«Здравствуйте, сэр», — два констебля почтительно приветствуют меня кивками. «Мы опознали тело, на прикроватном столике был бумажник», — говорит мужчина-констебль.

«Хорошо», — говорю я, окидывая комнату первым взглядом. «Что-нибудь еще трогали?»

«Нет, сэр, «отвечает женщина-констебль, «криминалисты уже в пути».

Я киваю». Хорошая работа.»

Люкс огромен, это массивная комната студийного типа с белыми кожаными диванами и стеклянными вазами, наполненными зелеными яблоками. На полу большой ковер с рисунком зебры, низкий стеклянный столик с открытым портфелем, а также шикарная кухонная зона с одним из тех огромных холодильников в американском стиле, которые раздают лед, и множеством других высококлассных приспособлений. Похоже, ничего не тронуто. Один из компьютеров показывает мне удостоверение ЛИЧНОСТИ Найджела Бакстера — его водительские права — и я замечаю, что он зарегистрирован на адрес в Челси. Ставни опущены, поэтому я открываю их, чтобы впустить немного света и получить лучшую перспективу, прежде чем надеть пару синих латексных перчаток. Я вижу часы Rolex на прикроватном столике и маленького плюшевого мишку на кровати. Кровать круглая и большая — достаточно большая для оргии — и выглядит так, как будто на ней кто-то был занят или, по крайней мере, лежал, поскольку подушки немного не на своем месте, а на простынях есть небольшие вмятины. На полу рядом с кроватью пара мужских трусов Calvin Klein. Похоже, их сбросили в спешке, ластовицей вверх.

Я киваю одному из ПК, и он проводит меня в ванную. Бакстер лежит в ванне, его голова откинута набок, глаза и рот открыты. Его левая рука свешена с края большой ванны, покрытая кровью ниже запястья. Рана выглядит глубокой, и я замечаю, что она вертикальная. Он голый. На кафеле рядом с ванной значительное количество крови — капли, брызги и разлетаются, без сомнения, из-за разрыва артерии, когда он или кто-то другой вскрывал себе запястья. Его пальцы на ногах, которые приобрели оттенок синего, омерзительно торчат из красной воды.

«Здесь пахнет духами», — говорю я компьютерам.

Я слышу, как прибывают криминалисты, и на минутку выхожу из ванной, чтобы проинструктировать их.

«Опечатайте комнату, упакуйте его вещи и медведя после того, как сделаете снимки места происшествия. Ясно? Будет проведено стандартное дознание. Я колеблюсь. Я еще не решил, что к чему, но мое подсознание не дает мне покоя». О, и пыль для снятия отпечатков, да?

Один из криминалистов поднимает на меня глаза. Она знает, что это не стандартная процедура при самоубийстве.

Приезжают парамедики, и я оставляю констеблей разбираться с ними. Сначала мне нужно разобраться со всем, провести оценку. На полу рядом с кровью письмо, серебряная ручка и лезвие бритвы — стандартное мужское лезвие single edge. Оно почти полностью покрыто кровью, и я говорю криминалистам, чтобы они упаковали его. В записке говорится: «Моя прекрасная дорогая, мне жаль, пожалуйста, прости меня» и она подписана поцелуем. Там пустая коробка шоколадных конфет в форме сердца. Они и это упакуют.

Я осматриваю ванную и замечаю, что на вешалке висит только одно банное полотенце. Фланели тоже не хватает. Я снова чувствую запах духов, и у меня странное чувство, что я знаю, что это. Это знакомый запах, и мне интересно, может быть, это аромат, которым раньше пользовалась Рейч? Она не была особенно девчачьей женщиной, вообще не требовательной к уходу, но каким-то образом все равно оставалась женственной, даже в байкерской коже. И ей нравились духи. Жаль, что я не купил ей больше.

Я смотрю на продукты и делаю пометку спросить о них в отеле, проверить, не пропало ли чего-нибудь. В мусорном ведре ничего нет.

Коронер, Вик Лейтон, сейчас опрашивает тело. Мне нравится Вик; она эксцентричная, но теплая, остроумная и очень хороша в своей работе.

«Каков предполагаемый TOD, Вик?» Я спрашиваю.

Она слегка пожимает плечами, приветствуя меня. Жест, который предполагает, что нам не стоит продолжать встречаться в таком духе.

«Я бы сказал, где-то между 14:00 и 17:00 вчера днем».

