– Я не в претензии, – грустно улыбается Новембер. – У меня нет иллюзий относительно сестры. Я ее любила и до сих пор люблю. Но я знала ее характер. Она умела проявлять невероятную доброту, однако могла быть и другой.

– Чаще всего именно так и было, – отрубает Эмили. Она резким движением опускает бокал на стол и снова уходит на кухню. Ханна молча жестом просит извинения у Новембер, стучит себя кулаком по лбу, показывая, насколько неудачно она начала беседу.

– Рассказать ей? – шепчет она, пока на кухне гремят кастрюли. – О докторе Майерсе?

– Решать вам, – так же тихо отвечает Новембер. – Эмили теперь здесь работает. Не поставит ли ее это в неловкое положение?

– Вряд ли. Она работает в Баллиоле, в другом колледже, и мы подозреваем не ее коллегу.

– О каких коллегах ты говоришь? – спрашивает Эмили. Ханна вздрагивает и быстро оборачивается. Стоя на пороге кухни, хозяйка квартиры держит огромный горшок фасоли и абрикосов с приправами, от горшка валит пар. Аромат – невероятный. Эмили аккуратно водружает горшок на салфетку посредине стола. – Ты что-то говорила о коллегах?

– Собственно, потому мы сюда и приехали, – признается Ханна. – Извини, что я упомянула злую шутку, которую с тобой сыграла Эйприл. Глупо с моей стороны. На самом деле я думала о том, что осудили именно Невилла, поскольку в здание никто не входил после него и до нашего появления…

– Та-ак… – медленно произносит Эмили. Она раскладывает фасоль и кускус по трем тарелкам, между черными бровями пролегла складка. Пока ей невдомек, к чему клонит Ханна.

– Если только преступник не находился в доме.

Эмили замирает. Она опускает кастрюлю прямо перед Новембер и в упор смотрит на Ханну:

– Что ты хочешь сказать? Что на лестнице был кто-то еще?

– Я хочу сказать, что это не исключено. У двух парней внизу, Генри и Филиппа, было алиби. Они оба весь вечер провели в комнате Генри и показали в суде, что слышали, как Эйприл в десять сорок пять расхаживала наверху и кому-то открыла дверь. А что касается квартир еще ниже, номер один и номер два… Номер один пустовала, ее использовали под кладовую. У девушки из второй квартиры ночевал ее парень – когда я спустилась и постучала, они вышли вдвоем. И только доктора Майерса никто не расспрашивал в суде. Он даже не вышел из квартиры проверить, что за шум поднялся. Почему он не появился, услышав мой жуткий крик?

– Да, почему? – задумчиво повторяет Эмили. – Если только что-то скрывал… Черт! Не могу поверить, что полиция сбросила его со счетов.

– Может, его проверяли, а мы просто об этом не знаем. Но может, и не подумали проверить – все-таки уважаемый преподаватель! Какой у него мог быть мотив?

– Хороший вопрос. И какой же?

Ханна опускает взгляд. Придется рассказывать все до конца. Несправедливо утаивать детали от Эмили.

– Ну… есть подозрение, что Эйприл была беременна.

Ханна понятия не имела, как отреагирует Эмили. Будет потрясена? Выдаст себя чем-то, показав, что уже знала об этом? Ни то и ни другое. На лице Эмили появляется выражение глубокой тоски, усталости.

– Черт! Какой ужас. Боже, почему юристы даже словом не обмолвились об этом на суде?

– По мнению Джерайнта, адвокаты Невилла решили, что подзащитному будет только хуже, – говорит Новембер. – Это смахивало на попытку переложить вину на жертву, понимаете? А если отцом ребенка был Майерс, это еще и бросило бы тень на колледж.

– Или на жену Майерса, – вставляет Эмили. – Вы хоть знаете, что он женат?

– Что? – Ханна реально ошарашена. – Когда он женился? Недавно?

– Он всегда был женат. И в то время, когда мы учились в Пелэме, тоже.

Теперь Ханна по-настоящему шокирована.

– Где же тогда была его жена? Они что, жили порознь?

– Не думаю. Может, работала научным сотрудником где-нибудь за границей? Она вернулась на второй год после того, как ты ушла. Они переехали из Пелэма в красивый домик в Джерико. Наверное, до сих пор там живут. Его жена преподает в Уодхэме.

