– Я трахну тебя, если оставишь меня в живых, – шепчу я Бентли на ухо, и он смеется.

– Ох, Ханна. Ты мне правда нравишься.

Мы смотрим друг на друга, пока он развязывает на мне веревки. Я честно предпринимаю попытки к побегу, но это выглядит совершенно театрально, когда он хватает и удерживает меня на месте, чтобы я не дергалась.

– Не делай так, – говорит он.

Мы снова целуемся. На одну секунду мы оба оказываемся свободны и опускаемся на землю. Пол холодный, но мне плевать. Любое ощущение ценно, ведь я понимаю, что мне их осталось совсем немного. Бентли завязывает веревки так, что мои руки оказываются у меня над головой. Я понимаю, что он проделывал это много раз. Когда я пытаюсь представить, как выгляжу, когда вот так лежу перед ним на полу, вместо своего лица я вижу лицо Анны Ли.

Он медленно стягивает с меня спортивные штаны. Я на секунду смущаюсь, что на мне надето что-то настолько несексуальное, но потом отбрасываю остатки смущения. В моей жизни больше не осталось для него места.

Я уже не пытаюсь делать вид, что не хочу трахнуться с Бентли или что это происходит помимо моей воли. Мы займемся сексом, а потом он убьет меня, и меня запомнят, как и всех тех женщин до меня. Есть что-то настолько логичное в этой неизбежности, что я почти ощущаю спокойствие.

Он касается моего клитора, и меня поражает, что его волнует мое удовольствие, хотя он угрожает убить меня. Я постанываю, даже не пытаясь провести границу между удовольствием и болью.

Люди почему-то считают, что у жестоких мужчин маленькие пенисы, но в случае Бентли это не так. Он стягивает штаны, и я так ахаю, увидев его, что Бентли смеется. Бентли входит в меня, и я думаю: «О да, вот что на самом деле чувствуешь, когда внутри тебя серийный убийца». Это пугающе и волнующе, и я готова полностью отдаться этому моменту: настолько всепоглощающего опыта у меня не было уже очень давно.

– Ты уверен, что хочешь убить меня? – шепчу я Бентли, когда он кончает.

– Я должен, – отвечает он, подстраиваясь под мой тон.

Он целует меня в лоб. Этот жест – скорее отцовский, нежели сексуальный – напоминает мне об Уильяме. Потом он медленно выходит.

Небо за окнами чернильно-черное и беззвездное, как будто мы с Бентли остались последними живыми существами во Вселенной. Это как в игре про необитаемый остров, где человеческий род обречен на вымирание, потому что двое оставшихся людей вынуждены убить друг друга.

Есть что-то умиротворяющее в этом осознании. Как-то я читала в одной статье в интернете, что восстанавливающий эффект отпуска заключается не в самой поездке, а в ожидании отдыха. Сила смерти заключается в ее неизбежности в сочетании с непредсказуемостью. Мы все знаем, что она придет; мы просто не знаем когда, и это делает ее такой пугающей. Но не для меня. Я уже все о ней знаю, потому что нашла ее в теле живого мужчины.

Я всегда удивлялась, как людям, приговоренным к смерти – будь этот приговор вынесен терминальной стадией рака или озвучен судьей, – удается держаться перед лицом надвигающегося небытия. Когда наступает моя очередь, чувство спокойствия, какого я никогда не могла достичь с помощью медитации, разливается по всему моему телу. У меня расслабляются челюсти, шея. Каждая мышца принимает свою судьбу. Я ощущаю почти что облегчение: слава богу, мне больше ни о чем не придется волноваться.

Как только я полностью принимаю свою надвигающуюся смерть, дверь с грохотом открывается. Бентли по-прежнему наполовину обнажен, трусы спущены на щиколотки. А я уже отпустила все свои ментальные привязки к этой земле: мои мечты, эмоциональные отношения, планы, которые я строила на грядущие недели и месяцы… И как же больно, когда они снова наваливаются на меня своей тяжестью.

– Уильям, – произносит Бентли.

Я лежу на полу, и отсюда мой жених кажется гигантом. У него раскраснелось лицо, как будто он бежал. Пистолет из коробки в кабинете торчит из кобуры на поясе. Мои штаны и трусы валяются на полу рядом со мной. Я чувствую, как сперма Бентли медленно вытекает из меня, оставляя пятно на бетоне. Я одновременно и жертва, и соучастница.

