Только после того, как Синтия налила им по второй чашке чая, а солнце показалось из-за ветвей одинокой яблони внизу сада, хозяйка спросила Астрид о ней самой.

– Я все о своем да о своем. Забыла спросить – откуда вы знаете Виктора?

– Простите, я толком не представилась. Меня зовут Астрид Свифт.

– Синтия.

– Что ж, Синтия, – она остановилась на мгновение, чтобы сглотнуть комок вины, – я помогала Виктору с листовками. Чтобы остановить строительство велосипедной дорожки. Полная нелепость. В смысле… Я имею в виду… что он был настоящим мастером агитации. Я и не вмешивалась в эту часть работы.

Синтия положила в чашку кусок сахара.

– Ясно. Я думала, вы оба принимали участие.

Астрид старалась не выглядеть так, будто она лукавила.

– Нет-нет. Этим занимался только Виктор. Он придумывал все плакаты, листовки. – Она сделала глоток чая. – Каждую неделю он ходил в ведомства городского совета, чтобы проверить, подана ли заявка на перепланировку.

– Правда?

Разговор постепенно перетекал в нужное Астрид русло: как, по мнению Синтии, ее муж стал кормом для крабов под местным пирсом. Естественно, не в такой циничной формулировке.

– Скажите, Синтия, Виктор говорил, куда он собирался вечером в день исчезновения?

– Он только сообщил, что собирается прогуляться, – ответила она живо.

– Он говорил где?

– Нет, – Синтия допила остатки чая.

– А когда собирался вернуться?

– Нет. И надо было знать Виктора. Я понимала, что не стоит вмешиваться. Я подумала, что он лег спать в другой комнате, потому что не хотел меня будить. Только утром я поняла, что домой он так и не вернулся.

Астрид положила обе руки на колени под столом. Пытаясь определить подходящий момент для следующего вопроса. Синтия вылила в чашку остатки со дна чайника, и Астрид спросила непринужденным тоном:

– А полиция? Они что-нибудь рассказывали вам о ходе расследования?

– Не слишком много. У них по-прежнему нет полной картины. Они не знают, когда или где он упал в воду тем вечером. Ни в центре города, ни в бухте нет камер видеонаблюдения. У Виктора был пунктик – он заставил городской совет убрать их отовсюду. Он ненавидел их. «Большой Брат совсем свихнулся» – так он говорил. – Синтия посмотрела в сад. Солнце уже поднялось над самыми высокими ветвями яблони. – Ведь если бы в ту ночь работали камеры, они могли бы запечатлеть последние моменты его жизни. Может быть, он бы не погиб. А это, если подумать, очень…

– Иронично?

– Нет, грустно.

– Точно, грустно, – Астрид отметила про себя, что пора расстаться с привычкой заканчивать за других предложения.

Синтия поменяла позу и взяла чайник.

– Хотите еще чаю?

Астрид картинно посмотрела на наручные часы.

– Вы очень добры, но мне надо идти. – Она узнала все, что хотела.

Они обе встали и прошли через кухню. Хозяйка остановилась у стола и указала на большой раздутый черный мусорный мешок в углу. Сказала, что сложила туда одежду Виктора, чтобы отвезти в благотворительный магазин на главной улице.

– Синтия… знаете, я могла бы сделать это за вас. Чтобы вам не пришлось ехать.

– Правда? – Она улыбнулась.

– Конечно. Я сейчас как раз направляюсь в город.

Они шли по коридору в тишине, Астрид с черным мешком впереди себя. У выхода Синтия опередила ее, чтобы открыть дверь. Они обе недолго постояли на крыльце, молча перетаптываясь на лежавших в ногах счетах. Затем Синтия мягко спросила:

– Астрид, вы когда-нибудь теряли очень близкого человека?

– Очень близкого? Нет, не теряла.

– Просто я хотела кое-что спросить.

– Что же?

Синтия сделала вдох.

– Это всегда так будоражит?

Только когда Астрид удалилась довольно далеко от этой тупиковой улицы и сидела на лавочке в парке под холмом, до нее дошел истинный смысл ответа Синтии. «Будоражит». Почему она выбрала именно это слово? Неужели она рада тому, что ее муж погиб? Было ли это достаточным основанием, чтобы включить ее в список подозреваемых – список, в котором пока нет ни одного имени?

