Агент Брунетти с нетерпением ждала Стуки в кафе на площади Сан-Тома́. Чтобы скоротать время, женщина стала просматривать свои записи – результаты проверок, которые она провела по просьбе инспектора. Если говорить откровенно, кое-какие из действий Стуки казались Терезе бессмысленными или совсем не относящимися к делу. Однако она выполнила все его поручения и, самое главное, ни словом не обмолвилась своему непосредственному начальнику, инспектору Скарпе, о том, как его коллега вел расследование. Скарпа попытался настаивать, но Брунетти ограничилась лишь общими фразами:

– Мы проверяем все контакты Жюппе и Берге.

Тереза Брунетти чувствовала себя так, будто ее разрывали пополам. Она видела в этом глупое мужское соперничество, инфантильный спор, кому быть первым. А ее, Терезы, роль в этой детской игре заключалась в том, чтобы подавать мячи и позволять другим забивать голы. «Но кому подавать мяч – это я определю сама!» – так решила для себя Брунетти.

Тереза не сводила глаз с инспектора Стуки. Он появился на площади внезапно, выйдя с одной из прилегающих улочек, и направился к бару. В белой футболке мужчина был больше похож на гондольера на отдыхе, а не на полицейского. Или на кого-то из тех лентяев, которые только делают вид, что заняты неотложными делами, доставляя ценные пакеты и важные послания из одной части города в другую, а сами тем временем оседают в трактирах, кабаках и в других подобных заведениях.

– Миссия выполнена, – отрапортовала агент Брунетти, подождав, пока Стуки расположится за барным столиком спиной к стене.

Тереза сообщила инспектору, кто был владельцем квартиры, в которой жила Микела, жена инспектора Скарпы, когда именно ей отправили уведомление о выселении и в какие сроки она должна была освободить жилплощадь. Об антикваре, с которым разговаривал Стуки, агент Брунетти не нашла ничего компрометирующего. Родом из богатой семьи потомственных венецианцев, водит дружбу с нужными людьми: адвокатами, магистратами…

– Как ты сказала? Магистраты?

– Ну да, их несколько. Но антиквар также слывет человеком, который защищает обездоленных, таких, например, как этот Джакомето Дона по прозвищу Медведь. О нем, кстати, я нашла довольно много информации.

В прошлом Джакомето считался нарушителем спокойствия. На его счету много всякого. Однако в последние четыре-пять лет Дона стал уж очень законопослушен: ни с кем не спорил, а если и выпивал, то никогда больше не устраивал драк и скандалов, как когда-то.

– В прошлом он весьма часто попадал в полицейский участок и проходил подозреваемым по нескольким делам, – рассказывала Тереза. – Помнишь дело о краже меховых изделий? На суде адвокат рассказал присутствующим о жизни Джакомето, как в детстве тот попытался стянуть какой-то инструмент на стройке, и один из каменщиков проломил ребенку голову кирпичом. Очень душещипательная история.

Джакомето пролежал без сознания целый день, и с тех пор у него что-то случилось с головой. Любой проходимец мог внушить ему что угодно и убедить его совершить любой проступок: украсть меха, избить полицейского, который не так с ним заговорил, угнать у таксиста машину, чтобы покататься. Впрочем, отец Джакомето был сделан из того же теста: в пятидесятые годы он шнырял на лодке по лагуне, занимаясь контрабандой сигарет.

– Как дела у твоих голубей?

– Летают.

Стуки не захотел остаться в Венеции на обед. Перед отъездом он еще раз зашел к учителю Джеретто. Вторая записка, которую Стуки оставил в почтовом ящике, исчезла. Ни на что не надеясь, инспектор позвонил в домофон. Уже знакомая ему синьора ответила, что ее сосед отправился на прогулку. Однако на этот раз женщина сбросила полицейскому из окна конверт, который учитель попросил ее передать «красивому молодому человеку, похожему на актера». Стуки поймал письмо на лету.

Инспектор вспомнил, как много лет назад Джеретто заходил к ним в убойный отдел и принимался перечислять имена тех, кто расписывался на памятниках и стенах исторических зданий. Стуки и его коллеги всякий раз пытались объяснить учителю, что их отдел этим не занимается. На что тот убежденно отвечал, что все должны этим заниматься, потому что люди размножаются, а исторические памятники нет.

