– К черту! – отвечает.

– О’кей, – говорит Мунджу, проталкивая его через водяную преграду. – Хотел только удостовериться.

Знаешь, когда находишься в каком-то темном месте и тебе удается найти выход, то, как только выбираешься оттуда, размышляешь: «Я думал, что нахожусь в темном месте, но таким оно кажется только новичкам в сравнении с тем, где я, черт подери, сейчас нахожусь, не знаю, понятно ли объясняю?»

– Где мы? – спрашивает Мунджу. После холодного душа, который только что пришлось принять, голос его звучит надтреснуто.

– Понятия не имею, – отвечает Оливо, пытаясь хоть как-то вытереть лицо. – Думаю.

– Выходит, полезли под ледяной водопад, чтобы подумать?

Оливо собирается ответить, но сдерживается. За пеленой воды, отделяющей их от сада, где они были еще несколько секунд назад, мелькают фонарики полицейских, направляющихся к вилле. Кто-то из них наверняка обследует комнаты, другие – подвалы, третьи – старые конюшни. Им потребуется не много времени, чтобы понять: в доме нет ни Оливо, ни Мунджу, ни саламандр.

– Надо идти, – шепчет Оливо, когда снаружи не стало фонариков.

– Куда идти? Я ни черта не вижу!

Оливо включает фонарик и, прикрывая его рукой, направляет вниз. Ниша, где они стоят, не больше салона малолитражки, каменные стены покрыты густым мхом, и по нему сочится вода. Водопад, сквозь который они только что прошли, шумит совсем рядом – в нескольких сантиметрах.

Узкий лучик света выхватывает что-то желтое и блестящее. Оливо наклоняется – это саламандра, готовая шагнуть на первую ступеньку каменной лестницы.

– В Румынии их называют саламандрами, – говорит Мунджу. – Моя бабушка верила, что это маленький дракон, способный выживать в огне.

– В Италии их тоже зовут саламандрами, – отвечает Оливо. – Идем, теперь надо спуститься, скоро начнут искать нас в саду.

Узкие и влажные ступени извилистой лестницы, выдолбленной в песчанике, построили именно таким образом, потому что во время строительства, видимо, приходилось огибать встречавшиеся на пути препятствия. Чтобы спускаться по лестнице, нужно идти гуськом и очень внимательно смотреть, куда ступаешь.

Оливо и Мунджу спускаются молча, идут сгорбившись под низким потолком и похожи на верующих во время религиозного шествия. Шум водопада все отдаляется, пока не затихает совсем. Вместо него теперь слышно поднимающееся из глубины эхо каких-то смешанных звуков.

Оливо останавливается и прислушивается. Возле их ног тут же скапливается вода, образуя маленькую лужицу. Сами они полностью промокшие.

Он распознает голоса.

– Пойдем, – говорит.

– Как скажешь! – Мунджу пожимает плечами.

Десять ступеней, последний поворот – и они оказываются в огромном гроте размером с хороший спортзал для занятий пилатесом, на теннисный корт или ванную комнату какого-нибудь разбогатевшего миланского рэпера.

В центре подземного жилища горит костер. Его отблески высвечивают фигуры семерых сидящих по кругу людей. Все смотрят на Оливо и Мунджу. И лишь одна фигура стоит. Серафин.

– Я же говорила, что это он! – произносит она.

– На самом деле ты сказала: «Полиция, нас поимели, драпаем!», – возражает Франческо.

Встает высокий худой парень. Оливо без труда узнает в нем Райана. Он жует хот-дог, который держит в левой руке, в то время как правая висит вдоль туловища чуть согнутая в неестественном положении. На нем, как и на остальных, вздутая синяя спортивная куртка, потому что под ней надета еще пара свитеров. На шее замотан цветной шерстяной шарф.

– Какого хрена вы тут делаете? – спрашивает он тоном человека, желающего удовлетворить свое законное любопытство.

Мунджу бросает взгляд на Оливо, который, нахмурившись, смотрит на куртку парня – такую же, как и у остальных шестерых, – и понимает, что может брякнуть сейчас что-нибудь не к месту, и решает взять ситуацию в свои руки.

– Спокойствие, о’кей? Сейчас объясним… – говорит он.

