Соня неуверенно берет справку и листок с цифрами с таким видом, будто они весят тонну.

– А семьи Дзеннаро и Гацца во всем этом завязаны?

– Нисколько, – отвечает Оливо.

– Тогда где они найдут деньги?

– Мать Элены Гацци, как вы знаете, дочь знаменитого подпольного торговца антиквариатом. Его дважды арестовывали, последний раз в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году. Он был посредником между черными копателями в центральной Италии, специализирующимися на этрусских находках, и коллекционерами по всему миру. Во время ареста у него нашли каталог более чем трехсот предметов, подготовленных для продажи в Швейцарию, Америку, Китай и Эмираты. Почти все они были изъяты, но двадцать шесть амфор и ваз из красной глины огромнейшей стоимости так и не были обнаружены. Он умер в две тысячи шестнадцатом году, и у него осталась одна-единственная дочь – мать Элены. Любопытно, что профессор университета располагает хранилищем в полуподвале, но контракт на его аренду составлен на имя прислуги-перуанки. И в этом хранилище установлена система сигнализации и бронированная дверь за семьдесят тысяч евро. Причины могут быть только две: либо женщина продала те ненайденные предметы за бешеные деньги наличными, которые хранит в этом подвале, или там, внутри, как раз и находятся двадцать шесть пропавших этрусских экспонатов. Я дилетант, но думаю, что, используя старые связи отца, она может продать небольшую часть этих сокровищ и через несколько часов иметь на руках необходимую для выкупа сумму. А остальное передать в руки полицейских, занимающихся поиском утраченных предметов искусства и охраной культурного наследия, в виде жеста доброй воли, чтобы ее не посадили за их сокрытие. Вот адрес арендованного подвала.

Соня протягивает руку и берет еще один лист.

– Не представляю даже, что в таком случае ожидать от Марии Дзеннаро, – говорит она.

– Ее зовут не Мария Дзеннаро, а Мария Ассунта Дзеннарино. Предполагаю, вам это известно, хотя мне вы об этом не сообщили. Следовательно, информация секретная. Отец Марии на самом деле Колозимо Дзеннарино – бывший бухгалтер клана каморры[425], семьи Ликкамано, обгоревшие останки которого были найдены лет десять тому назад в сожженной машине в окрестностях Казерты[426]. Все думали, что это месть, ведь мужчина предал семью, попытавшись удрать с их деньгами. Деньги, однако, так никогда и не нашли, а мать Марии, после переезда на север страны и смены фамилии, получает каждый месяц те самые почтовые отправления от загадочного аргентинского дяди. Думаю, если синьора позвонит этому дядюшке, которого зовут Толомео Брунори, и пригрозит рассказать всем, кем он является на самом деле, то через несколько часов на ее счету появятся триста тысяч евро. – Протягивает Соне последний лист. – Здесь на всякий случай адрес и телефон Толомео Брунори в Буэнос-Айресе. Кстати, кажется, свидетельства о рождении на его имя не существует.

Флавио пододвигает один из двух стоящих рядом стульев к столу и садится. Соня словно замерла, застыла с тремя листами бумаги в руках. Оба тем не менее понимают, что должны действовать. И немедленно.

– Как ты разузнал все это? – спрашивает она.

– Так же, как всегда, – отвечает Оливо, доставая из кармана один из десяти чупа-чупсов, найденных утром на столе. – Не знаю.

В довольно просторном фургоне Оливо и Флавио, оба высокого роста, могли бы свободно стоять, но сейчас оба сидят напротив Сони. Рядом с ними трое полицейских, которых Оливо уже видел в управлении. На полу в центре фургона лежит огромная непромокаемая аквалангистская сумка размером 50 × 30 и высотой 20 сантиметров, к ней уже привязана дощечка-поплавок из «Адриатики» – как требовал похититель.

Все как и вчера вечером, только теперь в огромной сумке вместо пачки с бумагой находится миллион двести тысяч евро купюрами по пятьсот.

