– Наверное, нам пришла пора расставаться. Я отдам тебе семена, ты уж донеси их до Храма и отдай жрецам.

Желтые глазищи синха округлились.

– Ты что? Дар-Теен, да ведь еще далеко идти! А там…

Он умолк и горестно покачал головой. Затем внимательно поглядел на ийлура.

– Я боюсь, мне самому точно не дойти.

Вид у Элхаджа был жалкий. Несоразмерно большая поникшая голова, тощие руки, безвольно повисшие вдоль костлявых боков. И – Дар-Теену показалось, что губы у синха затряслись, как у самого обычного ийлурского дитяти, которого обидели, и который собирался расплакаться.

«Когда минует опасность», – повторил про себя Дар-Теен, – «вот и пойми, что Лиэ-Нэсс имела в виду. И ведь прав Элхадж – неведомо, что ждет нас там, в низине. Вдруг там его тоже поджидают наемники? Тогда он не дойдет до Храма, а Лиэ-Нэсс не обретет покой».

– Пойдем, прошу тебя, – промямлил синх, смешно морща полоски, – еще далеко… ну же, Дар-Теен…

…Обрыв оказался вовсе не так страшен, как показалось ночью. И низина в свете дня приветливо зеленела, поблескивала стежками ручейков. Дальше, там, где начиналась долина Золотых роз, все было серо и мрачно, ни капли жизни; и только зеленые башни Храма Шейниры сверкали на солнце, словно полированные.

Первым спускался Дар-Теен. Правда, место спуска они выбрали неудачное; пройдя около трети пути, синх вдруг заметил, что совсем неподалеку кто-то заботливо вырубил в известняке ступени. Но возвращаться наверх не стали, а продолжили спуск, цепляясь за белесые, нагретые солнцем выступы.

– Следующий раз смотреть будем лучше, – вынес вердикт Дар-Теен.

Солнышко палило хорошо, и ийлур, выросший на севере, обливался потом. Давала о себе знать и раненная нога; Дар-Теен только старался не думать о том, а что же с ним будет, когда закончится действие синхова снадобья.

Элхадж словно мысли его читал, на каждом шагу подбадривая.

– Ничего-ничего, скоро уже. Еще чуть-чуть. Осторожнее, здесь хрупкий пласт…

«Любопытно, что мне там сулил элеан из Храма Дракона?» – успел подумать Дар-Теен.

Перед тем, как что-то хрустнуло под ногами, и пальцы сокользнули по гладкому камню.

…Потом был полет. И неживое, отстраненное недоумение – как, я все-таки сорвался? И страшный, разбивающий вдребезги, сминающий внутренности миг встречи с землей. Над головой завертелось помутневшее небо, а откуда-то издалека донесся вопль Элхаджа.

Хотя, быть может, все это уже мерещилось – как легкое дыхание уходящего в прошлое мира.

…Дар-Теен снова открыл глаза, не совсем понимая, что произошло. И над ним, как и несколько часов назад, в хлопьях тумана склонился синх по имени Элхадж.

– Ты сильно разбился, – изрек он, – странно, что до сих пор жив.

«Да, жив», – удивленно подумал Дар-Теен, – «пока жив»…

Зрение постепенно прояснялось, хотя перед глазами все вертелось каруселью. Пустой желудок скукожился печеным яблоком. Но главное – Дар-Теен чувствовал свои ноги, и руки.

«Значит, поднимусь еще», – радость прорвалась сквозь скорлупу боли, игристым вином заполняя сознание.

– Элхадж… – ийлур через силу улыбнулся, – это… ничего… пройдет…

Желтые глаза синха загадочно блеснули.

– Дай мне… еще… того зелья…

– А нужно ли? – Элхадж пожал плечами, – ты уже не дойдешь до Храма, Дар-Теен.

– Что…

Ийлур хотел спросить – что ты делаешь, Элхадж, но дыхание застряло комом в горле. Зеленые пальцы синха уверенно шарили по груди, затем наткнулись на маленький мешочек с семенами золотых роз, распутали узелок…

– Элхадж! – выдохнул ийлур.

И все. Иной раз молчание красноречивее любых слов.

Синх выпрямился, привязал драгоценный мешочек к поясу.

А еще через несколько минут Дар-Теен услышал:

– Прими, великая мать, в жертву этого ийлура, и даруй мне Силу, дабы одолеть Отступника и вернуть тебе былое величие.

