Пробираюсь между коробками, и мое отражение становится больше, будто идет мне навстречу. И вот я оказываюсь прямо напротив шкафа: бледное лицо смотрит на меня с помутневшей крапчатой поверхности, будто из-под солоноватой воды. На меня оно совсем не похоже. Даже наоборот – будто там, в шкафу, заперта какая-то незнакомка и именно она смотрит сейчас на меня.

Мысль так ужасна, что мне приходится распахнуть дверцы, иначе от нее не избавиться. Но когда я протягиваю руку, пальцы дрожат так сильно, что ключ в замке не поворачивается. Весь шкаф уже трясется, когда я наконец поворачиваю ручку, старое дерево и заржавевшие петли скрипят, будто кто-то пытается вырваться из него.

Я дергаю сразу за обе дверцы…

И вижу именно то, чего боялась: внутри висит женщина, видно ее белое горло.

Это призрак Кровавой Бесс, и висит он именно так, как ее увидела Джен.

Нет – это не Кровавая Бесс, а всего лишь длинный красный плащ из темно-багряной шерсти: капюшон с оторочкой из меха горностая висит безжизненно, точно сломанная шея, покачиваясь, будто Бесс только что повесили.

Я чувствую себя глупо – меня напугал простой плащ, я будто повелась на дурацкий розыгрыш на глазах у всех и теперь нарочито-медленно пробираюсь обратно к лестнице, будто хочу доказать невидимым зрителям, что не боюсь. Даже останавливаюсь и заглядываю в пару коробок. На деревянных ящиках стоят штемпели Нью-Йорка, Лондона, Парижа, Рима и еще десятка европейских городов, которых я не узнаю.

Открыв один, я вижу там хрустальные бокалы. В другом – фарфоровые дверные ручки. В каких-то уже нет того, что хранилось там изначально – чая, сыров из Франции, английского печенья, теперь там хранятся записи о том времени, когда поместье было «Приютом Магдалины», затем исправительным учреждением и, наконец, психиатрической больницей. Достаю из коробки, подписанной «Магдалина», папку со свидетельствами о рождении детей, которые появились на свет у обитательниц приюта в 1890-е. Но когда убираю ее обратно, что-то выпадает на пол. Подбираю – это оказывается фотография в тонах сепии: на ней молодая женщина смотрит в камеру, темные волосы разделены прямым пробором, она не улыбается и выглядит такой бледной, что почти сливается с фоном. Но ее глаза со временем не выцвели. Они смотрят с фотографии, будто бросая вызов всем, кто осмелится посмотреть на нее в ответ. Перевернув снимок, я нахожу едва различимую надпись карандашом: «Бесс Моллой, 1923».

Уже второй раз за сегодня я нос к носу сталкиваюсь с Кровавой Бесс.

Засовываю фотографию в карман и спешу прочь с чердака, пока не увидела ее в третий раз – когда, согласно легенде, она и убивает.

Вернувшись в комнату, я обнаруживаю на письменном столе большую прямоугольную корзину. Это одна из тех английских плетеных корзин с крышкой – Диана как-то получила такую от благодарного автора, но вместо икры и традиционного печенья, которые прислал автор, в моей – ужин и записка от Летиции.

«Мисс Сент-Клэр подумала, что сегодня вам захочется поужинать у себя в комнате и прийти в себя после путешествий. В дальнейшем я буду оставлять вам корзину в холле. Мисс Сент-Клэр ожидает вас в библиотеке завтра ровно в восемь утра».

Открываю краны, набирая ванну, и тем временем распаковываю корзину. Термос с супом, закрытый пирог с курицей, кусок яблочного пирога, клинышек сыра, еще теплые булочки, завернутые в льняную салфетку, и яблочный сидр. В итоге я жадно съедаю все еще до того, как огромная ванна наполняется на три четверти. Утолив голод, опускаюсь в горячую воду. Прикрываю глаза и запрокидываю голову назад, так чтобы вода мягко ласкала виски. В памяти всплывает воспоминание о том, как моя мама поддерживала меня под шею в ванне, чтобы я не захлебнулась, но странным образом не помню, чтобы мы когда-либо жили где-то, где была ванна. В основном мы жили в мотелях, на стоянках для трейлеров и в полуподвальных помещениях с паршивым водопроводом, где в трубах почти никогда не было напора воды. Глаза я по-прежнему не открываю, чтобы снова пережить то воспоминание о материнской ласке, пытаясь уцепиться за что-то, что докажет его реальность. Все больше погружаясь в воду, я еще чувствую, как ее пальцы удерживают мою голову, но вода стала холодной. Открываю глаза и смотрю из-под воды на фигуру, которая размывается и подрагивает, будто ее стирает ластик. Лицо растворяется в тени, точно призрак, которого тащат обратно в ад, и он все дальше, дальше…

Потому что я тону в холодной воде.