Соня и Флавио не объяснили, как родным удалось собрать деньги, какое давление пришлось оказывать на них, чтобы убедить, если кто-то вдруг отказывался или неправильно реагировал на предъявляемые обвинения. Ровно в семь они приходят за Оливо на квартиру к Соне и говорят, что деньги собраны и прокурор дал разрешение на проведение операции. Они уточняют также, что судья понятия не имеет о том, что Оливо будет находиться вместе с ними, поэтому ему придется ограничиться наблюдением. Его имя никогда не появится ни в одном протоколе. И потом он должен забыть, что присутствовал там. Только на таких условиях…

– Угу, – отвечает Оливо.

– О’кей, значит, пошли, – бросает Соня Спирлари, – все тебе растолкуем.

Сейчас как раз и наступил тот момент, когда Соня собиралась ему все подробно объяснить.

– Вот эта сумища с деньгами. – Скажем так, начало вполне очевидно, не знаю, понятно ли объясняю! – Как только мы с Флавио выходим из управления, ответственность за нее лежит на нас. Так что именно Флавио отнесет ее в указанное место. Никто больше сегодня вечером носа не высунет из этого фургона, понятно? Не раньше полуночи. Флавио, объясни Оливо, что будет происходить потом.

– Да, – говорит Флавио, одетый по случаю во все черное. – Сериал «Миссия невыполнима»[427] здорово поднасолил Армани[428] и семейке Аддамс[429], не знаю, понятно ли объясняю! – Мы теперь припарковались на улице Старых Рыбаков, в ста метрах от двадцать седьмого канализационного люка, из которого можно спуститься в шестнадцатый канал. Когда-то вода текла прямо здесь, а не под землей, на глубине пятнадцати метров.

– Флавио?!

– Да, Соня?

– У нас не лекция по истории.

– Ты права. Место, где похититель потребовал оставить деньги, – у запруды, куда стекается вода, образуя довольно широкую заводь, и потом расходится из нее по трем небольшим каналам. Их невозможно преодолеть вброд, в отличие от главного туннеля – по нему как раз можно добраться пешком до нужной точки. Разумеется, мы не ждем, что он полезет за деньгами через двадцать седьмой люк, куда я собираюсь спуститься. Он прекрасно знает, что мы контролируем этот вход. Мы предполагаем, что он доберется до заводи по туннелю, где мы караулили его вчера вечером. Сегодня же оставляем его свободным, чтобы у него не возникло подозрений. Вверху по туннелю имеются еще пять входов в него. Самый дальний находится в трех километрах отсюда. Другой возможности попасть туда нет. Ему придется воспользоваться одним из них.

Вот почему мы разместили у каждого входа группу наблюдения. Если они заметят, что там кто-то просочился, дадут нам знать. У них приказ не блокировать похитителя внутри, а брать только с поличным, когда выйдет наружу с сумкой. В ручку сумки мы зашили небольшой маячок, чтобы контролировать перемещение денег. Мы ведь не можем рисковать и допустить, чтобы он исчез с деньгами, не вернув нам ребят и не сообщив, где они находятся.

Оливо разглядывает пресловутую сумку. Она на самом деле размером 50 × 30 и высотой 20 сантиметров, черная, непромокаемая, аквалангистская.

– Оливо?

– Угу!

– Что?

– Ничего.

– Я тебя уже изучила, так что ты лучше кому-нибудь другому говори «ничего».

Оливо почесывает шапочку. Ему хотелось бы полакомиться чупа-чупсом, но, кажется, это будет не слишком уместно в данных обстоятельствах.

– Место, – произносит.

– Что – место? – спрашивает Соня. По интонации чувствуется, что она не настроена продолжать словесную перепалку.

– Ничего.

– Уверен?

– Угу.

– Тогда сейчас Флавио пойдет и оставит там сумку, вернется, и мы вместе с остальными группами будем следить за развитием событий на выходах из туннеля. Думаешь, это правильно?

– Угу.

Соня нажимает кнопку рации и сообщает всем участникам операции: