– Ну и кто сегодня счастливчик? Дворник? Любитель ставок на спорт? А может, маньяк из Шепердс-Буш еще не обзавелся подружкой?
– Нет никакого свидания! – огрызаюсь я. – Я иду на собеседование.
Брук фыркает, ноздри на безупречном вздернутом носике раздуваются.
– Ну конечно, собеседование вечером пятницы! Брось, Флоренс. Могла бы получше историю сочинить.
– А может, просто выручишь? Хоть раз в жизни?
– Раз в жизни?! – возмущается она. – Серьезно? Да как ты смеешь! – она заливается краской от лба до подбородка. – А помнишь «раз», когда я тебе одолжила четыре тысячи фунтов? Или «раз», когда ты целый месяц спала у меня на диване и водила… – она понижает голос до шепота, – толпу незнакомых типов? – Брук сорвалась с цепи, у нее с каждым словом слюна брызжет. – Неужели так трудно нормально себя вести? Хотя бы до конца свадьбы!
Опять вся горю. Пытаюсь сглотнуть, но вместо слюны во рту песок.
– Ха! Свадьба. И как я забыла? Ты же про нее молчала целых полминуты.
Средних лет женщины за соседним столиком уже цокают, вертят головой – хотят разобраться, из-за чего шум. Сестра бросает им виноватый взгляд: страх устроить сцену пересиливает в ней гнев.
– А почему Уилл не может присмотреть за Диланом? – шипит она. – Вы же условились, что на выходных его очередь?
Лицо горит. Она права. В соглашении об опеке указано: Уилл забирает Дилана каждую пятницу в шесть вечера и привозит обратно до полудня воскресенья. Только Уилл часто отменяет встречу, обычно тянет до вечера пятницы, когда Дилан уже собрал чемоданы и вовсю ждет. Вот и не хочу на него рассчитывать.
– Ну извини, если тебе так трудно помочь сестре – единственной, между прочим. Уверена, мама бы очень гордилась…
Лицо Брук темнеет.
– Не смей приплетать маму! Будь она здесь…
– Хоть ты тресни, Брук, – шиплю я, – но для мамы успешной дочкой осталась я. Навсегда, такой она меня запомнила, – достаю из ее салата последний орех и отправляю в рот. – А ты от этого бесишься, правда?
Подлый ход, даже для меня. Брук отодвигается подальше к стене, тянет на себя тарелку.
– Не лезь руками в мою еду.
Возвращается официант и подает мне бургер, как собаке, которая сжевала его любимые тапочки. Впиваюсь в мясо зубами, по подбородку течет сок.
– Вообще-то, старшая сестра ты, не забыла? – Брук хмурится.
Я громко жую, чтобы сильнее побесить, и выжидаю.
– Ладно, – рычит Брук. – Твоя взяла. Поступлю по-взрослому, как обычно. Присмотрю за Диланом. Только имей в виду – ради него, не ради тебя.
– Вот и славно, – тянусь за ее стаканом и отпиваю диетической «колы». – Увидимся вечером.
Оставляю счет Брук и спешу к метро. Дождь перестал, но затянутое тучами небо не внушает доверия. Надо было взять у Брук зонт, да поздно уже.
После ссоры с ней всегда портится настроение. Ведь моя сестра, искренне любящая свитера от «Бодена», легинсы «Потная Бетти» и кулинарные книги Джейми Оливера, по натуре своей человек нормальный. Хороший. Человек, для которого немыслимо опуститься до низости, необходимой для победы в любом споре. В отличие от меня.
Конечно, можно улыбнуться и прикусить язык на час-другой, даже на неделю. Только надолго не хватает. Тьма так или иначе показывает себя. Ехидное замечание тут, неоправданная жестокость там. И Брук это понимает. Она позволяет мне взять верх, и каждая победа все равно что заноза под ноготь, болезненное напоминание о гнилой натуре.
Опускаю взгляд на экран. Через час и сорок семь минут пора забирать Дилана.
Надо поторапливаться. Осталось последнее дело в списке.
6
Универмаг «Селфриджес», Оксфорд-стрит
Пятница, 14:08
Делаю шаг назад и восхищаюсь своим отражением в зеркале примерочной. Боди безупречное: мягкий черный бархат, длинные рукава, глубокий V-образный вырез почти до пупка. С таким точно бюстгальтер не носят. Хорошо хоть вставила импланты, когда была возможность.
Переворачиваю ценник и ахаю.
Триста шестьдесят восемь фунтов!
