И Стуки что-то прошептал полицейскому агенту на ухо.

— Ты все запомнил?

— Инспектор, можете на меня рассчитывать.

Сатанисты капитулировали к вечеру. Во многом это была заслуга агента Сперелли, который так яростно стучал кулаком по столу, что тряслись стены, а также его привычке по поводу и без повода упоминать анализы ДНК. Первым он загнал в угол мастера по ремонту газовых котлов, того, у которого было расцарапано лицо. Сперелли заявил, что анализ ДНК биологического материала, обнаруженного под ногтями жертвы, станет неопровержимым доказательством его вины, и посоветовал сотрудничать со следствием. Тогда, возможно, получится рассмотреть версию о непредумышленном убийстве. Ведь понятно, что они не хотели убивать синьору Фортуну. Мужчина вспомнил о своих клиентах, прикинул, через сколько лет он сможет вернуться к работе, и согласился с доводами полицейского.

В ночном выпуске новостей уже полным ходом рассказывали о блестящем раскрытии жестокого убийства. Хвалебные речи в адрес следователей, заявления комиссара Леонарди, и на этом — всем спокойной ночи.

Стуки выключил телевизор. Сразу после ужина инспектор отвез Аишу к ее родителям. «Хотя бы на несколько дней, — как сказал себе Стуки. — С полицейской охраной у дома она там точно будет в безопасности». От Ландрулли новостей пока не было. Стуки лег на кровать и открыл дневник Аличе.

Рисунки женщины были довольно остроумны и весьма красноречивы: насекомые с человеческими чертами, в одежде и без, с физическими недостатками, обнажающими уродства души изображенных мужчин. Под каждым рисунком Стуки заметил непонятные сочетания букв или цифр. Инспектор предположил, что некоторые числа могли быть датами начала или окончания отношений, а аббревиатуры представляли собой какой-то загадочный код, и, вероятно, ни мать, ни сестра Аличе так и не смогли его расшифровать. Изображения были забавными, язвительными, злыми, но в то же время в них чувствовалось сострадание. Многие мужчины обладали неоспоримыми недостатками, космическими пустотами, глубиной, измеряемой в нанометрах. Стуки поймал себя на мысли, что начинает понимать, как эти наблюдения Аличе смогли настолько увлечь ее сестру, что та затерялась в этом мире карикатурных мужчин и в океане воды, растворяющем поддельную любовь, как написала Аличе под своими рисунками.

Елена пригласила Стуки на ужин, но он попросил ее прийти к нему домой. Услышав на лестнице легкие женские шаги, инспектор подождал, пока Елена позвонит в дверь. Стуки помедлил еще несколько секунд, надеясь, что соседки на этот раз все хорошо рассмотрят и прекратят за ними шпионить хотя бы на время. Все они нуждались в спокойствии и возможности расслабиться. «Всем нам сейчас необходимо немного тишины», — подумал Стуки.

Елена рассказала инспектору, что уже несколько дней Микеланджело был просто неуправляемым. Все ему было не так. Мальчик постоянно заводил разговор о своем отце, об украденном времени и о других странных вещах.

— Помню, в университете мы решали невероятно сложные задачи Сен-Венана[118] с девятью переменными. Интересно, а сколько переменных в жизни? Наверное, так много, что не имеется даже решений.

— Микеланджело немного странный, — шепнул ей на ухо Стуки.

Ему хотелось, чтобы Елена продолжала говорить — инспектору нравилось, когда она рассказывала ему о сыне. Стуки лег на диван — мужской вариант спасательной шлюпки.

