Я бросаюсь бежать, надеясь, что выбрала направление к дому. Листва такая густая, что за ней ничего не видно. Плотные вощеные листья шелестят над головой, точно души мертвецов. Потом я вижу свет сквозь деревья, зеленый – похожий на лампу в библиотеке. Иду к нему и выхожу на лужайку перед домом. Сквозь стеклянные двери видна библиотека, где на зеленом диване, под лампой с зеленым абажуром, сидит Вероника, неподвижно, как статуя: ее прекрасно видно из леса всем сумасшедшим местным жителям, которые бродят по территории.

Дойдя до французского окна, я вижу, что оно широко открыто, как будто Вероника сама приглашает их войти. Стоит мне переступить порог – и ее голова поворачивается ко мне, как у совы.

– Кто здесь? – хрипло спрашивает она.

– Только Агнес, – отвечаю я.

Она выдыхает.

– Не думала, что ты вернешься.

– Я тоже, – отвечаю я, занимая свое привычное место. В круге зеленого света лампы я чувствую себя на сцене, будто мы актеры. Или мишени. – Но я шла кое за кем, и она привела меня сюда.

Следующий вдох Вероники звучит так, будто ее легкие опутаны колючей проволокой.

– Кто?

– Джен.

Это то, что собиралась сказать я, но кто-то меня опередил. В этот раз мы с Вероникой поворачиваемся одновременно.

В дверном проеме стоит моя мать, в ее черных волосах видна седина, лицо белое, как у привидения, поверх платья кроваво-красный плащ. В руках даже игрушечные ножницы есть, которые идут в комплекте с костюмом Кровавой Бесс – но когда на лезвиях отражается свет лампы, я понимаю, что они настоящие.

– Мама, – произношу, вставая, чтобы ее остановить. Хватаю ее за руку, и ножницы со стуком падают на пол. Вероника тоже поднимается и протягивает руку.

– Вероника, – говорит она, – слава богу, что ты наконец вернулась. Пожалуйста, позволь мне все объяснить.

– Как ты украла мою книгу, потом мое имя, а теперь и мою дочь? Это может оказаться не просто даже для тебя, Джен.

Я смотрю то на одну, то на другую – и останавливаюсь на той, что одета в зеленое, паук в центре паутины, и голова начинает кружиться. Женщина в зеленом, та, которую я слушала эти последние дни, не Вероника? Она Джен? Тогда, получается, та женщина, которую я знаю как свою мать, – Вероника?

– Да, – подтверждает женщина в зеленом – Джен? – и продолжает: – И я не смогу рассказать ее без тебя. Вероника, давай расскажем Агнес вместе. Думаю, мы обе в долгу перед ней.

Они садятся рядом на диван, одна в красном наряде, другая в зеленом. Как безумная парочка рождественских эльфов, в истерике думаю я. Сажусь напротив них на стул с прямой спинкой, и мне хочется достать блокнот, чтобы хоть что-то держать в руках. Джен – настоящая Джен – начинает первой.

– Почему ты ушла без меня, Вероника? – спрашивает она.

– Ты собиралась уйти без меня! – восклицает моя мать.

– Нет! Я никогда…

– Кейси прислал только одно фальшивое удостоверение личности, – перебивает ее моя мать. – Для Джейн Кори.

– Твое уже было у меня, – отвечает Джен. – Агнес, можешь открыть правый ящик стола? Там в глубине пачка игральных карт. Принесешь ее?

Делаю, как она говорит, и нахожу карты.

– Открой ее и вытащи карты, – продолжает Джен. – Там будет удостоверение личности.

Просматриваю потрепанные карты, пока наконец не нахожу ламинированную карточку. На ней фотография моей матери в юности и имя – «Вайолет Грей». Я молча передаю ее маме.

– Тебе нравится имя? – с надеждой и смущенной улыбкой спрашивает Джен. – Я выбирала его, думала, тебе подойдет.

– Я бы не пошла с тобой, – нетерпеливо возражает моя мать. – Без ребенка. – Она поворачивается ко мне: – Она хотела отдать тебя. Я тебя спасла.

– Не хотела, – возражает Джен.

– Я слышала, как ты говорила это моему отцу…

– Я просто говорила то, что он хотел услышать, пока Ганн с Кейси не забрали бы нас на Хэллоуин… – Она запинается. – Или, по крайней мере, я так думала. Возможно, притворяясь, что нахожусь под гипнозом, я наконец поддалась ему. – Она поворачивается ко мне: – Когда пришли те монахини, они сказали, что я уже подписала согласие на то, чтобы отдать тебя, Агнес. Но я бы никогда этого не сделала. И не помню, чтобы подписывала документы. Они были готовы забрать тебя тогда же, но одна из монахинь почувствовала, что что-то не так, и настояла, чтобы у меня было еще время подумать.

