Остаток дня я провожу, прячась между стеллажей и расшифровывая последнюю часть, а потом перечитываю все, что успела записать. Теперь я так четко все вижу. Вероника рассказывает свою часть истории, где она – героиня, а Джен – злодейка. Как, должно быть, Вероника злилась, что книга, которая принесла ей известность и состояние, показывает ее сумасшедшей женщиной, запертой на чердаке. «Почему, – гадала я, – она вообще разрешила ее опубликовать?» Но потом вспоминаю слова Питера Симса, как пригодились те деньги от продажи книги. Возможно, у Вероники не было выбора.

Неудивительно, что она больше не написала ни одной книги, пока не появилась я и не попросила написать продолжение, и тогда она поняла, кто я. Ей было весело рассказывать свою версию событий про злодейку Джен дочери Джен? Или ее мотив был серьезнее?

Возможно, в прошлом было что-то, чего она не хотела знать, и она стремилась выяснить, рассказала ли про это мне моя мать. Вспоминаю вопросы, которые она задавала о моей матери. Может, она надеялась, что я о чем-то проговорюсь?

Снова перечитываю страницы, пытаясь найти сама не знаю что, а потом что-то останавливает меня на том месте, когда Джен с Вайолет проснулись и обнаружили труп Анаис.

«А что случилось с Вайолет и зеркалом? Они увидят порезы».

И Джен сказала, что это неважно, потому что она умерла не от этого и виноват Кейси…

Но полиции они про него не сказали. Почему? Когда Ганн спросил Джен, почему она его защищает, та ответила: «Я защищаю не его. Я защищаю нас».

Почему? Кейси знал что-то про то, что произошло после того, как Вайолет напала на Анаис? Она каким-то образом была связана с ее смертью? По версии Вероники, она не знала, что произошло, и отказалась узнать под гипнозом. Но что, если это было игрой и на самом деле она знала? Она хотела смерти Анаис. Она бросилась на нее с осколком стекла. Это все? Или она подождала, пока Анаис отключилась, и… что?

Перелистываю страницы в поисках подсказок – и потом вижу. Вокруг руки Анаис была повязана фиолетовая лента. Та самая, которая была на Вайолет той ночью и которую вернула ей Джен перед тем, как их забрала полиция. Как она оказалась на руке Анаис – разве что Вайолет сама повязала ее и ввела смертельный яд.

Вайолет – нет, Вероника – убила Анаис.

И Джен про это знала. А потом она сбежала. Вероника искала ее все эти годы, боясь, что однажды она раскроет ее секрет – или станет им шантажировать? Поэтому моя мать всегда так параноидально боялась, что кто-то ищет ее? И что теперь может сделать Вероника, зная, что она здесь?

Я думаю о Летти и Питере, которые патрулируют территорию с оружием. Как просто будет застрелить ее за нарушение границ частной территории.

Отправляю последнюю часть Кертису Сэдвику, добавив в сообщение: «А также, похоже, я поняла, кто на самом деле убил Анаис». Потом закрываю ноутбук. Теперь я готова отправиться на поиски матери.

Улица опустела, но на тротуарах людей еще больше, чем раньше. Зрители, многие с детьми на плечах, выстроились по обочине в четыре-пять рядов, толкаясь, чтобы хоть что-то увидеть. Оставшегося места так мало, что я едва могу пройти.

Сталкиваюсь с высокой фигурой в черном плаще с капюшоном и маске Крика[252] и чуть не кричу сама. Это может быть кто угодно. Летиция или Питер. Любой, кто сейчас в костюме бродит по улицам Уайлдклиффа-на-Гудзоне, может вонзить в меня нож прямо на улице, и за шумом никто не услышит крика. Запланированная встреча с Кровавой Бесс из соцсетей меня больше не волнует. Мне нужно вернуться обратно в особняк и найти мою мать.

Толпа неожиданно устремляется к тротуару, и я вижу, что парад начинается: впереди марширует жуткий оркестр скелетов, одетых в мексиканских традициях Дня мертвых, с раскрашенными лицами и в цветочных венках. За ними следуют танцоры в черных трико, которые несут игрушечных летучих мышей на высоких шестах. Куклы-мыши пикируют, дико машут крыльями, бросаются на толпу: дети смеются и визжат от радости и ужаса одновременно, находясь в безопасности на руках родителей. За летучими мышами следуют ведьмы, в руках у них котлы со сладостями, которые они бросают все более возбужденным детям.