Захлебываясь, выныриваю на поверхность, схватившись за края ванны и кашляя. «Я уснула, – говорю себе я, заставляя себя выбраться на пол, – я соскользнула под воду, а она просто остыла». Поэтому мне и приснился тот сон – новый кошмар, вдобавок к чудовищу из тумана. Закутываюсь в толстый махровый халат, который висит на обратной стороне двери, и тщательно растираю кожу, чтобы избавиться от ощущения холода. Я просто увидела фотографию Бесс Моллой, поэтому в кошмаре мне почудилось ее лицо.

Следующим утром я просыпаюсь и чувствую, что не могу повернуть шею – будто ее сломали, как Кровавой Бесс. Смотрю на часы на прикроватной тумбочке и вижу, что уже половина восьмого. У меня всего полчаса перед встречей с Вероникой Сент-Клэр.

Брызгаю в лицо холодной водой, чищу зубы, а потом одеваюсь в мятую блузку, клетчатую юбку и накидываю сверху кардиган, – стандартная одежда, в которой я хожу на работу, и самый близкий вариант к стилю старомодной библиотекарши Хэдли. Закалываю волосы заколками-невидимками, которые нашла в шкафчике с таблетками. Вероника Сент-Клэр, может, и не видит меня, но так я чувствую, что действительно приехала сюда на работу.

Спускаюсь по винтовой лестнице, и от всех этих ступенек у меня кружится голова. Оказавшись наконец в холле, хватаюсь за резную балясину перил, иначе боюсь упасть. Заколка выскальзывает из волос, и только я поднимаю руку, чтобы заправить ее обратно, как слышу мужской голос:

– На вашем месте я бы не заставлял ее ждать.

Поворачиваюсь на голос, который доносится из прихожей, думая, что это Симс – тот, который поднял мой не понравившийся экономке рюкзак наверх, в мою комнату. Воображение рисует пожилого джентльмена на основе образа мистера Карсона из «Аббатства Даунтон». Но темноволосый мужчина, прислонившийся к косяку и скрестивший на груди мускулистые руки, на вид мой ровесник.

– Симс? – неуверенно уточняю я, гадая, вдруг только что наткнулась на грабителя. Хотя он стоит в дверях прихожей – там, где мы должны оставлять «уличную одежду», на нем гигантские покрытые грязью сапоги.

Он кривит губы.

– Питер Симс, – поправляет он, поднося к губам вейп и вдыхая. – Симсом звали моего отца. Старушка любит преемственность. И пунктуальность, – добавляет он, дернув подбородком в сторону библиотеки. – Она уже там, ждет вас. Я минуту назад принес ей кофе.

– В этом и состоит ваша работа?

Он пожимает плечами и делает еще затяжку. Я улавливаю слабый сладковатый запах.

– Я вроде мастера на все руки. Отец работал здесь, когда здание еще принадлежало психиатрической больнице.

– Да, я слышала, что здесь была психиатрическая больница… – начинаю я.

– На вашем месте я бы не упоминал о докторе или психушке при мисс Сент-Клэр, – отвечает он, повернувшись в сторону прихожей. – Ей не нравится говорить о тех временах. Доктор, – добавляет он, – много чего творил. То, что здесь происходило на самом деле, было в сотню раз страшнее, чем она в книге написала. Если вы приехали, чтобы вытащить из нее это, что ж, удачи. – Он подмигивает и исчезает в темной глубине комнаты.

Дверь захлопывается, от этого звенят стеклянные вставки дверей в библиотеку, и пока я пересекаю холл, в желудке появляется ощущение схожей дрожи. Не знаю, нервы это или предвкушение. Мой психиатр в Вудбридже доктор Хьюсак как-то сказал, что тревога и возбуждение появляются в одном и том же отделе мозга. «Ты сама можешь выбирать, что из них хочешь почувствовать». Тогда я только фыркнула, но сейчас, держась за дверную ручку, чувствую, что у меня есть выбор. Я могу поддаться страху перед встречей с важной особой или же радостно приветствовать новое приключение. И я выбираю радостное предвкушение.