Первым делом я заглянула в ящик с нижним бельем Уильяма. Это была проекция: тинейджером я часто прятала запрещенку в свой ящик с бельем. То, что раньше казалось ужасным, теперь выглядело совершенно невинным: презервативы, записочки от друзей, книжка про секс, которую мне подарили в качестве прикола.
Когда я открыла верхний ящик комода, то сразу поняла, что Уильям из тех мужчин, которые складывают свое нижнее белье.
Я достала блокнот.
«Складывает трусы», – записала я в колонке «Виновен».
Во втором ящике лежали футболки нейтральных тонов, организованные таким же образом, как и трусы, а в последнем – несколько пар домашних штанов. На комоде стояла кружка для лишней мелочи и открытый футляр с его коллекцией дорогих часов, а также несколькими флаконами духов, которые мой плебейский нос не мог оценить по достоинству.
С его прикроватной тумбочкой дела обстояли так же. Если на моей тумбочке валялась книжка с потрепанными краями и собирал пыль грязный стакан, то его была освобождена от всего, кроме зарядки для телефона. Я не знала, была ли его привычка к порядку врожденной, или он приобрел ее в тюрьме, как некоторые военные застилают свою кровать дома так же аккуратно, как и на службе.
«До брезгливости чистоплотный», – прибавила я к своей записи по поводу нижнего белья.
Опрятность не была явным признаком того, что человек – серийный убийца. Разумеется, существовала куча убийц, которые разбрасывали по полу одежду и оставляли грязную посуду в раковине, как я. И все-таки я не могла не вспомнить показания на суде, в которых упоминалась щепетильность убийцы; он никогда не оставлял после себя ни малейших следов.
Глядя на шкаф Уильяма, на эти ряды застегнутых рубашек, я подумала, что они могли бы принадлежать кому угодно. Единственной примечательной вещью в шкафу оказалась коробка. Я колебалась, стоит ли ее открывать, боясь обнаружить внутри волосы, или зубы, или другие останки человеческого тела. Серийные убийцы, как я знала из телевизора, любили хранить что-то от своих жертв как напоминания об убийствах.
Это и в самом деле оказалась коробка с сувенирами, только не от мертвых женщин. Тут были поздравительные открытки от людей, имена которых я не знала, старые фотографии из старшей школы и стопка рукописных писем, перетянутых резинкой. Я застыла, увидев собственный почерк. Но не все они были от меня. Уильям, видимо, хранил часть писем, которые получил в тюрьме. Я просмотрела их, пытаясь отыскать что-то интересное. Судя по почерку, они все были от женщин. Если мужчины ему и писали, Уильям эти письма не сохранил. «Мне невыносима мысль, что ты сидишь взаперти», – говорилось в одном письме. «Ты чертов психопат», – начиналось другое. «Я хочу почувствовать тебя у себя между ног», – писали в третьем. Мне было больно читать эту переписку с другими женщинами. Я не была уверена, отвечал ли Уильям кому-то из них, но я нашла несколько писем, отправленных одними и теми же людьми, так что можно было предположить взаимную переписку.
«Писал другим женщинам», – пометила я в колонке «Виновен».
Я не перечитывала свои письма. Хотя они и были написаны всего несколько месяцев или недель назад, я уже считала ту версию себя наивной и нелепой. Мне не хотелось вспоминать, какой я была: как отчаянно хотела любви.
В своем блокноте я зафиксировала имена тех, кто писал ему: Лили, Кара, Джесси, Стейси, Элисон.
Мне нужен был список на тот случай, если одну из них объявят пропавшей без вести, и по второй, более неприглядной причине: на тот случай, если Уильям все еще поддерживает с кем-то из них контакт и совершает некую эпистолярную измену. Я не могла спросить его про письма, ведь тогда призналась бы, что разнюхиваю. В обычной ситуации я бы не выдержала такого груза подозрений, но сейчас должна была завершить расследование и выяснить, является ли мой жених серийным убийцей. Что такое по сравнению с этим несколько писем?
Под стопкой писем я нашла ключ. Я зафиксировала в голове образ, а потом постаралась сложить содержимое коробки в том же порядке, в котором оно там лежало.