– Откуда у вас эти куртки? – перебивает его Оливо.

Семерка переглядывается, затем все смотрят на Оливо.

– Черт возьми, а тебе какое дело? – озвучивает общий вопрос Райан.

– У одной моей подруги такая же, поэтому интересно, где…

Мунджу пинает его в бок, давая понять: может, фиг с ними, с этими куртками.

Несколько секунд слышится лишь потрескивание костра, Серафин, Матильда и Франческо при этом мило улыбаются, а остальные четверо смотрят на них с удивлением и недоумением. За эти несколько секунд Оливо успевает разглядеть еще троих: без сомнения, это Федерико, Элена и Мария. И хотя все они провели под землей несколько недель, выглядят замечательно. У четверых повязки на левых ладонях на месте отрезанных мизинцев – чистые, наложены безукоризненно. Сумка с деньгами – тут же, рядышком, стоит возле стены вместе с другой поклажей. С одной стороны грота проходит канал, где пришвартована небольшая плоскодонка, похожая на те, что в прошлом веке сборщики песка толкали своими шестами вдоль По[449].

– Ребята, – говорит Серафин, – это Оливо Деперо, я вам рассказывала о нем. Оливо Деперо, это саламандры, о которых ты уже знаешь. Познакомишь нас со своим другом?

Оливо оборачивается, ища глазами товарища. Он почти забыл о нем.

– Это Мунджу, – говорит он, – мы были вместе в приюте.

– Друзья детства! – говорит Франческо. – Как мило!

– Однажды он чуть не скинул меня с террасы.

– Ого.

Быстро покончив с формальностями, они, похоже, не знают, о чем говорить и уж тем более что делать.

– Хотите немного обсохнуть? – спрашивает Серафин.

Оливо и Мунджу осторожно приближаются к костру, а беглецы тем временем распределяются по кругу, освобождая им место. Федерико встает и подвигает еще два ящика из-под фруктов – вместо стульев. Райан подбрасывает деревяшек в огонь, чтобы посильнее разгорелся.

Оливо и Мунджу садятся и вытягивают замерзшие ноги к огню.

Дым от костра, поднимаясь, тянется вверх и затем улетучивается в туннель, где начинается неподвижный и бесшумный канал. Течение в нем слегка покачивает лодку. На клеенке, расстеленной на земле, лежат упаковка с булочками для хот-догов, несколько бутылок воды и стеклянная банка с тремя довольно подозрительного вида сосисками.

– Могу заверить тебя, что до вчерашнего вечера мы питались намного лучше, – говорит Мария. Она заметила, на что посмотрели оба вновь прибывшие. – Но так как сегодня ночью уходим…

– Мария! – перебивает ее Элена. – Это всем нужно рассказывать?

Мария оглядывается, ища если не одобрения, то хотя бы поддержки.

– Ну, откуда я знаю! – отвечает она звонким голосом. – Уже две недели Серафин выносит нам мозг: Оливо Деперо то, Оливо Деперо сё. И когда он вдруг возник на лестнице, я, понятное дело, решила, что он с нами. А то бы с полицией заявился, нет?

– Это, – пытается встрять Мунджу, – вот кстати…

– Почему саламандры? – снова вмешивается, не дав ему закончить, Оливо.

– Ты серьезно спрашиваешь? – удивляется Элена.

– Угу.

Девушка смеется и смотрит на Серафин.

– Он и правда гений, как ты и говорила. Гении разбираются в самых сложных вещах, а в простейших, тех, что у них под носом, ничего не понимают.

Кто-то смеется, кто-то принимается доедать свой хот-дог. Мария нанизывает одну из трех болтающихся в банке сосисок на длинный металлический шампур и подогревает ее на огне.

– Саламандра, – говорит, жуя, Федерико, – как и другие животные с яркой окраской, использует желтый цвет, чтобы ее узнавали. Но на деле это способ дать понять…

– Что ее тело, – продолжает Оливо, – покрыто отталкивающей, раздражающей слизью.

– Это называется предупреждающая окраска, – соглашается Франческо. – Таким образом они сообщают хищникам, что они несъедобные и трогать их может быть опасно.

– По сути, это яркая вывеска с надписью «Оставьте меня в покое», – подводит итог Матильда.