Микеланджело дестабилизировал, и это было его персональной войной против обыденности. Той заскорузлой и серой нормальности, напоминающей кучу гравия, скользящую вниз по склону. Жизнь — парнишка был в этом уверен — подобна сходу камней в горах: все давят друг на друга и сдерживают один другого. Если не хочешь быть задавленным, ты должен освободиться ото всех и спуститься в долину гигантскими скачками, смеясь в лицо жизненным трудностям. Передвигаться, катясь и падая, со скоростью валунов, без боли, без страха, возможно теряя несколько капель крови. Но это не страшно, вид собственной крови всего лишь напоминает нам о том, что все мы по большей части сделаны из жидкости и рано или поздно испаримся.

Микеланджело позабавило выражение лица автомобилиста, которому он сделал знак рукой включить фары. Водитель сбавил скорость, убедился в том, что все исправно и послал мальчишке ответный жест, чтобы тот убирался к чертям.

Возможно, подумал Микеланджело, он так и сделает.

Любовь растворяется в воде. Как водорастворимые соль и сахар, которые бесследно исчезают в жидкости простым движением руки, не нарушая ее девственной красоты.

Управляющий банком тоже не был лишен красоты. Длинные ресницы, изящные руки, ухоженные ногти на ногах и самый подходящий рост: не средний, как процентная ставка накопительного счета, но и не чрезмерный, как доходность турецких государственных облигаций.

Банкир напоминал мне махаона — великолепную бабочку с широкими заостренными крыльями. Это же подтверждали и его детские фотографии: бабочка махаон получается из яркой разноцветной гусеницы, а будущий банкир в детстве и отрочестве был жизнерадостным и улыбчивым. Созерцание такой легкой и неопределенной красоты примиряет с жизнью.

В любви же банкир, наоборот, был очень конкретен. Он рассматривал любовные отношения как инвестиции с растущей отдачей. «Любовь между нами, юная леди, будет расти на три процента годовых в первые шесть месяцев, а затем удвоится». Вот оно, очарование количества и роста прибыли.

«Наша любовь бы только возросла, если бы у нас был ребенок», — говорил мне банкир. Он был единственным мужчиной, которому я позволила подвергнуть испытанию мои яйцеклетки: я надеялась, что он сможет позаботиться о них так же, как о сбережениях своих клиентов.

Для управляющего банком ребенок был бы самым лучшим капиталовложением. Лучше, если мальчик. А это, мой дорогой банкир, если ты не знаешь, зависит уже не от меня. Я повторила ему это тысячу раз: у меня есть только Х-хромосомы, все одинаковые. И если ты хочешь сына, ты должен постараться и предоставить мне Y-хромосому. У тебя такая наверняка найдется, со всеми теми финансовыми ценными бумагами, с которыми ты работаешь. Потому что Y-хромосома — это зависимая переменная, и зависит она только от тебя. Женщины имеют набор хромосом ХХ, а мужчины — ХY. Из этого следует, что женщины обладают большей генетической информацией по сравнению с мужчинами, поскольку Y-хромосома, как известно, — это своего рода полочка, на которой хранится банальная ерунда.

Мы провели больше ночей, разговаривая о генетике, чем о любви. Как ни странно, банкир с удовольствием обсуждал хромосомы, гены и наследственные признаки. Он был очарован возможностью женщин быть здоровыми носителями, то есть иметь в своем хромосомном наборе гены болезни, но не проявлять их. Он принимался фантазировать: «Банкиры тоже здоровые носители: они продают ценные бумаги, не подозревая об их внутренней злокачественности. Значит, теоретически они ни в чем не виновны».

Я же имела в виду ум: мы, женщины, можем быть умны или же глупы, будучи носителями определяющего этот аспект гена. Другими словами, мы, женщины, все обладаем умом, просто он не всегда проявляется. Однако мы в состоянии передать этот ум потомству. Если подумать, это большое преимущество: в те времена или в тех ситуациях, когда демонстрировать свой ум нежелательно или неуместно, было бы полезно и, я бы даже сказала, необходимо сохранить его до лучших времен в виде гена, надеясь, что в будущем это может помочь нашим детям.

