после вчерашней истории вас не мучили кошмары про Кровавую Бесс.

– О нет, – вру я. – Но могу представить, насколько пугающими они могли быть для ребенка, который вырос здесь. Думаю, это оказало на вас сильное влияние. – Замечаю, что на коленях она держит страницы, которые я напечатала, а ее пальцы водят по строкам, будто это шрифт Брайля. – Хотите, мы начнем с чтения первых страниц? – предлагаю я, вспомнив о той строке, что добавила. Осмелюсь ли я прочитать ее вслух?

Но Вероника качает головой.

– Не думаю, что это необходимо. Вчерашняя декламация вернула меня обратно в «пугающее детство», как вы его назвали. Думаю, с этого мы сегодня и начнем.

И снова она начинает говорить так, будто кто-то – или что-то – вошло в комнату.

«Доктор, как мы его называли, в моем детстве был призраком пострашнее, чем Кровавая Бесс. Моя мать умерла, когда я была ребенком, и когда я оказалась в том возрасте, чтобы что-то угадывать, поняла, что отец винил в ее смерти меня.