– Помоги, – ахаю я.

И все-таки, в конце концов, во мне еще остался инстинкт самосохранения.

Уильям хватает Бентли, который едва успевает натянуть штаны, и впечатывает его в стену. Это даже звучит страшно. В этот момент я понимаю, что никогда не видела настоящего насилия – только по телевизору.

– Я сказал тебе держаться от нее подальше, – говорит он.

Уильям замахивается на Бентли, который загнан в угол с наконец-то застегнутыми штанами. Кулак Уильяма попадает в цель, и он делает шаг назад, чтобы ударить снова. Бентли удается высвободить руку, и Уильям оступается, когда ему дают сдачи. Пока еще непонятно, кто выйдет из драки победителем. Бентли выше Уильяма, но Уильям сильнее из-за своих маниакальных тренировок. В каком-то смысле каждый его удар – это удар Джилл, если следовать логике транзитивности физического воздействия.

Хотя ноги у меня свободны, довольно сложно двигаться с завязанными за головой руками, и мое полуголое тело беспомощно извивается на жестком полу. Дурацкое, беспомощное положение. Мне удается отползти в угол комнаты и покинуть радиус поражения карающих кулаков обоих мужчин.

– Ты позвонил в полицию? – спрашиваю я Уильяма.

Он не отвечает, и его молчание намекает, что подмоги ждать не стоит. Моя жизнь зависит от того, кто победит в схватке. Их движения выглядят почти отработанными, и я ясно вижу, что они дрались раньше. У них обоих идет кровь, а глаз Уильяма начал опухать. Я всегда мечтала, чтобы мужчины подрались за меня, но только не так.

Наконец Уильям роняет Бентли на пол. Он достает пистолет из-за пояса и целится в голову Бентли, усевшись на него сверху.

– Ты кусок дерьма, – говорит Уильям. – Я должен был это сделать еще очень давно.

Я уже предвижу, что произойдет дальше. Уильям застрелит Бентли, мы сложим его останки в мусорные пакеты, которые Бентли подготовил для меня, а потом скинем труп в канаву. Каким-то образом полиции удастся выяснить, что на самом деле это Бентли был серийным убийцей, и, кто бы ни выкинул его тело в канаву, он совершил это в качестве акта социальной справедливости. А затем мы устроим свадебную церемонию, которая обойдется дороже, чем дом моих родителей. Если убийство брата и последующее сокрытие его тела не скрепляют брак, то я не знаю, что они еще делают. Уильям никогда не узнает, как мое тело вожделело Бентли, прежде чем он зашел в комнату, как я многие месяцы вспоминала о поцелуе, который мне подарил Бентли. Как отчаянно я хотела, чтобы Бентли меня трахнул в последние несколько минут перед моей предполагаемой смертью. Эти секреты я сохраню внутри себя навсегда.

Только Уильям не убивает своего брата.

Его хватка на горле Бентли ослабевает, и его глаза, полные гнева, смотрят на Бентли сверху вниз.

– Я хочу, чтобы ты исчез, – говорит он. – Из Джорджии, из Соединенных Штатов. Уезжай куда-нибудь далеко, где тебя никто не найдет, и никогда не возвращайся.

Бентли аномально пассивен. Впервые с нашей встречи я вижу на его лице страх.

– Ты должен оставить меня в покое. Должен оставить Ханну в покое. Если я еще хоть раз тебя увижу, то пощады не будет. Я убью тебя в ту же секунду. Слышишь? В ту же секунду. И как только ты сдохнешь, я позабочусь о том, чтобы все узнали о твоих преступлениях. Полиция, Вирджиния, твои дети. Я выкуплю билборд и напишу на нем большими буквами: «Бентли Томпсон – убийца, а также изменщик». Могу лишь представить, что обнаружит полиция, если я расскажу им про эту комнату. Тебя будут так ненавидеть, что отправят в тюрьму твой труп. Твоим детям придется сменить фамилию, чтобы никто не узнал, кем был их отец. Ты слышишь меня? Скажи, что слышишь, а не то я убью тебя прямо сейчас. Не думай, что я этого не сделаю, потому что ты мой брат. Этот кредит доверия ты уже исчерпал.

– Я слышу, – заикается Бентли.