Чем больше Астрид думала об этом, тем более убедительной ей казалась идея. Вскоре девушка стала представлять, как Синтия шла следом за своим до тошноты уважаемым мужем в безупречно свежей рубашке – ведь именно в ее зону ответственности входила монотонная стирка и глажка, – а затем с удовольствием столкнула его с пирса.

Поездка к Синтии оказалась не напрасной. Астрид узнала один важный факт. В городе не было камер видеонаблюдения, и поэтому местная полиция не располагала записью последних минут жизни Виктора. В отличие от полиции в любом другом городе. В любом городе, где нет Виктора Лича местного разлива.

И, конечно, девушка раздобыла еще кое-что, возможно, полезное. Одежда Виктора. Кажется, Синтия спешила от нее избавиться. Ни малейшего желания оставить пару вещей на память о муже. Астрид водрузила черный мешок на колени и нетерпеливо его открыла.

На самом верху лежал темно-зеленый пиджак. Она проверила карманы, но ничего не нашла. Как и в карманах трех пар элегантных брюк, обнаруженных в мешке ниже. Кроме этого, в нем лежали рубашки и джемперы – полдюжины свитеров с треугольным вырезом и клетчатых рубашек, включая рубашку в мелкую клетку, которая была на нем в день их встречи на городской площади. Рубашка чистая и выглаженная – видимо, побывала в стирке уже после того, как ее вернула полиция, – поэтому улики не сохранились.

Пока Астрид копалась в мешке, на нее не отрываясь смотрела женщина, качавшая на качелях ребенка. Она неодобрительно мотнула головой. Астрид и без ее осуждения все понимала: она пробила новое дно. Копалась в вещах недавно умершего человека. Но если она сможет найти хоть какую-то зацепку, которая поможет разгадать загадку его исчезновения, ей простятся все грехи. Миссис Лич будет рада… или арестована. Предугадать было сложно.

На дне мешка нашлась пара туфель. Девушка видела именно их на Викторе в тот день, когда столкнулась с ним на площади. Блестящие черные броги. Сухие. Наверное, тем вечером он переобулся, прежде чем отправиться на прогулку и в конечном итоге оказаться в воде.

Она посмотрела на подошвы. Задники сильно стоптаны – еще бы, столько ходить по городу. Астрид присмотрелась. В выемке около каблука присохла глина. То же самое на втором ботинке.

Астрид поводила по краю ногтем большого пальца: грязь стала крошиться. Она подняла ботинок выше. Четко различимый желто-коричневый цвет – близкий к оттенку натуральная сиена. Его использовал в своих подмалевках Леонардо да Винчи. Натуральная сиена, умбра и охра, нанесенные тонкими слоями, позволяли добиться золотистого свечения кожи. Да Винчи был художником и геологом. Он знал, что оттенки землистых тонов содержат оксид железа и темнеют со временем. Поэтому использовал их с осторожностью.

Открыв рюкзак и выудив кошелек из китайского шелка, Астрид достала из него чек. Соскребла образец глины, плотно свернула бумажку и положила обратно.

На главной улице она сдала одежду в магазин благотворительной организации, помогающей собакам, – у Барашка будет повод повилять хвостом. Женщина за стойкой прощупала мешок и одобрительно кивнула. Затем Астрид несколько минут изучала плотные ряды одежды на вешалках. Вечером она собиралась на церемонию открытия Каус-Уик, а вся ее приличная одежда осталась в другом благотворительном магазине, в Хэнбери. Простая текстильная сумка через плечо и черное коктейльное платье, почти новое. Идеальный пример того, как одежда обретает вторую жизнь. Селеста бы ею гордилась.

Остаток дня выдался довольно спокойным. Астрид пополнила запасы в маленьком супермаркете без названия на Хай-стрит, сделала пару кругов в бухте и вздремнула пару часов, чтобы зарядиться энергией перед грядущим вечером.

В восемь Фрэнк, широко улыбаясь, подошел к билетной кассе парома «Уайтлинк». Он основательно подготовился. Черный костюм, накрахмаленная белая рубашка. Мягкий галстук из жатого бархата был похож на мясистую бабочку, укрывшуюся от дождя под подбородком.