По полю идти не решился. На открытом всем ветрам просторе одинокий путник был, как на ладони. Если увяжется в погоню стая зараженных, ни убежать, ни отбиться, как в лесу, не получится. Кинутся разом со всех сторон, и не больно-то постреляешь. А эффективный в ближнем бою боевой Дар еще час в откате, без которого даже бегуны порвут меня, как Тузик грелку.

Решил идти пока вдоль опушки. Где, с одной стороны, достаточно свободного места, для комфортного прохода, и не нужно то и дело отводить от лица ветки и гнуться в три погибели, подныривая под полотнищами паутины, а, с другой, вокруг достаточно густых зарослей орешника, в которых легко можно спрятаться и переждать замеченную опасность.

Еще один – самый веский! – довод в пользу решения двигаться вдоль опушки нарисовался сам собой через примерно четверть часа ходьбы.

Соседнее гигантское поле вдруг на моих глазах затянулось плотным белым туманом, который появился будто прямо из земли. Я почувствовал мерзкий запах кисляка, и еще до пояснений наставницы догадался, что огромный кластер-поле начал перегружаться.

– Фу! Мля! Какая вонь! – возмущаясь, едва не поперхнулся спораном, и от греха подальше убрал его обратно в карман.

– Даже тебя проняло, – хмыкнула Шпора. – Вообрази, каково сейчас тварям в ближайшей округе.

– Да уж, с их чуткими носами – вообще мрак. Поди, нюхнув этой дряни, тут же заваливаются кверху брюхом и слюни пускают.

– Ну, типа того… А что это значит?

– Что так им гнидам тупорылым и надо!

– Сам ты тупорылый! Не тупи, Рихтовщик! Пока кисляк над полем, тебе рядом с ним некого опасаться. Но как только он сгинет, поживиться на свежаке сюда тварей из леса набежит столько, что чертям в аду завидно станет. И пока этого не случилось, желательно убраться с пути миграции орды подобру-поздорову. Так что ноги в руки и бегом дальше по опушке. Надеюсь, с нашего края кластер не такой здоровый, как в длину. Ходу, Рихтовщик, ходу!

И я побежал.

Перезагрузка кластера растянулась на целый час, в течение которого над полем висел непроницаемый белый туман. Я за это время успел отпахать приличное расстояние. Трудно бежать было лишь в начале, когда тошнотворный запах кисляка забивал легкие, вызывая частые приступы кашля. Потом втянулся, пообвык, принюхался, и перестал замечать зловонье.

Когда кисляк сгинул, как пылесосом, за считанные секунды втянутый землей, до границы опасного участка, между лесом и перезагрузившимся кластером, оставалось всего пара сотен метров. Подбадриваемый занервничавшей наставницей, я пронесся последние метры, как лось.

Одновременно с полем неожиданно кончился и лес. Я едва удержался на краю отвесного обрыва перед широкой рекой, в последний миг схватившись за гибкие ветки орешника. Прыгать в воду с двадцати метровой высоты, не зная прибрежной глубины, было безумием, и я решил схорониться в густом кустарнике орешника, ветки которого удержали от падения вниз.

Еще на бегу краем глаза успел подметить, что перезагрузившееся поле изменилось не только внешне – жухлая осенняя трава на нем налилась сочной летней зеленью и, вместо сгинувшего с кисляком зловонья, оттуда пахнуло медовым ароматом луговых трав. А еще с поля повеяло летним жаром, ненадолго, всего на несколько секунд. Навалившийся со всех сторон осенний холод мигом задул эту робкую весточку лета. Но тепло я почувствовал, и это было чертовски приятно.

Уже рассматривая преобразившееся в гигантский луг поле сквозь кусты укрытия, я заметил, что оно стало обитаемым. Ну лугу пасся огромный табун лошадей, охраняемый двумя ковбоями-погонщиками и целой сворой матерых волкодавов.

Люди и псы первыми почуяли неладное, они заметались вокруг табуна, сбивая лошадей плотно друг к дружке. Недовольные животные испуганно ржали, брыкались на собак и норовили вырваться из оцепления…

А потом, как предсказывала Шпора, начался ад.