– Офигеть! – роняет Новембер. Несмотря на выпитый бокал белого вина она выглядит совершенно трезвой. Ханну саму отчаянно тянет выпить, хотя она не брала в рот алкоголь с того момента, когда увидела собственный положительный тест на беременность.

– И по этой причине вы собираетесь с ним завтра встретиться? – спрашивает Эмили. Она кажется подавленной, самообладание явно ее оставило. – Ради чего? Чтобы на чем-то его подловить? Что-то ему предъявить?

– Нет, не предъявить, – нетерпеливо отвечает Ханна. Она погружает ложку в фасоль с кускусом, словно желая выиграть время. – Я не настолько глупа. Мы просто… поговорим. Вот и все.

– Я хотела сказать… – Эмили замолкает, сложив руки на коленях, словно задумавшись о том, как лучше продолжить, и начинает вновь: – Послушай, если считаешь, что твои показания в суде могли быть основаны на ложных предпосылках, то я понимаю твое желание докопаться до истины. Только учти, затея может оказаться опасной.

– Что опасного-то?! – запальчиво восклицает Ханна. Не хватало еще, чтобы Эмили разделила озабоченность Уилла. – Что касается Майерса, он поймет: Новембер и я – лишь две скорбящих женщины, хранящие память о последнем годе жизни Эйприл. И это все.

– Я правда думаю…

– А я думаю, что Ханне самой решать, – перебивает Новембер.

Ханна бросает на нее благодарный взгляд – молодец, поддержала в нужный момент.

– Если Майерс виновен, – продолжает Новембер, – а это еще очень большой вопрос, то он будет последним болваном, чтобы предпринимать что-то рискованное. Мы будем вдвоем и встретимся с ним в дневное время. Вряд ли он начнет стрелять в беременную, его бывшую студентку, приехавшую на экскурсию в Пелэм.

– Ну… – с некоторым раздражением бормочет Эмили. Она запускает руку в волосы, спутав аккуратные волны укладки, и трет переносицу, прежде чем вернуть на нее очки. – Я бы тоже с вами пошла, но у меня практические занятия со студентами. Пообещайте, что будете осторожны, хорошо? И приходите завтра вечером.

– Естественно, мы будем осторожны, – кивает Ханна. Она набирает ложкой еще одну порцию фасоли. – И обещаю: мы заглянем завтра вечером. Поужинаем где-нибудь в городе?

– Отлично, – без всякого энтузиазма соглашается Эмили. – Я закажу столик и пришлю вам эсэмэску.

– Хорошо, – благодарит Ханна. – А теперь давайте поедим. Я умираю с голоду.

Шагая на следующий день по Хай-стрит в сторону колледжа Пелэм, Ханна наконец понимает, что хотела сказать Эмили, как только увидела Ханну и Новембер, сидящих рядом на диване в ее квартире. Ощущение погружения в прошлое накрывает полностью, до головокружения. Оно еще больше усиливается от того, что Оксфорд совершенно не изменился. Да, на некоторых магазинах и кафе сменились вывески, но дома, улицы, река, горизонт настолько близки к тому, что отложилось в памяти, что у Ханны возникает чувство нереальности происходящего, сродни сну, а когда она пересекает Пелэм-стрит и приближается к служебке консьержа, эмоции так сильны, что почти вызывают приступ тошноты. Причиной тому не ностальгия, поскольку ее вовсе не тянуло вновь оказаться здесь. Дело в другом. Само прошлое словно навалилось на нее и душит. А присутствие Новембер только усиливает эффект, ведь она так похожа на Эйприл.

– Извините, – говорит Ханна, когда они подходят к деревянным воротам и установленной в них миниатюрной двери. – Не могли бы мы… дайте мне минуту.

– Конечно, – озабоченно отвечает Новембер.

Они останавливаются. Ханна стоит, опершись ладонью на позолоченную кладку наружной стены, стараясь прийти в себя. «Не глупи, его здесь больше нет», – мысленно одергивает себя она.

– Что ж, ладно. – Возникший перед внутренним взором образ напоминает не Невилла тех лет, высокого, широкоплечего мужчину устрашающего вида, а человека из репортажа, дряхлого старика в тюремной робе. Дыхание нормализуется. – Я готова.

– Уверены? – с тревогой уточняет Новембер. – Нас никто не заставляет туда идти. Можем передумать, отправить извинения по почте. Скажу, что мне не хватило духа. Люди поймут.