Стуки прочитал письмо учителя Джеретто. Действительно, он был на похоронах уполномоченного магистрата по водным делам, очень известного в городе. И многие лица из списка, который оставил учителю Стуки, тоже там были, в том числе инспектор Скарпа. По поводу женщин, которые снимали квартиры у Арвида Берге, учитель написал только одно слово: карампаны. Ни для кого не секрет, чем в Венеции занимаются карампаны[193].

Инспектор Стуки вернулся на Джудекку. Он зашел в дом со стороны огорода и остановился перед каменной ванной с водой. Им овладело острое желание схватить лопату и выкопать туристов.

«Эта старуха и не на такое способна», – подумал Стуки.

Синьора Елена наблюдала за инспектором с террасы в окружении своих котов со стоящими трубой хвостами. Стуки представил, как по ночам, когда все крепко спали, эта старушка – божий одуванчик впитывала из венецианского воздуха магическую силу, благодаря которой обретала способность перемещать по всему дому тела туристов, выносить их на своих плечах на террасу, спускаться с ними по лестнице, чтобы похоронить их под ванной в собственноручно вырытой для этой цели глубокой яме.

– Как вы себя сегодня чувствуете, синьора?

– Вы сыграли для меня в лотерею?

– Конечно.

– И мы выиграли?

Стуки на секунду заколебался.

– Пятьдесят евро, синьора.

– Не очень-то много. Почему вы так мало поставили?

– Пока я плыл на вапоретто, у меня украли почти все деньги. Но сейчас я поднимусь к себе и принесу вам ваш выигрыш.

– Я же вас предупреждала, что на вапоретто воруют! Не иначе, дело рук этих вшивых туристов.

– Ну, не факт, – попытался успокоить ее Стуки, пока они взбирались по винтовой лестнице. – В Венеции тоже не все жители святые.

– Это правда! В некоторых районах живут одни проходимцы.

– Не говорите так.

– Мой друг-судья именно так их и называл: проходимцы!

– У вас был друг-судья?

– Да, но он уже умер.

– Мне очень жаль.

– Судья по водным делам.

– Как вы сказали? Не бывает судей по водным делам.

– А он был судья, я это хорошо помню. Все преступления на воде – на вапоретто, вдоль каналов, в порту – были в его компетенции.

– Разве что так.

– А еще мой друг расследовал убийства Полуночного человека.

– Правда?

– Да. Но я его попросила не сажать Полуночного человека в тюрьму, иначе кто будет наказывать плохих туристов?

– И он вас послушался?

– Конечно, мы ведь были большими друзьями. Я приглашала судью со всей семьей на ужин три раза в год. Он приходил с женой, двумя детьми и с внуком, сыном старшей дочери, его единственным наследником. Впоследствии этому мальчику пришлось многое перенести.

– Наркотики?

– Нет, другое. Юноша сам себя поджег. Судья так страдал! Они потратили целое состояние, чтобы дать ему новое лицо, но ничего не помогло. Видели бы вы этого молодого человека, как он ужасно выглядит.

– Антимама! Поджечь самого себя. От несчастной любви, наверное?

– От любви? Ничего подобного! У него были правильные номера, и он их не сыграл. Такая трагедия!

– Ах, это!

Инспектор Стуки и синьора Елена посмотрели друг на друга.

– Скажите, этот ваш друг, он точно был судьей? Не магистрат по водным делам?

– Судья, я вам говорю.

– Понятно.

Кузен Ростам ожидал инспектора Стуки на лестнице вокзала Санта-Лючия. В новой белой рубашке мужчина казался официантом, который в прошлом работал охранником. Но волосы он все-таки привел в порядок. Увидев подходившего к нему Ростама, Стуки приободрился: кузен шел быстрым, уверенным шагом и имел хорошую осанку. Никак нельзя было сказать, что он зарабатывал себе на жизнь тем, что продавал автомобильные запчасти, что бы это ни означало в таком городе, как Тегеран.