Я киваю.

«И что ты думаешь?»

«Трудно сказать… Очевидно, он, или кто бы то ни было, имел в виду дело. Порезы были вертикальными».

«Вертикальный»?

«Да, вертикальные вены вскрывают больший объем вены, поэтому он истек бы кровью быстрее, к тому же остановить кровотечение, оказывая давление, сложнее. Судя по его виду, оба раза он задел артерию, но, как поется в песне, первый порез был самым глубоким.»

Я улыбаюсь. Старая добрая Вик. Она все еще могла отпустить забавную шутку, даже столкнувшись с такой жалкой сценой.

Парамедики начинают вытаскивать тело из ванны. Бедняги. Затем я замечаю полотенце, закрепленное у него за спиной, почти как какая-то опора. Это странно. Зачем тебе заворачивать полотенце за спину, когда ты был в ванне и собирался совершить хари-кари?

Я позволяю парашу делать свою работу и возвращаюсь в главный номер. Когда я прохожу через комнату, до меня доносится запах полироли для мебели, как будто здесь уже убирались. Я замечаю ведерко со льдом и бутылку шампанского, одну из тех «магнумов», больших, которые все гонщики Формулы–1 опрокидывают в себя, когда побеждают, — я всегда находил это довольно вульгарным, грубым проявлением чрезмерного богатства. На мраморной кухонной столешнице стоит одинокий стакан, в котором еще осталась капля, а второй стакан, который, похоже, еще не использован, стоит в ведерке со льдом вместе с бутылкой.

Я начинаю подводить итоги: есть рудиментарная предсмертная записка, которая ничего не объясняет относительно того, почему Найджел Бакстер вскрылся в ванной; он заказал большую бутылку шампанского и съел шоколад — прощальный ужин? Плюшевый мишка на кровати и банное полотенце позади него, ароматный запах воды в ванне и полироли, как будто это место только что осмотрели. На первый взгляд кажется, что мистер Бакстер был один и решил покончить с собой самым жестоким способом. Но вскрытие может пролить больше света. И мне нужно поговорить с горничной и персоналом отеля более подробно, проверить записи с камер видеонаблюдения. Но есть кое-что… в основном моя интуиция, которая заставляет меня думать, что Бакстер был не один в этой комнате. С годами я научился доверять этому чувству. Как говорила Рейч, «я профессиональный циник».

У меня звонит телефон. Это Вудс.

«Я нашел Джанет Бакстер в одной из комнат для допросов», — сказал он. «Она пришла сообщить о пропаже своего мужа — Найджела Бакстера. Ты можешь вернуться сюда сейчас?»

Я мысленно вздыхаю, чувствуя, как мои легкие сдуваются, когда отвечаю: «Да, сэр, уже иду».

Самоубийцы: я их действительно чертовски ненавижу.

Джанет Бакстер выглядит так, как вы могли бы представить себе женщину, которая только что обнаружила, что ее муж, с которым она прожила почти двадцать лет, только что покончил с собой. Ее круглое лицо опухло и покраснело от слез, и она ненадежно колеблется где-то между шоком и полномасштабной истерикой. Я сочувствую Джанет: я тоже там была, и это не самое приятное место для жизни. «Могу я предложить вам кофе или, может быть, чай? Она качает головой. «Есть ли кто-нибудь, кому я могу позвонить от твоего имени, Джанет? Кого-нибудь, кого ты хотела бы видеть здесь, с тобой?» Она продолжает качать головой.

«Мой Найджел ни за что бы так не поступил», — икает она, натягивая пальто на свое крепкое тело в очевидной попытке утешиться. «У нас двое прекрасных детей, наш младший только пошел в среднюю школу, а Лара, Лара уже на полпути к выпускным экзаменам.… Эти дети были его жизнью; мы были его жизнью. Он был счастлив… Нет, нет, я этого не потерплю… мой Найдж никогда бы не покончил с собой!»

Я стараюсь не говорить слишком много в этот момент, я просто позволяю Джанет говорить или кричать; позволяю ей выплеснуть часть тоски, разочарования и боли, которые явно проносятся сквозь нее подобно торнадо. Я вижу, что она в отрицании, на ранней стадии неверия, когда она услышала слова, но им еще предстоит усвоиться. Я знаю эту стадию: это чертовски больно. Но что еще хуже, я знаю, что настоящие страдания еще впереди.