– О нет! – в отчаянии простонала Хэл и закрыла лицо руками. – Простите. Лучше бы я этого не делала.
– Это моя вина, – сказал Эзра, покачав головой. – Я не должен был просить вас погадать. Простите, Хэл.
– Ты все время называешь ее Хэл! – натужно легко воскликнула Митци. Ее попытка сменить тему разговора была прозрачна и несколько неестественна, но Хэл тем не менее обрадовалась. Митци протянула Хэл коробочку, и та, собрав карты, закрыла крышку. – Кажется, я слышала от вас это имя. Это такое прозвище?
– Да, – кивнула Хэл. – Так… так звала меня мама.
– Вам, должно быть, очень ее не хватает, – сказала Митци.
Протянув руку, она поправила у Хэл выбившуюся прядь, убрав ее за ухо. К своему ужасу, Хэл почувствовала, как подступают слезы. Она отвернулась, сделав вид, что ищет запропастившуюся карту, пытаясь тем временем затолкать обратно поднявшийся в горле ком и сморгнуть навернувшиеся слезы.
– Да… не хватает, – выдавила она. Голос стал хриплым, несмотря на все ее усилия.
– О, Хэл, дорогая, идите ко мне. – Митци протянула к ней руки, и почти против своей воли Хэл очутилась у нее в объятиях. Все в Митци было таким чужим – худое, костлявое тело, как и у самой Хэл, запах духов и лака для волос сильно бил в нос, объемные бусы больно врезались Хэл в ключицу. Но в этом жесте было что-то очень простое, глубинно материнское, и она не могла заставить себя высвободиться. – Я просто хотела сказать, – прошептала Митци ей на ухо, не пытаясь утаить ничего от остальных, но предназначая свои слова только для Хэл, а не для всеобщего обсуждения, – что вы просто замечательная. То, что вы решили про изменение условий завещания… Что бы вы ни надумали – а вы вовсе не обязаны впутываться во все эти глупости или чувствовать ответственность за поступки вашей бабушки, – это было очень благородно с вашей стороны.
– Спасибо, – с трудом ответила Хэл.
В горле у нее першило. Она не убирала руки с плеч Митци и, с одной стороны, хотела освободиться, а с другой – усилием сдерживалась, чтобы опять не прижаться к ней.
– Мы не позволим вам остаться без наследства, – твердо сказала Митци, отпуская Хэл. – Об этом не может быть и речи. И что бы ни случилось, теперь у вас есть семья, не забывайте об этом.
Хэл кивнула, выдавив из себя улыбку, хотя глаза у нее были еще на мокром месте. Затем взяла коробочку с картами, извинилась и удалилась на покой.
11 декабря 1994 года
Тетка все знает. Не представляю откуда, но она все знает. Неужели Мод рассказала? Вряд ли. Не стала бы она трепаться, после того как дала мне слово. Может, Лиззи? Судя по ее взглядам, она обо всем догадалась, но я не хочу в это верить… В конце концов, не так уж и важно. Тетка знает.
Когда я собиралась ложиться спать, она без стука ворвалась ко мне в комнату.
– Это правда?
Я уже почти разделась и, быстро схватив рубашку, прижала ее к груди, под предлогом того, что стесняюсь, пытаясь скрыть набухшую грудь и живот. Сделала вид, что не понимаю, о чем она говорит, и тут она замахнулась и ударила меня. Голова отдернулась, в ушах зазвенело, а щека от удара загорелась. Рубашка упала на пол. Она внимательно осмотрела меня, мое изменившееся тело, и у нее искривились губы. Она поняла, что все вопросы излишни.
– Мерзкая маленькая потаскуха. Я взяла тебя в дом, и это твоя благодарность?
– Кто вам сказал? – резко спросила я.
Я подобрала рубашку и опять прикрылась ею, морщась от боли в щеке.
– Не твое дело. Кто он? – крикнула она, а когда я не сразу ответила, схватила меня за плечи и начала трясти, как крысу, так что зубы застучали. – Кто, кто это? – все повторяла она.
Я покачала головой, стараясь не спасовать перед ее бешенством, не показать, что испугалась. Я всегда побаивалась тетку, но такой ее еще не видела и вдруг поняла, почему Мод так ее ненавидит.
– Я вам н-не ск-кажу, – выдавила я, хотя произнести это было нелегко.