Ландрулли сидел с Джакомо Бенвенью до полуночи, пока тот все ему не рассказал. Как Стуки и предполагал, известие, что в него стреляла, пусть даже холостыми, лично синьорина Бельтраме, а не какой-нибудь нанятый за несколько евро косовар, сильно встревожило иглотерапевта. Мужчина внезапно и с болезненной ясностью осознал то, о чем раньше лишь смутно догадывался: мать и сестра Бельтраме испытывали к нему жестокую и непреходящую ненависть. Бенвенью понял, что все эти годы он пребывал в иллюзии, полагая, что их неприязнь со временем исчезнет, как затухающий условный рефлекс или та самая игра в козла отпущения, которая так популярна и никогда не выходит из моды. На деле иглотерапевт столкнулся с чувствами сложными, как множественные переломы, и плотными, словно застарелые грыжи. Именно поэтому Джакомо Бенвенью и решился рассказать все вплоть до последней запятой этому полицейскому-неаполитанцу — слегка неуклюжему, но настойчивому и методичному. После этого Бенвенью ощутил невероятную легкость — так, наверное, чувствовали себя его пациенты, когда он втыкал длинные иглы в узлы их энергетических меридианов, направляя потоки позитивной энергии.

Ландрулли несколько раз перечитал свои записи. Полицейский агент представил, как инспектор Стуки будет слушать его, впитывая информацию, словно морская губка воду, и отфильтровывая каждую деталь. Если инспектор сказал «мы почти у цели!», значит, действительно оставалось совсем чуть-чуть и, кто-знает, может быть, то немногое, чего не хватало, и было сейчас в его записях. Ландрулли блаженно улыбнулся.

Они договорились встретиться на площади Синьории, на углу улицы Кальмаджоре. С этого места открывался замечательный вид на всю площадь. Стуки пришел на встречу первым. Он жевал жареные каштаны, что было показателем вполне понятной нервозности. Ландрулли позвонил начальнику, сообщив, что ему наконец-то удалось припарковаться и что он направляется к месту встречи. Стуки прождал подчиненного довольно долго и не сказать чтобы терпеливо.

— Ну что? — сразу приступил к делу инспектор.

— Я все изучил как под микроскопом.

— И что ты обнаружил?

— Очень интересные вещи.

Они сели за столик в баре. В попытке избежать очередного разочарования в кофе, который готовят на севере Италии, Ландрулли заказал большую чашку ячменного напитка. Стуки округлил глаза, но промолчал.

— Первая интересная вещь, — начал полицейский агент, — заключается в том, что синьорина Бельтраме испытывала определенную симпатию по отношению к доктору Бенвенью. Можно представить, что́ она почувствовала, когда ее сестра, лишь однажды появившись в кабинете иглотерапевта, сразу же завладела его сердцем.

— Так уж и сразу.

— Кажется, синьорина Бельтраме завоевывала мужские сердца быстрее, чем продвигались войска Наполеона. Бенвенью признался, что перед Аличе было невозможно устоять. Она была словно вулкан, извергающий жизненную энергию и сметающий любое сопротивление на своем пути. По словам иглотерапевта, он никогда не питал иллюзий, что их связь перерастет во что-то большее, — наоборот, ожидал, что Аличе может бросить его в любой момент.

— Хорошо. Что дальше?

— Бенвенью утверждает, что не слишком дорожил этими отношениями и не особо в них вкладывался. Поэтому, когда Бельтраме с легким кокетством попросила познакомить ее с красивым блондином Витторио Фортуной, который иногда заходил к иглотерапевту, Бенвенью понял, что их с Аличе роман подходит к концу.

— Аличе и Витторио стали встречаться?

— Бенвенью считает, что да. Но он не смог сообщить никаких деталей, которые могли бы это подтвердить. Иглотерапевт точно знает, что они иногда виделись. Однажды он видел, как они ужинали вместе.

— А на самом деле Витторио был нужен Аличе по причинам, далеким от любви. Кстати, как насчет секретного вопроса, который ты должен был задать Бенвенью? Я так понимаю, к тому моменту ты еще этого не сделал?

— Нет, инспектор.

— Продолжай.

Ландрулли заглянул в свою записную книжку.

— Затем Аличе Бельтраме исчезла, и это вызвало настоящий переполох. Все были в замешательстве и недоумении. Началось расследование, в ходе которого полиция допросила и Бенвенью, но имя Витторио Фортуны тогда не всплыло. Как сказал иглотерапевт, сам Витторио повел себя довольно странно: через несколько месяцев после исчезновения Аличе он стал расспрашивать Бенвенью, где он был и что делал в тот роковой день. Витторио обвинял друга в том, что тот всегда чрезмерно ревновал и все контролировал.