Эта комната – святилище.

Я слышу, как кто-то проходит по площадке над моей головой и с грохотом спускается по лестнице. Я чувствую себя странно виноватой, глядя на все эти свидетельства потери Клэр, пластиковые побрякушки, которые давно пора выбросить. Я подхожу к камину и сажусь на корточки, чтобы пообщаться с собакой, пока жду сестру.

Первый сон о Шоне приснился ей в семь лет, и это воспоминание до сих пор ее будоражит. По теперешним меркам, когда гормоны и знания изменили ее мозг, так себе был сон. Но тот первый раз – капитуляция и ощущение воображаемых рук, обхвативших ее, – всегда будет оставаться там, на задворках ее сознания.

«А он даже не замечает меня, – думает она. – Я нарядилась, а он даже не взглянул на меня. Ненавижу свой возраст. Из-за этого он не видит меня. Не видит, что я готова ради него на все. Все, что угодно. А все, что мне перепало, – сводить детей на пляж, чтобы его избалованная мерзкая жена могла отдохнуть».

Она смотрит на песок. Милли и Индия с близнецами и Хоакином сгрудились вокруг чего-то на песке. Тигги и Иниго Оризио ковыляют рука об руку вдоль кромки воды, отпрыгивая назад в шоке каждый раз, когда крошечная волна – скорее след от проплывающих лодок, чем настоящие волны (Пул-Харбор в разгар лета больше похож на озеро, чем на море), – разбивается об их покрытые песком пластиковые сандалики.

У Тигги на талии – надувной круг, у Иниго – нарукавники. С ними все в порядке. Им потребуется столько времени, чтобы добраться до настоящей глубины, что береговая охрана успеет спуститься на воду задолго до того, как они это сделают. Фред сидит неподалеку, старательно закапывая ноги в песок жестяным совочком.

Симона откидывается на спину с «Гарри Поттером» в руках. Она не читает. Она вообще редко читает, но с книжкой в руках она выглядит менее одиноко. Ей хочется искупаться, но она слишком добросовестно относится к своей работе и не хочет оставлять троих детей, за которыми она каким-то образом осталась присматривать, в то время как двое других подростков занимаются своими братьями и сестрами. Узнав, что едет сюда, она тщательно выбрала себе купальник в розовую клеточку с парой блестящих пуговиц между грудей, но пока что этот купальник ни разу не намок в море.

«Какая же я дура, – думает Симона. – Все это мечты, а он считает меня ребенком. Мне нужно прекращать мечтать. У него теперь новая жена. Такой мужчина никогда не будет ждать. Но если бы у меня от него родились дети… Я бы никогда не искала людей, которым можно их сбагрить. Они были бы самым дорогим сокровищем в моем мире, а не неудобством, с которым приходится иметь дело наемному персоналу. Не каждая женщина создана для карьеры, как Мария. Мне не нужны костюмы, смартфоны и расходные счета. Мне нужен дом. Дом, который я могу назвать своим, в котором будет расти моя любовь».

Симона думает о Клэр. О ее блестящих волосах, идеальном маникюре и подозрительно неподвижном лбе, хотя ей всего тридцать три года. «Я ненавижу ее, – думает Симона. – Не только потому, что у нее есть то, что должно быть моим, но и потому, что просто ненавижу. У нее моя жизнь. У нее жизнь, которая должна быть моей, когда я вырасту, а она даже не ценит этого».

– Ты видела, что на ней надето? – спрашивает Индия. Хоакин убежал на песчаные дюны в одном из тех приступов мальчишеской энергии, которые очень полезны, когда девочкам хочется немного посплетничать.

– Трудно не заметить, – говорит Милли.

– Значит, она все еще сохнет по папе.

Милли гадко смеется.

– Господь всемогущий, как можно быть такой жалкой?

– Это отвратительно. Как будто она не понимает, сколько ему лет.

Для них обеих пятьдесят – это что-то очень древнее. Близнецы кажутся им достаточно неестественным явлением, доказательством того, что отец и Клэр занимались скрипучим стариковским сексом. Мысль о том, что кто-то из их собственного великолепного поколения может видеть в Шоне что-то, кроме объекта жалости, заставляет их содрогаться.

– Она странная, – говорит Милли. – Она всегда была такой. Папина доченька. Ты же не думаешь, что она действительно… ну, знаешь?..