Внутри меня начинает подниматься истерика. Крики детей, вопли толпы и низкий ритм марширующего оркестра кажутся первобытными, точно какой-то древний обряд. Способ умилостивить голодных мертвецов, которые каждый год требуют жертвы.

Вот кем была моя мать для Вероники и Кейси – девочкой, которую можно использовать и бросить, которая развлекала их своими выходками, но без которой в итоге можно было обойтись?

Когда на Мэйн-стрит появляется строй Кровавых Бесс в красных плащах, я спрашиваю себя, как относились к Бесс Моллой Джозефина и Эдгар. Она тоже была для них девочкой с улицы, которую богатая Джозефина якобы спасла ради чувства собственной значимости, но которую можно было легко бросить, когда она перестала подходить на роль спасенной грешницы?

Женщины проходят мимо в плащах и с жезлами в руках, как девушки в военной форме на параде, но под грохот тарелок жезлы вспыхивают, и толпа ахает. Они вращают горящими жезлами над головой, искры летят во все стороны, и я чувствую, как что-то воспламеняется во мне самой – бурлящая ярость, которая медленно закипала всю мою жизнь.

«Если бы тебя сожгли заживо, – спросила Джен Донну, – разве тебе бы не хотелось сжечь весь мир?»

Да, мысленно отвечаю я, чувствуя всю тяжесть мраморной головы в рюкзаке. Почему мы с мамой должны бежать из Ненастного Перевала?

Почему нас должны выгонять, если это моя мама написала книгу, которая помогла спасти это поместье и содержать его все эти годы? Почему я не должна отомстить женщине, которая прогнала мою мать и натравила на нее собак? Почему бы в этот раз не устроить пожар мне?

Я резко разворачиваюсь – и тут вижу Кровавую Бесс, которая стоит в одиночестве у края дороги. Она не крутит жезлом, не танцует, и маски-черепа у нее нет. Эта Кровавая Бесс – моя мать.

– Мама! – кричу я, но она уже поворачивается и бежит от меня. Я бросаюсь следом, но вынуждена пробираться через отставших участников парада. Слышу, как кто-то зовет меня по имени, оборачиваюсь и вижу Марту Конвэй, которая бежит за мной, но не останавливаюсь. Моя мать исчезает в тумане Ривер-роуд. Слышу жалобный стон туманного горна, затем вижу вспышку маяка, чей луч выхватывает из тумана мою мать, как она крадется вдоль высокой стены, окружающей Ненастный Перевал, как будто пытается слиться с камнем… и у нее получается. Она исчезает, будто растворившись в стене.

Бегу, пытаюсь догнать ее, и вижу, что она прошла сквозь ту щель в стене, которую я нашла вчера. Протискиваюсь сквозь узкое пространство, шершавый камень царапает лицо и руки и так сильно давит на грудь, что я не могу дышать. Толкаю себя вперед и неожиданно оказываюсь на свободе. Это происходит так быстро, будто стена выплюнула меня, и я падаю на траву, тяжело дыша и всхлипывая. А взглянув наверх, ощущаю, будто оказалась в другом мире. Деревья с гладкой корой блестят в сумерках, точно кости, а между ними искорками мерцают огни, как светлячки, и мелькают фигуры, точно привидения. Я слышу голоса – крики, смех, пение, а затем сердитый окрик и выстрел.

Черт. Летиция не шутила, когда сказала, что они с Питером будут обходить территорию. Искры, вдруг понимаю я, на самом деле факелы. А мелькающие фигуры – местные жители в костюмах, исполняющие какой-то странный местный обряд. Где-то среди них и моя мать, она, наверное, сбита с толку и напугана.

А может, и нет.

Она знала, как попасть в поместье. И чтобы оказаться здесь, у нее должна быть причина.

«Они украли мою историю».

Она пришла, чтобы отомстить? Чтобы на этот раз устроить пожар самой? Чтобы найти меня? Найдут ли ее первыми Питер с Летицией?