Парни обсуждают бизнес. Точнее, закон о планировании и то, как он мешает Шону на пути к мировому господству.

– Ну, могу по-дружески тебе сообщить, – говорит Чарли, – что фонду «Английское наследие» быстро подрежут крылья, когда закончатся выборы. Чертовы левацкие проныры.

– И еще кое-кому, – говорит Шон. – Эта хрень про охрану природы. Кучу моих предприятий отбросило буквально на годы назад. Чертовы места размножения летучих мышей и сраные песчаные ящерицы!

Роберт Гавила, партнер в юридической фирме, член школьного совета, оплот консерваторов Уондсворта, склонился над кухонным столом и закидывается кокаином. Тут же вскакивает, облизывает палец и втирает остаток в десны.

– Ах-х-х-х! – восклицает он.

– Мне кажется возмутительным, – говорит Шон, – что супермаркеты Tesco размножаются, как грибы, а я не могу пристроить гараж к дому только потому, что дом относится к елизаветинской эпохе!

– Эй, – восклицает Джимми. – Кто-нибудь из вас когда-нибудь пробовал занюхивать водку?

Клэр перестала пить в восемь вечера, когда поняла, что она с Симоной – единственные трезвые люди в доме. «Надо же кому-то отвечать за происходящее, – думает она. – Симона удалилась с ноутбуком и DVD „Реальная любовь“, так что ответственной буду я. И никому из этих людей я не доверила бы своих детей».

Одного за другим она изучает гостей. Четверо мужчин, трое из них отекшие от любви к шатобриану, доктор худой – похоже, он часто забывает поесть. Кожа Джимми серо-розового цвета, и у него копна черных кудрей, в которых пробиваются белые прядки, показывающие его возраст. Он смеется над всем, но смех этот невеселый. «Как будто он не воспринимает ничего из разговоров вокруг», – думает Клэр. Просто смеется, потому что ему нужно показать всему миру, что он хорошо проводит время. Линда в какой-то момент уйдет от него, – думает Клэр. – Она амбициозна, как и я, когда еще была дурочкой. Сохраняет фигуру, несмотря на детей, потому что хочет не упустить свой шанс, и прокачивает флирт на чужих мужьях.

И каких мужьях! На королях мира, по уши полных самодовольства. Некогда белокурые волосы теперь в основном исчезли с их голов, зато в ушах их полно. В силу своего происхождения они оскорбились бы от малейшего намека на то, что своим успехом они могут быть обязаны простой удаче. «Я много работал, чтобы достичь своего положения», – скажут они, если кто-то спросит, и действительно, все они работали много. Они все трудились с утра до ночи, лакейничали и безжалостно побеждали своих врагов. И все же, и все же. Привилегированные редко отдают себе отчет в своих привилегиях. Шон постоянно жалуется на счета из налоговой и, кажется, никогда не вспоминает, что налог платится только с тех денег, которые ты получаешь.

Чарли внезапно заинтересовался рыбным пирогом и ест его из общей тарелки, не задумываясь о гигиене. «Если бы не ложка, он, наверное, ел бы его руками, – думает она. – Мне придется дважды подумать, прежде чем давать завтра остатки детям. Наверняка он и молоко пьет прямо из пакета и ставит его обратно в холодильник».

Клэр привыкла быть трезвой среди пьяных людей. В прежние времена это было из-за того, что она считала калории. Кроме того, мужчины никогда не замечают, пьяна ты или трезва, как только напиваются сами; они просто думают, что ты в таком же состоянии, как и они. Шон был изрядно пьян, когда она встретила его на рождественской вечеринке у семьи Гавила пять лет назад. Она даже какое-то время жалела, что не оставила его там.

Она идет в беседку с бокалом монтраше. Снимает туфли, сворачивается калачиком на тахте и пытается отгородиться от звуков пения, доносящихся из дома. Мужчины перешли на виски, а дальше последовали футбольные песни. «Не об этом я мечтала, – думает она. – Когда мы познакомились, он из кожи вон лез, чтобы поразить меня своей изысканностью. Мы ходили в „Ритц“ и заказывали частные кабинеты в ресторанах, хотя это, полагаю, было в основном для того, чтобы друзья Хэзер нас не застукали. А теперь я замужем за пятидесятилетним мужланом, который ест с открытым ртом. Будьте осторожны в своих желаниях, они могут сбыться. Мне нужны были деньги и положение, и когда я увидела, что у Шона есть и то и другое, то захотела его. Поделом мне, потому что он не был моим. И вдруг я стала очередной женщиной, которая увела чьего-то мужа, а этого никто никогда не прощает, что бы там ни говорили».