Может, цена в кронах? Прищуриваюсь.
Проверяю снова.
Триста шестьдесят восемь фунтов.
Я не просто хочу это боди, мне оно нужно позарез. Сегодняшний наряд должен быть красноречивей слов. Пусть Эллиот поймет: я готова. Я того стою. Это мое «The Emancipation of Mimi».
Еще раз проверяю ценник, на всякий случай.
Триста шестьдесят восемь фунтов.
И у кого есть такие деньги? Создай диаграмму Венна и поймешь: позволить себе это боди и вдобавок хорошо в нем выглядеть может только бывшая жена русского олигарха, и то одна на весь мир.
Тянусь к сумочке и пытаюсь нашарить небольшой металлический диск, который купила на «Ибэй» для такого случая. Поверхность прохладная, гладкая. Я посмотрела два-три видео на «Ютьюбе», но ни разу еще не пользовалась съемником для клипс.
«Это не воровство», – напоминаю себе я. Речь ведь о боди, которое сшили на потогонной фабрике бедные камбоджийские дети возраста Дилана. Вообще-то, с моей стороны это знак протеста. Сознательный отказ от норм позднего капитализма.
И все же я ищу взглядом камеры на потолке. Надеюсь, их не вешают в примерочных.
Левой рукой прижимаю съемник к клипсе и жду щелчка, как учили в видео. Стою, задержав дыхание, и тут в дверь бодро стучат.
– У вас все хорошо? – интересуется приторный голос.
С перепугу роняю съемник. Он падает на пол, как космический корабль, потерпевший крушение, на плюшевый ковер в примерочной «Селфриджес». Спасибо, Господи, за двери без зазора.
– Да, все нормально! – громковато отвечаю я.
– Если нужен другой размер, скажите, – щебечет голос. – А если желаете полностью обновить гардероб, предлагаем шопинг с нашим профессиональным стилистом.
– Спасибо, – скриплю я.
Сердце стучит, как барабан. Наверное, это плохая затея. Да что там «наверное» – плохая, и все. А разве есть выбор? Мне очень нужно это боди.
Опускаюсь на обитую тканью скамеечку и жду, пока стихнут шаги продавщицы. Уже представляю, как сижу напротив Эллиота за уютным столиком и мы обмениваемся сплетнями – кто переборщил с оземпиком, кто в четвертый раз разводится. В один прекрасный миг он отодвинет в сторону бокал вина, посмотрит мне в глаза.
«А если серьезно, Флоренс, – скажет он, – ты всегда была звездой «Девичника». Как тебя уговорить вернуться в студию? Запишем сольный альбом».
От удовольствия мурашки бегут по коже. На самом деле я не знаю, что Эллиот хочет обсудить – по телефону он говорил довольно уклончиво. Но раз уж приглашает на ужин в свой последний день в Лондоне, наверняка новость хорошая.
Так, все. Времени мало. Делаю глубокий вдох и вновь подношу металлический съемник к клипсе.
Телефон на другом конце примерочной разрывается от уведомлений. Дзынь-дзынь-дзынь.
Двадцать семь новых сообщений, все от сент-анджелесских мам. Да, у этих стерв с головой не в порядке, но двадцать семь?.. Необычно.
Открываю чат. Сообщения появляются быстрее, чем успеваю прочесть.
В ШКОЛЕ ЧП!
БЫСТРЕЕ СЮДА!
Внимательно смотрю на экран – хочу разобраться, что случилось.
ПОЛИЦИЯ УЖЕ ЕДЕТ!
Накатывает слабость.
ЧТО СЛУЧИЛОСЬ? – пишу я.
Молчание. Под ложечкой сосет. Еще одна попытка:
ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?
Остальные матери меня словно не замечают. Сообщения тотчас прекращаются. Накидываю на боди толстовку и мчусь из примерочной к эскалатору. С колотящимся сердцем пишу Дилану:
Все нормально? Ответь! – велю я. – Сразу, как получишь!
Вытираю пот со лба и не отрываю взгляда от телефона в ожидании ответа.
Заходил 4 часа назад, – издевается надпись на экране.
Однажды я потеряла Дилана в торговом центре. Ему было четыре-пять, и я поволокла его в «Уэстфилд» вернуть платье, которое уже один раз надевала на свидание. Пока доказывала высокомерному кассиру, что на ткани нет следов дезодоранта, упустила Дилана из виду. Всего на секунду. На секунду, не больше. Смотрю – а его нет.