– Сопливая Симона? Ой, прекрати. Я знаю, она ненормальная, но не настолько же.

– Да, ты права. И еще. Она, если можно так выразиться, не слишком сексуальная, правда?

– Жердь.

– И эти пряди волос по всей спине, как водоросли.

– Как думаешь, она хоть целовалась с кем-нибудь?

– Бережет себя для папы, – говорит Милли, и они обе переворачиваются на песке и изображают рвотные потуги.

Коко тычет палкой в медузу. Руби, всегда ведомая, сидит и наблюдает. Клэр снова нарядила их одинаково, как кукол, в маленькие юбочки на резинке поверх купальников с рюшами и розовые хлопковые панамки; нежная детская кожа побелела от солнцезащитного крема. «Милые крошки, – думает Милли. – Они же не виноваты, что Клэр их мать».

Коко вопросительно смотрит на нее.

– Что это? – спрашивает она.

«Правда, они немного туповаты, – добавляет она про себя. – Я уверена, что они уже должны читать или что-то типа того».

– Медуза, – говорит она. – Это называется «медуза». Она похожа на желе, смотрите.

Она тычет мертвое существо пальцем ноги и думает, что оно совсем не похоже на желе. Оно не колышется; оно больше похоже на резину.

– Рыба! – кричит Руби и взмахивает ручками.

– Рыба, – говорит Индия.

– Во сколько мы должны вернуться? – спрашивает Милли.

– Да какая разница? Если им нужны бесплатные няньки, они получат соответствующий сервис.

– Скупой платит дважды?

– Ага, если кто-то вообще додумается нам заплатить. Я так зла. Совершенно очевидно, что он не ждал нас, старый хрыч. И теперь собирается использовать нас в качестве нянек, чтобы они с Клэр могли поразвлечься. Он может пойти на хрен, честно говоря.

Милли, фыркнув, соглашается.

– Я подумываю вернуться в Лондон, – говорит Индия.

– Да ладно тебе, все не так уж плохо.

– Неважно. Уик-энд не обещает быть веселым, правда? Все эти ворчливые мужики, пьющие бренди. Если Чарли Клаттербак снова попытается со мной флиртовать, меня стошнит.

– О, он безобидный. А вот насчет нового парня, Джимми, я вообще не уверена, – говорит Милли.

– Наркоман, – авторитетно заявляет Индия. – Зрачки как точки.

– Не может быть!

– И эта его спутница… серьезно?

– Она довольно симпатичная, – говорит Милли.

– Ну, каждому свое, – отзывается Индия. – Как по мне, она слишком похожа на типаж Папенькиной Дочки. Держу пари, что в постели она сюсюкает.

– Ты помешана на сексе, – говорит Милли.

– Чья бы корова мычала. Не то чтобы я собиралась заняться чем-то в эти выходные, – хмуро бросает Индия. Затем она замечает три долговязые фигуры, прогуливающиеся по пляжу, и оживляется. – Э-ге-ге! Возможно, я поторопилась с выводами.

Симона слышит смех и отрывает глаза от книги. К девчонкам Джексонов подошла небольшая компания мальчишек. Их трое, с бронзовой кожей и выгоревшими кудрями, падающими на глаза, они смотрят на что-то на песке. Один, самый высокий, роется в кармане длинных шорт для серфинга – на этом участке моря от них столько же пользы, сколько от акульей сети, – и протягивает Милли предмет, который, когда она откидывает лезвие, оказывается складным ножом. Близняшки беспечно сидят бок о бок, выпрямив ноги в сандаликах и устремив стопы к небу. Ее сводный брат пританцовывает на пятках, восторженно потрясая руками в этой его дурацкой манере.

Заинтригованная, она оставляет Фреда и направляется к ним. Милли видит ее и кривится, а затем делает вид, что не замечает ее. «Я им не нравлюсь, – в миллионный раз думает Симона. – И никогда не нравилась. Они как будто подозревают меня в чем-то. Неважно, что я делаю, они просто отворачиваются, когда видят, что я подхожу. Когда мы были детьми, было так же. Интересно, знают ли они, что я в курсе, что они выдумывают мне прозвища? Сопливая Симона. Банный Лист. Русалочка. А в этом году – Склизкая Симона. Наверное, не знают. Наверное, им не приходит в голову, что, если они кого-то не видят, это не значит, что его нет».