Она потягивает вино. У него изысканный вкус. «Есть и свои плюсы, – думает она. – Надо не забывать про плюсы. Машины, и дома, и бриллианты, и то, что мне больше никогда не придется травить свою печень дешевым вином. И мои девочки никогда ни в чем не будут нуждаться. Один бог знает, сколько денег он вливает в Милли и Индию: бесконечные алименты, плата за школу, поездки в горы, чертовы уроки верховой езды… Мои собственные дети никогда не будут обделены, даже если он променяет меня на кого-то другого. Может, было бы лучше, если бы он ушел к другой. Тогда я смогу сидеть в тишине, пить вино и никогда больше не слушать его жалобы на геморрой».

Она слышит, как ее имя выкрикивают через открытую дверь.

– Что?! – откликается она.

Окно на верхнем этаже в Сивингсе, слегка обветшалом каменном доме по другую сторону забора, многозначительно захлопывается. «Они нас, должно быть, просто обожают. Шесть месяцев стройки, а теперь вот это».

– Близнецы проснулись! – орет Шон.

Секунду она думает о том, чтобы сказать ему, чтобы шел и разбирался сам, но потом вздыхает. В том состоянии, в котором он сейчас, он наверняка уронит Руби головой на кафельный пол. Она с сожалением опускает бокал на стол и выбирается из своего уютного гнездышка.

– Иду! – откликается она.

– Господь всемогущий, – говорит Чарли. – Они что, никогда не спят, мать их?

– Ты говоришь о наших крестниках, Чарли, – заплетающимся языком отзывается Имоджен.

– Да, но они должны спать! Сейчас время взрослых!

– Время взрослых? – уточняет Клэр.

Чарли распростерся на обеденном стуле, как пугало, ноги прямые, будто швабра, рубашка испачкана вином, виски, рыбным пирогом и сигарным пеплом, седые волосы пробиваются меж расстегнутых пуговиц. Роберт и Мария обжимаются на диване, как подростки. Джимми лежит лицом вверх на ковре из овчины, горелые хлопья с очередного косяка падают на опаленные волокна под ним. Линда танцует – нечто среднее между Болливудом и стриптизом, – а ее муж смотрит на ее узкую талию и выпуклые ягодицы, обтянутые платьем, как бедуин смотрит на источник с водой. Имоджен покачивает Коко на груди. Та снова заснула, измученная постоянными подъемами и спусками, и ее голова безвольно склонилась на плечо. Имоджен бросает на Клэр такой взгляд, от которого Клэр хочется палить в нее из огнемета. Видишь? У меня она засыпает. Видишь? У меня никогда не было проблем с тем, чтобы заставить их есть овощи. Не понимаю, откуда столько шума из ничего. Уход за детьми – это просто.

– Полагаю, уже два часа ночи, – говорит Мария. – Нам все равно пора сворачиваться.

– Я просто… – бормочет Чарли. – Ого!

Он поднимает глаза на Линду и чуть не падает со своего стула, когда видит ее груди, покачивающиеся в ночном ветерке.

– Что? – Она кружится, поднимает руки над головой, как балерина, и выгибает бедро.

– Как ваши дети еще ни разу не просыпались?

– «Зопиклон»[482], – говорит она.

– «Зопиклон»?

– «Зопиклон».

– Чудесная штука, – хрипло кричит Джимми с ковра. – Как же круто быть врачом!

Я просыпаюсь в темноте. Кто-то крадется по коридору мимо моей комнаты. Я слышу, как открывается дверь, раздается шепот, ответный шепот, и загорается тусклый свет. «Грабители, – думаю я. – Это грабители». И тут я вспоминаю, где нахожусь, и понимаю, что это Клэр и Руби, вставшие перед рассветом, как какие-то сумасшедшие сектанты. Я нащупываю свой телефон на сундуке и вижу, что уже семь тридцать. Живя светской жизнью в большом городе, забываешь, что зимой день начинается поздно, а заканчивается рано.