К сожалению, красота банкира-махаона сочеталась с аномалией спермы: в ней не было ни Х, ни Y-хромосом, чтобы сконструировать будущего ребенка. Эта новость банкира буквально подкосила. Сначала он замкнулся в себе, а потом озлобился на весь мир. Нехорошо давать возможности тем, кто не может ими воспользоваться.

А для меня это стало жизненным уроком. Мы сказали друг другу последнее «прости» в одном из самых красивых ресторанов города. Он был в черном, как на похоронах, а я в желтом, как на скачках. Я сделала ставку на банкира, поспорив, что он проиграет. И я желала обналичить свой выигрыш.

Аличе.

Даже в темноте агент Спрейфико ловко справился с задачей.

— Ты уверен, что их не нужно устанавливать поближе? — прошептал Стуки.

— Этот микрофон улавливает шелест крыльев ангела на расстоянии ста пятидесяти ярдов.

— Как ты сказал? Ярдов?

— Да.

— А это сколько?

— Откуда мне знать, инспектор? Думаю, примерно как у нас тут.

— Послушай, Спрейфико, у меня есть идея, — сказал Стуки. — Когда мы соберем доказательства, давай не будем сразу убирать микрофоны, а еще немного послушаем, о чем они говорят. Мало ли, вдруг они будут обсуждать акции электроэнергетического сектора, эта информация может быть нам с тобой полезна.

— А что, так можно?

Спрейфико что-то настраивал, прикреплял, тестировал, время от времени кивая головой в знак одобрения.

— Инспектор, кто знает как, тот сделает, — важно промолвил полицейский агент.

— Антимама, сатанисты! — вырвалось у Стуки, когда он услышал голоса в наушниках, переданных ему Спрейфико.

Стуки показалось, что он различает слабое мерцание свечей между деревьями.

— Вы читали в газетах? Ту историю про кости?

— А как же!

— Чуть что, сразу виноваты сатанисты!

— Не говори! Может, это сделали негры или марокканцы. Или каннибалы.

— Ага, и кости — остатки их обеда.

— Точно.

Дз-з-з, скрип-скрип, шмяк.

— А я говорю, что у дьявола преимущество.

Чпок, бульк-бульк-хлоп.

— Перед кем?

— Перед чужеземцами.

Щ-щ-щ, глот-глот-глот.

— А разве чужаки — не порождение дьявола?

Дз-з-з.

— Нет, иностранцы против дьявола.

— Как это? Значит, они на стороне добра?

Хлоп-хлоп, тр-р-р.

— Нет, они зло, но это зло против дьявола.

— Тогда я совсем ничего не понимаю.

Чпок, дз-з-з, щ-щ-щ.

— Что тут понимать? Нужно действовать!

— Точно!

— А как?

— Подавая пример. Скажем, как та марокканка, которая говорит, что видела Мадонну.

Чпок, бульк-бульк, глот.

— И что?

— Можно одним выстрелом убить двух зайцев.

— В смысле?

— Мы изгоним из нее Мадонну.

Тр-р-р, дз-з-з, ток, ток.

— Отличная идея!

— Передай граппу.

Чпок, бульк, глот.

Дежурный полицейский сообщил Стуки, что его спрашивал мальчик по имени Микеланджело. Мальчишка смотрел на инспектора вызывающе, как бы предупреждая, что нет такой работы, которая могла бы его испугать.

— Что ж, я думаю, ты уже готов, — прошептал Стуки с таким видом, словно раскрывал самую сокровенную из тайн полицейского участка. — Сегодня я отведу тебя в архив удостоверений личности.

Это было сказано таким тоном, что Микеланджело, который даже не понял, о чем речь, воскликнул:

— Нет, только не это!

Дело о найденном во время наводнения скелете жители города приняли близко к сердцу: было немыслимо оставить его без имени или хотя бы без какой-нибудь зацепки по поводу того, кому он принадлежит. Десятки граждан почувствовали себя обязанными оказать помощь в расследовании, в итоге на полицейский коммутатор обрушилась лавина телефонных звонков.

«Хорошо, синьор, я понял: это кости старого альпийского стрелка, который вернулся с Русского фронта и был убит своей неверной женой. Как? Украинский солдат? Прибывший с немцами и убитый партизанами за то, что приставал ко всем особям женского пола в радиусе двадцати километров, включая болотных черепах? Да, синьора, я записал». Создавалось такое впечатление, что вся равнина кишела останками «славных воинов».