– Это я помню, – нехотя произносит моя мать. – Но ты сказала мне, что больше не хочешь уезжать, и я слышала, как ты говоришь моему отцу, что готова отдать ребенка…

Джен качает головой:

– Я не помню. Не помню ничего из той ночи после того, как пошла на сеанс с твоим отцом. Ты расскажи, Вероника. – Она протягивает руку и касается руки моей матери. Та вздрагивает и начинает отодвигаться, но потом смотрит на изуродованную руку в шрамах и бледнеет.

– Мама, – говорю я, и обе головы поворачиваются ко мне, но я смотрю только на ту, которая меня вырастила. – Мама, ты всегда говорила, что твою историю украли. Я хочу услышать ее, какой бы она ни была, что бы ты ни сделала. Это неважно. Я все равно люблю тебя.

Глаза мамы наполняются слезами. Потом она опускает голову и, держа руку подруги, начинает рассказывать:

– Я стояла у подножия башни и слушала, как ты говоришь, что отдашь ребенка. Я поднялась наверх и опустилась перед тобой на колени, показала тебе удостоверение, которое сделал Кейси, сказала, что знаю о ваших планах уехать. Потом показала тебе свидетельство о рождении, которое я нашла, – на ребенка, который умер, и на чью могилу ты часто приходила. «Смотри, – сказала я, – она родилась ровно за сто лет до твоей дочки. Нужно только исправить восемь на девять, и ты сможешь его использовать. Я помогу тебе ее вырастить». А потом я услышала смех отца.

– «Как очаровательно, – произнесла моя мать низким голосом, который был совершенно не похож на ее собственный. Меня пробрала дрожь, будто в комнату в самом деле вошел доктор Синклер. – Как будто тебе можно доверить хотя бы песчанку, не говоря уже о ребенке». – Моя мать смотрит на Джен. – А потом он сказал: «Не так ли, Джен?», а ты ответила: «Как будто тебе можно доверить…»

– Я этого не говорила! – восклицает Джен, тряся головой. – А если и говорила, то потому, что он под гипнозом заставил меня повторять его слова!

– Я так разозлилась, – продолжила моя мать. – Мне хотелось тебя ударить, но я полезла в карман и нащупала камень, который подобрала на кладбище. Половинка головы ангела, который сидел на надгробии Агнес. И как только я его взяла, то поняла, что надо делать. Я ударила его. Думала, что лишь выиграю нам время, чтобы сбежать, но он упал на пол, как срубленное топором дерево, и было так много крови… я сразу поняла, что нам надо бежать, но ты не двигалась с места. А мне нужно было забрать Агнес. Я сказала тебе дождаться меня, что я вернусь за тобой. Я побежала в твою комнату, схватила Агнес, запихнула в свою старую дорожную сумку вещи для нас с тобой – не могла найти свой медальон, но взяла фиолетовую ленточку, которую дала тебе и которую ты забыла. Но когда я вернулась к башне, там бушевал огонь. Я увидела, как Ганн выбегает из леса, а из башни выходит Кейси, и услышала, как он кричит Ганну, что ты умерла… и… и… – Моя мама качает головой, явно начиная нервничать. – И я услышала, как Кейси говорит, что я убила отца и устроила пожар! Он сказал, что им надо бежать, пока не пришла полиция. Я хотела закричать, что да, я убила отца, но я ничего не поджигала, – но так боялась, что, если останусь, полиция меня арестует за убийство, а кто тогда бы вырастил Агнес? Так что я убежала. Мне пришлось, чтобы спасти Агнес. – Она смотрит на меня: – Чтобы спасти тебя.

Джен кивает и протягивает руку, пытаясь сжать пальцы моей матери.

– И не ты устроила пожар? Может быть, случайно сбила фонарь, когда ударила отца?

– Нет! Я бы не оставила тебя в горящей комнате! Почему ты так говоришь?

– Потому что так сказал мне Кейси, – ответила Джен. – Когда я очнулась в больнице, он сказал, что видел, как ты убегаешь из башни. Сказал, что ты оставила меня там умирать и что у тебя не было… – Она начинает задыхаться и хватается за горло, ее плечи поднимаются.