– Я благодарен тебе, – промурлыкал Элхадж.

– И тогда я хочу спросить тебя вот о чем, – жрец пронзил тощим пальцем воздух по направлению к потолку, – отчего ты, возлюбленное дитя нашей богини (как об этом говорила мать-хранительница), не вознес молитву к Шейнире для того, чтобы она помогла тебе справиться с волками?

– Тебе ли не знать, жрец, что богиня никому больше не отвечает?

– Мне это известно, – задумчиво пробормотал жрец. И, натянуто улыбнувшись Элхаджу, продолжил трапезу.

– Я бы хотел присутствовать на следующем жертвоприношении, – как бы невзначай обронил Элхадж, – для меня было бы великой честью увидеть, как Великая Мать ответит тебе.

– Хорошо.

Гвесанж выудил из бульона птичье крылышко и принялся его сосредоточенно обсасывать. Затем, многозначительно поглядев на Элхаджа, добавил:

– Этим вечером ты получишь возможность узрить Силу нашей Темной Матери.

Элхадж покосился на окно. Косые лучи солнца падали на плотно утоптанный земляной пол, рисуя вытянутые овалы.

– И ты за столь короткое время сможешь выбрать нужную жертву?

Жрец пожал плечами.

– Она уже выбрана, брат. Возлюбленное дитя Шейниры, ею же спасенное от смерти и принесенное в жертву, даст мне достаточно Силы. Что ты об этом думаешь?

Элхадж не стал ничего думать. Миска горячего бульона, подхваченная со стола, полетела в жреца; и, не оглядываясь, Элхадж юркнул к двери. За спиной Гвесанж взвизгнул, раздался звук бьющейся посуды – в этот миг Элхадж уже распахивал дверь. Еще немного, и…

– Стой! Куда?!!

Сразу три кремневых наконечника куснули грудь, и синх невольно остановился. Разумеется, жрец оказался предусмотрительным синхом, выставил охрану за порогом… Элхадж тихо выругался. А потом, не давая опомниться ни себе самому, ни Гвесанжу, ни трем крепким синхам, вытянул вперед руки и завопил:

– С дороги! Да падет на вас гнев Шейниры!

Троица отпрянула, но дротика никто не бросил.

– С дороги! – прошипел Элхадж, – иначе…

И тут свет померк перед глазами. Уже падая, очень медленно, словно во сне, он понял, что по лицу течет обжигающе-горячий бульон. Похоже, Гвесанж все-таки успел добраться до котла и использовать его в качестве средства успокоения буйной жертвы.

…Все происходило быстро. Чересчур. Словно боги сговорились и решили больше не давать избранному Шейнирой синху ни единого шанса.

Когда Элхадж очнулся, его уже волокли по улице. К алтарю. Напутствуя криками, полными самой горячей признательности – за то, что отмеченный самой Шейнирой синх отдает свою жизнь во имя процветания города.

Элхадж замотал головой, ощутил прилив тошноты. Его вырвало на дорогу, колени подогнулись – и наверняка упал бы, если бы не крепкие руки держащих его синхов.

– Что вы делаете? – прохрипел он, – отпустите меня!!! Вы не можете…

И осекся. Потому что радостные лица синхов говорили – можем, еще как можем.

– Дурачье! Отпустите! – не крикнул, а завизжал Элхадж, безуспешно пытаясь выдраться из цепких пальцев, – вы не понимаете!..

Затравленно глядя на приближающийся алтарь, синх окончательно позабыл о той гордости, с которой должны шагать к гибели истинные дети Шейниры.

– Нет! Отпустите меня, во имя Шейниры! Нет!!!

Ему показалось, что в ликующей толпе скользнуло до боли знакомое лицо. Ну конечно! Отступник, собственной персоной – пришел посмотреть, как будет убит его враг…

– Да, ты! Думаешь, не вижу тебя? – беззвучно выдохнул Элхадж, – да будьте вы прокляты!

Силы уходили, словно вода в сухую землю, и он уже безвольно повис на руках синхов.

– Великая Мать, что же ты молчишь? – шептал он, – почему? Или я больше не нужен тебе?

Элхадж продолжал бормотать себе под нос полузабытые молитвы. Он не умолкал, когда его растянули животом вверх на алтаре, когда заглянул в лицо улыбающийся жрец… Вечернее небо приветливо кивнуло ему, обещая вечный покой в темном царстве Шейниры. И звуки застыли, исчезли, впитались в тишину.

