Фиона любезно снабдила всех, кому не досталось нормальной кровати, запасными подушками и одеялами из бельевой. Меня, мистера Поттса, портье Эрика, Дина с кухни и садовника Чарли отправили в библиотеку. Чарли ростом шесть футов пять дюймов занял трехместный диван, Эрик – двухместный, а бедному Дину предстояло провести ночь в кресле, свернувшись калачиком. Мы с мистером Поттсом постарались устроиться поудобнее на полу. Молодые люди предлагали нам расположиться на диванах, но мы отказались, понимая, что вряд ли сумеем заснуть. Вместо этого мы взяли подушки с подоконника и разложили их на полу, соорудив что-то вроде лежанок, и с помощью одеял попытались создать подобие уюта. Однако в конце концов пол оставался лишь полом, да и к тому же меня подозревали в убийстве.

Все еще в костюмах, мы, сгорбившись, сидели на самодельных кроватях, опустив голову, чувствуя себя подавленно из-за событий прошедшего дня. Мистер Поттс развязал галстук, намотал на руку, вновь развернул. Он казался растерянным и взбудораженным. Вдруг он выпрямился, словно его осенило. Он поднялся с пола и пересек комнату, направляясь к глобусу в углу; тот был старомодным, из тех, которые вращаются вокруг своей оси и имеют выпуклости там, где находятся горы, и впадины на месте долин. Мистер Поттс поднял крышку и, стараясь не звякать, чтобы не разбудить остальных, налил в два стакана немного виски. Как уже говорил, я не большой любитель выпить, но, ей-богу, случай того требовал.

Похрапывание окружающих действовало успокаивающе. Как будто мы, несколько человек, вместе делили тяготы происходящего. Никогда не бывал на войне, но, думаю, то, что я почувствовал в той комнате, малость напоминало товарищеский дух, который порой царит среди солдат. По крайней мере, я не остался один и убийца Бруно, будь он все еще в отеле, не рискнул бы напасть на нас в комнате. Не посмел бы.

Фиона потом рассказала мне, что всех гостей проводили обратно в номера. Они предпочли остаться в уютных стенах «Кавенгрина», а не тащиться в полицейский участок, во всяком случае в первую ночь. Около полуночи местных, которые просто заглянули в ресторан на чай, в конце концов отпустили по домам, после того как записи с камер видеонаблюдения подтвердили, что по прибытии они направились прямиком в «Лавандовые тарелки», не заходя больше никуда в отеле. Таким образом, они оказались вне подозрений. В последнее время посыпались жалобы, что закрывать весь отель против воли находящихся внутри незаконно. Постояльцы полагали, что проведут в отеле лишь одну ночь, но их задержали на четыре. Как выяснилось из отчета, c которым ознакомилась Хелен, детектив Радж повесил в укромном местечке табличку: «Гостям дозволено покидать территорию в любое время», но никто толком ее не разглядел. Благодаря этому он обезопасил себя с юридической точки зрения. И пускай гости согласились остаться в «Кавенгрине», они учинили настоящий скандал, когда полиция отключила вайфай, лишив их возможности связаться с кем-либо за пределами отеля. А поймать телефонный сигнал в отеле почти невозможно. В Долинах связь, мягко говоря, посредственная. Детектив Радж, должно быть, беспокоился, что информация просочится в прессу. И в полиции, вероятно, хотели избежать того, чтобы люди, подобные Пауле Макдэвидсон, шныряли повсюду с блокнотами и строчили лживые статейки, пока не выяснится, кто убийца. Вдобавок из-за того, что по коридорам бродило множество полицейских, создавалось ощущение, что так просто уйти нам не дадут. «Кавенгрин» стал похож на тюрьму, а мы – на заключенных. После допроса, учиненного детективом Раджем, я почувствовал себя самым популярным узником в отеле. Как будто меня приговорили к смертной казни, а остальные попали сюда просто за мелкую кражу.

В ту ночь мне показалось, что мистера Поттса одолела тревога. Он не спал, и я тоже. Мы не разговаривали. Он прислонился к книжной полке; что знаменательно – там стояли романы Агаты Кристи. Он отчаянно пытался дозвониться до жены и отправить ей текстовое сообщение. Мистер Поттс понимал, что она забеспокоится из-за того, что он не вернулся домой. Понятное дело. Но нам не удавалось связаться ни с кем за воротами «Кавенгрина»: вайфай не работал, мобильная связь отсутствовала. Мы гадали, не просочились ли слухи о моей мрачной находке, но, как известно теперь, до поры до времени никто ничего не знал.