Нельзя допустить, чтобы она узнала. Она просто рехнется от ярости, и я никогда его больше не увижу.
Тетка долго пристально смотрела на меня, а потом резко повернулась.
– Я не могу на тебя положиться. Ты это продемонстрировала во всем блеске. Останешься здесь, тебе будут приносить еду. Посиди, подумай о том, что ты наделала, какой позор навлекла на нашу семью.
Она хлопнула за собой дверью, и я услышала скрежет, как будто кто-то скребницей оттирал дверь вверху и внизу. Мне потребовалось не меньше минуты, чтобы понять, что происходит, но даже когда я начала догадываться, рассудок отказывался верить. Что?! Она хочет меня здесь запереть?
– Тетя Эстер! – крикнула я, а когда послышались ее удаляющиеся шаги по коридору, бросилась к двери, задергала ручку, принялась колотить по двери кулаками. Но дверь не открывалась. – Тетя Эстер! Вы не можете так поступить!
Ответа не было. Если она и слышала меня, то не произнесла ни слова.
Я все еще не могла в это поверить. Попыталась вышибить дверь, налегая на нее со всей силой, но засовы оказались крепкими.
– Мод! Лиззи! – крикнула я и стала ждать.
Тишина, только где-то хлопнула дверь. Возможно, дверь под лестницей на чердак. Когда я поняла, что произошло, меня охватило полное отчаяние. Скоро восемь. Лиззи наверняка уже давно ушла. А Мод… Я не знаю, где она сейчас. В постели? Внизу? В любом случае вряд ли мой голос пробьется через два ряда дверей по лабиринту коридоров первого этажа этого беспорядочного дома.
Звать миссис Уоррен не имело ни малейшего смысла. Даже услышав меня, она бы не появилась.
Я подошла к окну. Тихий лунный вечер, его покой был разительным контрастом к тому, что сейчас случилось со мной.
И тут до меня дошло. Я в ловушке. В настоящей ловушке. Тетка может отослать Мод в пансион, уволить Лиззи и держать меня взаперти… Сколько? Да сколько пожелает. Это чистая правда. Она может держать меня тут, пока не родится ребенок. Или морить меня голодом, пока я его не потеряю.
От этой правды что-то внутри меня ослабело. Я должна быть сильной – для себя и для ребенка. А силы во мне нет. Этот дом таит тайны, теперь я знаю. Я здесь уже достаточно долго и слышала рассказы про несчастную служанку, которая повесилась в посудомоечной, про мальчика, который утопился в озере.
Моя тетка здесь все. А я никто. Друзей у меня тут нет. Как просто сказать, что я… например, уехала. Сбежала ночью. Никто не станет поднимать шума. Мод может задать пару вопросов, но миссис Уоррен поклянется, что видела, как я уходила, я уверена в этом. Если захочет, тетка может запереть дверь и выбросить ключ. И я ничего не смогу сделать.
Комнату заливал лунный свет, я опустилась у окна на колени и закрыла лицо руками, почувствовав, что они мокрые от слез, а еще твердый холодок кольца, которое я не снимала, – обручального кольца мамы. В него был вставлен бриллиант – очень маленький. И вдруг мне захотелось оставить знак, пусть маленький, но который она не сможет уничтожить, что бы со мной ни случилось.
Я сняла кольцо и очень медленно принялась царапать по стеклу. Лунный свет освещал буквы белым огнем. Помогите мне…
Глава 26
Очутившись в комнате, Хэл рухнула на кровать. Закрыла локтем глаза от света, но уснуть не могла.
Дело было не только в ярком лунном свете, пробивавшемся сквозь тонкие занавески. И даже не гадание оставило осадок, или не одно гадание. Все вместе. Лицо Абеля, когда он выбежал из гостиной. Встревоженный Эдвард. Шепот Митци, когда та обнимала ее…
Договор об изменении условий завещания. Это сродни петле на шее – еще не туго, но все туже, и уже трудно дышать. В тот момент все казалось так просто: она отказывается от завещания, улепетывает обратно в Брайтон и исчезает из жизни этого семейства. Но последние слова Митци – а ведь она хотела, как лучше, – показали, что такой план нереалистичен. Даже если Хэл откажется от имения, ее все равно впутают в бюрократическую паутину анкет, документов, во всю эту воронку семейных привязанностей и обид, которая затягивала ее, как уже затянула остальных. Но что же делать? Единственный выход – признать, что она совершила мошенничество.