А потом купол безмолвия разбил один-единственный крик.

– Иэ-хо!

– Не может быть, – пробормотал Элхадж. И добавил, – прости меня, великая мать синхов. Прости за неверие.

Ибо прозвучавший под закатным небом крик мог принадлежать только одной глотке во всем Эртинойсе.

К вечеру потеплело. С неба сыпал мелкий теплый дождик, превращая снег в серую кашу. В лицо веяло теплым ветром, и было неясно, то ли весна наконец вступила в свои права, то ли сказывалось приближение Диких земель.

Эристо будто прочла невысказанный вопрос Дар-Теена.

– Теплеет, а? – подмигнув, ийлура остановилась и принялась стягивать куртку, – скоро дойдем…

Под курткой оказалась короткая безрукавка с цветной шнуровкой впереди, весьма соблазнительно облегающая аппетитные формы. Шею Эристо украшало незамысловатое ожерелье – полированный кусок агата на тонком кожаном ремне. И этот камень вызывающе поблескивал в слегка разошедшемся вороте, притягивая взгляд Дар-Теена.

Ийлур торопливо отвернулся и на всякий случай стиснул маленький мешочек с семенами золотых роз. Пусть он провалится прямиком в царство Шейниры, если так рано забудет Лиэ-Нэсс и обратит внимание на другую женщину!

– Я и сама толком не знаю, отчего в Диких землях гораздо теплее, чем в степи, – спокойно продолжила Эристо, оставив незамеченным жест попутчика, – говорят, что джунгли, как котелок с водой, подогревает дремлющий вулкан. А еще слышала я, что озеро Яма, куда впадают сразу две реки Интер и Лотер, вообще полно кипятка, и берегов его не видно из-за пара. Ты, часом, не туда ли направляешься?

– Нет, – Дар-Теен покачал головой, – мне…

– Да можешь не говорить, – усмехнулась Эристо, – пойдем, поищем место для привала.

Таковое нашлось у пологого склона ближайшего холма. Ийлура вновь извлекла из дорожного мешка свои горючие камни, высекла искру – они тотчас занялись жарким алым пламенем. Следующим из мешка показались половина лепешки и головка сыра.

– Держи. Восславим владыку Фэнтара и прочих богов.

Дар-Теен благодарно кивнул и принялся за предложенную пищу. Эристо еще раз нырнула в мешок – на свет явилась пузатенькая фляга.

– А этим восславим самих себя и свои деяния, совершенные и грядущие. Попробуй, Дар-Теен. Клянусь молотом нашего отца, ты еще такого не пил.

Пожав плечами, ийлур отвинтил крышку, понюхал. Запах и в самом деле казался незнакомым – приторно-сладким, но с терпкой нотой.

– Пей, не бойся. Уж не отравлю как-нибудь, – Эристо беззаботно откинулась назад, опершись локтем о свернутую валиком куртку. Огненный блик скользнул по кусочку агата, который, как назло, притаился как раз в ложбинке между грудей.

– А что это?

– Попробуешь– узнаешь. Подсказать могу. Это обычная сливовица, но к ней добавлен еще один занятный и – заметь – весьма редкий ингредиент.

Затем, видя, что Дар-Теен все еще колеблется, она выхватила флягу из его рук и сама сделала большой глоток.

– Ну вот, видишь? Никто тебя травить не будет.

В ее зеленых глазах заметно прибавилось блеска, на щеках уже играл румянец.

И Дар-Теен решился. Он еще раз понюхал загадочное содержимое фляги, затем сделал маленький глоток. По горлу прокатилась теплая волна – не жгучая, а именно теплая, заставляющая кровь веселее бежать по жилам.

– Недурственно, – он поболтал содержимое, на слух проверяя, сколько осталось, – так что там добавлено?

…А ведь на самом деле он устал. Очень. За все эти дни сперва бегства, потом перехода по степи, путешествия в Кар-Холом. И усталость эта давила на плечи ничуть не меньше, чем сознание вины перед Лиэ-Нэсс.

Дар-Теен сделал еще глоток, уже больше. И ему показалось, что вместе с теплом, катящимся по телу, уходят тяжкие мысли. Он вопросительно взглянул на Эристо, но ийлура лишь махнула рукой – мол, пей, я себе еще такого достану.

– Спасибо, – пробормотал Дар-Теен, щурясь на ийлуру сквозь огонь.