Твари хлынули из леса широкой волной. Не только с моей стороны, но и с противоположного дальнего края тоже. И с широченной правой стороны. От количества пробежавших рядом утробно рычащих чудищ у меня зарябило в глазах. Только с моего края на поле вырвалось не меньше десяти тысяч зараженных. А со всех сторон их набежало, поди, под сотню тысяч. Настоящая адская орда.

И действовали твари на поле удивительно слаженно. Как армия, с рядовыми бегунами, сержантами лотерейщиками, ротными топтунами, полковниками кусачами, начдивами руберами и верховным армейским руководством в лице элиты. Да, матерые элитники тоже явили себя во всей красе. Эти разросшиеся до непомерных чудовищ многотонные махины, выступив из леса в последней линии атакующей орды, как кукловоды, умело управляли действиями тысяч своих марионеток.

Обрывистый берег был единственным путем спасения для лошадей. Да уцелеть после отчаянного прыжка в воду с двадцати метровой высоты удалось бы далеко не всем. Но так был хоть какой-то шанс. И быстрая смерть от падения с высоты не шла ни в какое сравнение с ужасной участью быть разодранными заживо толпой монстров. Увы. Оцепеневшие от ужаса ковбои сообразили все это слишком поздно.

Поток быстроногих бегунов в первую очередь устремился вдоль берега, навстречу такому же встречному, отрезая лошадей и погонщиков от спасительной воды.

Когда встрепенувшиеся погонщики снова заметались вдоль плотно сбитого строя лошадей, попытались направить табун в отчаянный прорыв, у них ничего не вышло. Из-за доносящегося со всех сторон голодного урчанья, лошади оцепенели от страха и не реагировали ни на крики, ни на удары бичом, ни на укусы задыхающихся от яростного лая псов.

Отчаявшись увести лошадей, ковбои бросились на прорыв вдвоем, сопровождаемые сворой преданных волкодавов. Сошедшиеся потоки бегунов перехватили крошечный отряд в полусотне метров до обрыва. Завязалась яростная схватка, загремели ружейные и пистолетные выстрелы. Но как не хороши были ковбои, их было всего двое, против нескольких сотен не ведавших страха и жалости солдат ада. И полтора десятка подоспевших на выручку хозяевам псов лишь чуть-чуть оттянули неизбежный конец.

Покончив с погонщиками, орда со всех сторон атаковала беззащитных лошадей. И начался кровавый пир…

Наблюдать весь этот кошмар было ужасно. Но что я мог – крошечная букашка на краю поля против стотысячной орды. Тут в танке-то запросто в блин раскатают. А соваться с винтовкой и пистолетом просто глупо – орда растопчет и не заметит.

Кровавое пиршество растянулось до конца дня. Лишь в сумерках твари начали постепенно расходиться, стаями и поодиночке направляясь в окружающий лес и исчезая среди деревьев.

Я не торопился покидать убежище. Решил дождаться наступления ночи и, когда твари на залитом кровью лугу угомонятся, попытаться при свете луны спуститься с обрыва к реке.

Глава 19, в которой опускаюсь на речное дно, перехожу на подножный корм и ловлю глюк

– Сука, че ж ты на меня все время пялишься? Да обернись уже хоть разок. Глянь, как там интересно…

Я уже минут пять уговорил бегуна, шепотом разумеется, мерно раскачивающегося с пятки на носок метрах в пятнадцати от моего куста, слепо таращась в темноту круглыми, как у совы, зенками и жадно принюхиваясь к лесным запахам.

Сам виноват. Надо было осторожнее выбираться из укрытия. А я, понадеявшись на крепкий сон тварей, нажравшихся до отвала и повалившихся вповалку прям на поле, ломанулся, как медведь. И мигом спалился.

Оказалось, мирный сон орды охраняли выставленные по периметру часовые, один из которых на подозрительный шум среагировал незамедлительно. К счастью, точное направление источника шума подслеповатый в ночи бегун засечь не успел, а я, завидев тварь, превратился в недвижимого истукана.

Вот так теперь и стояли напротив друг друга на шестисаженной дистанции. В принципе расстояние было убойное даже для пистолетного выстрела, но чтобы извлечь стечкина из кобуры, рукой пришлось бы основательно тряхануть ветки орешника. Даже если они качнутся бесшумно, бегун по любому среагирует на движение – заурчит, и ринется в атаку. А на его урчание мигом примчится вся орда.