Затем, уже шепотом, Элхадж добавил:

– Прощай, Дар-Теен. Здесь наши пути расходятся… Хорошо, что мне даже не пришлось ничего делать самому.

И Дар-Теен понял, что синх повернулся и ушел. К Темному Храму, унося маленький бархатный мешочек, который ийлур пронес почти через пол-Эртинойса.

…Тук. Тук. Тук.

Дар-Теен поискал глазами источник звука, но не увидел ничего, кроме бескрайнего неба, в зените опушенного легким белым облаком. Над ним висел полог, сплетенный из зноя и тишины – злой, звенящей и отнимающей надежду.

Потом ийлур догадался, что странный звук – это не более, чем обреченный стук его собственного сердца. И все.

Элхадж радовался, легкой трусцой минуя очередной островок леса. Радовался в основном тому, что все так удачно сложилось, и ему не пришлось самому прилагать усилия, чтобы отправить ийлура прямиком к Шейнире.

В открытом бою Дар-Теена было не одолеть, подсыпать в питье отравы – как-то мерзко, да и боязно – а вдруг поймет до того, как яд подействует… А так все произошло просто замечательно: сорвался с обрыва, разбился. И делать ничего не нужно было, только оставить изломанное тело доживать последние часы.

Синх остановился, чтобы перевести дух. Перебросил Черного Убийцу на другое плечо, глотнул воды из фляжки и в который раз напомнил себе, что Дар-Теен таскал повсюду на себе эту тяжеленную железку, а помимо нее – еще уйму всякой всячины. На донышке синховой души зашевелилась совесть, перебирая тонкими лапками.

«А ведь Дар-Теен уже и помер, наверное», – мысль эта неприятно отдавала горечью, – «Может быть, вернуться и хотя бы похоронить его?»

Тут Элхадж упрямо затряс головой. Вот еще чего не хватало – так это сомнений!

А ведь решение он принял еще несколько дней назад, почти сразу после встречи с Указующим… И разве что только сумасшедший будет сомневаться в том, что выбрать – благоденствие собственного народа вкупе с собственным величием или никому не нужную жизнь ийлура, который на своем веку наверняка зарубил немало синхов.

Но не это было главным. На самом деле ничто не могло так подвердить правильность выбора, как Сила. И ее-то как раз Элхадж очень хорошо ощущал; она плескалась в нем самом, и вокруг – доступная, подаренная Шейнирой в ответ на принесенную жертву. Вспоминались слова метхе Саона о том, что, если никогда не ощущал Дар, то невозможно понять того, что испытывает наполненный Силой синх. Прав был старик, прав… И Элхадж ощущал себя наполненным, не пустышкой, не яичной скорлупой, откуда выпустили содержимое, а именно цельным, настоящим синхом.

Что ж, Отступнку не поздоровится… Оставалось только добраться до него и сойтись в последней битве за Темную Мать.

«И тогда я поведу свой народ к процветанию, и убоятся синхов те, кто раньше притеснял их!»

Еще одна остановка, Черный Убийца перемещается на другое плечо. Еще один глоток из фляги, в которой вода плещется уже на самом донышке. Солнце висит в зените, поливая горячим светом Дикие земли, собирая жар в блюдце низины. А там, посреди серой пустоши поблескивает Храм.

«Дойду», – Элхадж прищурился на темный силуэт самой высокой башни, – «теперь уж точно дойду, и никто меня не остановит».

Он вдруг заметил, что над Храмом парит крылатая фигурка. Похоже, один из сыновей Сумеречного Санаула тоже проявлял недюжинное любопытство к последнему оплоту Шейниры.

Элхадж усмехнулся.

«Любопытно, тот ли это элеан, что явился сперва мне, а затем, внезапно помолодевшим, Дар-Теену? А если так, что он здесь делает? Следит? Или выжидает удобный для нападения момент?»

Элеан покружил-покружил и улетел. А Элхадж умылся в ручье и продолжил свой путь. Он надеялся успеть до заката.

Старый метхе Саон оживал в памяти синха.

«И там, посреди долины Золотых роз, возвышается великий Храм нашей матери. Когда всходит солнце, и в час заката невозможно смотреть на долину, потому что недолго и ослепнуть от сияния священных цветов. А когда ночь спускается над Эртинойсом, долину опутывает зыбкая паутина лунного света, где по-преднему бродят призраки древних времен…»