Около двух часов ночи мне понадобилось в туалет. Элли сторожила библиотеку. Должно быть, она задремала, потому что, когда я открыл дверь, она резко очнулась. Мы вместе прошли в туалетную комнату, расположенную между вестибюлем и входом в коктейль-бар «Хьюго». В отеле царила пугающая тишина. Давненько я не оказывался в «Кавенгрине» так поздно. В начале карьеры я часто работал в ночную смену. Обычно в это время никто не хочет выходить на службу, поэтому на дежурство назначают младший персонал. В те дни здесь всегда царила приятная атмосфера. Мы дурачились, доедали остатки еды из холодильников в «Лавандовых тарелках» или носились по пустым коридорам. Порой постояльцы заказывали выпивку поздно ночью, а иногда пьяные гости бродили по отелю, но в остальном ночные смены проходили без происшествий.

Мы с Элли шли по коридору. Она отнеслась ко мне по-доброму. Вообще, Элли со школы знала Хелен – Хелен рассказывала мне об этом раньше. Элли также знала мою сестру и упомянула, что сожалеет о ее кончине. Они хорошо общались, хотя Элли была почти на десять лет моложе Джози. Да в общем-то, у нас все друг друга знают. Какое-то время Элли не работала, и в итоге у нее родилось пятеро детей. Они все уже выросли, так что, думаю, она подрабатывала в полиции, чтобы чем-то занять себя. Она не отличалась честолюбием, в отличие от детектива Раджа, который куда моложе ее.

– Надо постоять за себя, Гектор, – посоветовала она по дороге в туалет. – Следи, чтобы они не воспользовались твоей добротой, слышишь меня? Ситуация щекотливая, и, конечно, я знаю, что ты этого не совершал, но детектив Радж наверняка захочет поскорее раскрыть это дело, чтобы щегольнуть перед начальством в Лидсе. Смотри не давай себя в обиду, не то кончится тем, что окажешься крайним.

В туалете я замер в нерешительности. Это ведь не мой дом, где я знаю каждую вещь, где каждый вечер совершаю привычные ритуалы. Подставил руки под кран – полилась вода. Убрал – остановилась. Снова подставил и набрал воды в ладони. Меня выбило из колеи. Обычно в это время я спал уже пять часов из положенных восьми, а на прикроватной тумбочке лежала решенная головоломка. Набрал воды в ладони еще дважды и только потом сполоснул лицо.

Капли стекали по коже. Мужчина, смотревший на меня из зеркала, не походил на того Гектора, которого я знал вот уже семьдесят три года. Я побледнел, под глазами залегли темные круги, а волосы, обычно аккуратно причесанные, растрепались. Глядя на эту другую версию Гектора, я задался вопросом, будет ли его жизнь когда-нибудь прежней. Подобные события меняют людей, и, скажу я вам, когда прошло некоторое время и я осознал случившееся, то понял, что изменился навсегда. Потрясение и боль, что я испытал сперва, прошли, но увидеть подобную сцену все равно что лишиться невинности. Полагаю, с тех пор я посуровел. Даже радость или счастье стали ощущаться приглушеннее. Казалось неестественным находиться в «Кавенгрине» и смотреть на это отражение в зеркале. Но с другой стороны, за эти четыре дня не произошло вообще ничего естественного.

По дороге назад, в библиотеку, я заметил, что многие коридоры оградили желтой полицейской лентой. Заглянув в холл, увидел людей в белых комбинезонах, которые входили и выходили из седьмого номера; некоторые несли с собой фотоаппараты, а другие – запечатанные пакеты, предположительно с уликами. Двое или трое полицейских сидели на полу, прислонившись к стене, и что-то печатали на ноутбуках. Сцена представляла собой творческий беспорядок. Иногда забываешь, что есть люди, которые зарабатывают на жизнь тем, что разглядывают трупы. Для меня это происшествие было из ряда вон выходящим, а для них – обычным делом. Никак не возьму в толк, как убийство может стать нормой, но полагаю, что это можно сравнить с тем, как врачи не реагируют на вид крови, а я, например, не замечаю, что со мной иногда обращаются, как с предметом мебели. Даже у вас, читателей, понятие нормы будет отличаться от моего. Простите за лирическое отступление.