Я проверила шкаф в коридоре. Он оказался пуст, не считая пары курток и висящего на крючке зонта. Еще осмотрела шкаф с бельем, где не было ничего, кроме запасных полотенец и простыней. В гостиной царил такой безупречный порядок, что спрятать там что-то представлялось невозможным. Также я сомневалась, что Уильям скроет свою тайну среди плошек и поварешек на кухне, но на всякий случай все равно проверила.
Комната для гостей была стерильна. Я вошла туда как в гостиничный номер: кровать заправлена, полотенца аккуратно развешаны в ванной. Мой древний чемодан стоял в шкафу рядом с новехоньким чемоданом Уильяма, а также парой картин, которые Уильям не хотел вешать, но не мог выкинуть из «сентиментальных соображений».
В семье Томпсонов идея «раскладывания эмоций по полочкам» воспринималась очень буквально и воплощалась в интерьере.
Последним я проверила кабинет.
Хотя у меня никогда не было домашнего офиса и даже собственного дома с несколькими комнатами, я всегда полагала, что для определенного типа людей такие места являются священными. В кино в домашних кабинетах стены всегда облицованы красным деревом, а в углу стоит тележка с кучей бутылок виски. Кабинет Уильяма был выкрашен в белый и скудно обставлен, но тележка с напитками тут действительно имелась.
Оказалось, что он оставил компьютер в спящем режиме, так что я попыталась его включить, но он запросил пароль, которого я не знала. Поскольку никаких завалявшихся бумажек или стикеров с паролем я не нашла, я решила оставить компьютер в покое. В конце концов, вряд ли хитроумный серийный убийца стал бы создавать текстовый документ с признанием.
В верхнем ящике стола хранились канцелярские принадлежности, аккуратно разложенные на специальной подставке. Я и не представляла, что рабочий стол может выглядеть так. Когда я работала в офисе – это время теперь казалось невозможно далеким, – мой стол представлял из себя сплошную груду бумаг и ручек, которую я иногда разгребала только ради того, чтобы обнаружить все на том же месте буквально через два часа. Беспорядок был для меня частью работы. Уильяму, насколько я поняла, помогала аккуратность.
В нижнем ящике стола оказалась еще одна коробка, на этот раз с замком. Я вспомнила про ключ в шкафу в спальне и сразу побежала за ним. Было невероятно приятно ощутить, как ключ с легкостью проскользнул в скважину и с щелчком повернулся.
Внутри коробки лежал пистолет.
«Пистолет!!!» – написала я в блокноте. Дополнительных комментариев не требовалось.
Я уставилась на него. Я никогда раньше не видела пистолет вживую. Там, откуда я родом, оружие используют только для охоты, а мои родители не охотники. Никто из моих знакомых вот так запросто не хранил оружие в своем рабочем кабинете – во всяком случае, насколько я знала. Я сразу потянулась к пистолету, поддавшись почти магнетическому воздействию, но тут же спохватилась: мои пальцы зависли буквально в нескольких миллиметрах от рукоятки. На ней могли остаться отпечатки, свидетельствующие о преступлении, и, что еще хуже, я чуть не оставила свои собственные, что точно подвело бы меня под монастырь. Хотя никого из найденных в канаве женщин не застрелили, мне не хотелось брать на себя такой риск.
Но мое желание подержать пистолет перевесило рациональные соображения. Я взяла из спальни футболку и намотала ткань на руку. Пистолет оказался тяжелый – тяжелее, чем я ожидала. Я не была уверена, есть ли внутри пули, и не знала, как проверить. Я подняла его, как будто собиралась выстрелить, но потом неприятное ощущение в районе позвоночника подсказало мне его опустить.
Мое воображение настолько занял пистолет, что сперва я даже не обратила внимания на остальные предметы в коробке. На первый взгляд они выглядели совершенно безобидно и были примечательны лишь тем, что лежали рядом с оружием. Это была карточка из спортзала, резинка для волос, полупустая пачка сигарет, расплющившаяся под весом пистолета, и потрепанная бумажная закладка.
