Кларисс пожала плечами.

– Болотная вода несет в себе много чего интересного.

– Но… но это ведь может быть и ошибкой?!!

– Может быть. Но я должна тебе кое-что сказать – хоть это и будет предательством нашей королевы… я слишком тебя люблю, чтобы лгать, да и не к чему… Мать ночниц решила принять некоторые меры, и сегодня несколько могущественных сестер отправились на поиски Гилларда Накори.

– Ох…

Дыхание сбилось, застряло в горле комком. Миральда только и могла, что слепо глядеть в булькающее варево, где безвольно вращалась выпущенная из пальцев деревяшка.

Потом она все-таки вздохнула.

– Но как же… предсказание Шениора?

– Мы ничего не знаем о том, что именно имел в виду последний король Дэйлорона, – процедила Кларисс, – давай, я помогу тебе сесть.

Она и в самом деле подхватила Миральду под локти и помогла добраться до лавки. Вытерла слезы и, обняв за плечи, прошептала:

– Я сказала это тебе только потому, что ты слишком много значишь для меня. Мы же сестры, так? Ну а дальше… решай сама. Больше никто ничего не узнает.

Миральда только всхлипнула.

– Помнишь… я так хотела спасти Дэйлорон? Но у меня ничего, совсем ничего не получилось… А вдруг королева ошиблась, и Гиллард не сделает ничего плохого?

Кларисс молча гладила ее по волосам.

– А если все-таки его можно остановить… но как-нибудь по-другому?

– Ты всегда была сильной, Миральда, – пробормотала Кларисс, и в уголке ее рта прорезалась горестная складочка, – тебе решать. Только тебе.

Поутру Миральда покинула город болотных ночниц; Кларисс усердно делала вид, что спит и ничего не слышит – даже когда Миральда наклонилась и поцеловала ее в лоб.

Беспрепятственно миновав стены, ведьма решительно зашагала прочь, по петляющей, едва заметной тропке; она шла и раздумывала о том, где и как будет искать Гилларда, и что скажет ему, когда наконец найдет… А еще Миральду мучила мысль о том, что ей следует очень торопиться, чтобы стать между посланницами королевы и сыном.

… Когда солнце поднялось над горизонтом, она не остановилась – только накинула капюшон, чтобы жаркие лучи не обжигали чувствительную кожу; но ближе к полудню все-таки пришлось укрыться под корнями кривой ели. Естественный для болотной ночницы сон подкрался внезапно, и Миральда будто провалилась в темную яму, набитую лебяжьим пухом. А когда проснулась, то поняла, что не одна.

Рядом, на замшелой кочке, сидел раб из Хамайлена.

Ночница несколько мгновений молча взирала на его спину, всю в узлах мышц, и раздумывая – зачем он здесь? Посланник королевы? Попытка вернуть беглянку обратно? Затем неслышно выбралась из своего убежища и коснулась загорелого плеча. Раб подскочил, как ужаленный, и тут же склонился перед Миральдой в глубоком поклоне.

– Госпожа…

– Что ты здесь делаешь? – сухо поинтересовалась Миральда, изо всех сил пытаясь подпустить в голос побольше высокомерия.

– Госпожа…

– Кроме этого слова, ты еще что-нибудь скажешь?

Кочевник выпрямился, и только тут Миральда заметила, что он довольно молод. Из-под спутанных волос, выгоревших до цвета соломы, на нее с благоговением смотрели блестящие карие глаза, чуть раскосые, и вполне разумные.

– Меня послала госпожа Кларисс, – запинаясь на каждом слове, пробубнил раб, – она приказала беречь вас и охранять, особенно когда пойдем через земли где много людей.

Миральда хмыкнула.

– Ты лжешь, раб. Возвращайся, мне никто не нужен. Уж не знаю, кто тебя на самом деле послал…

Он бухнулся на колени.

– Тогда… Убейте меня, госпожа. Госпожа Кларисс пообещала мне смерть, если я посмею вас бросить и вернуться.

Миральда закрыла глаза. Врет? Не врет? Но как же проверить-то?

– Не сомневайся. Это я, действительно я послала его.

Голос Кларисс прозвучал глухо, издалека.

– Мы же сестры, не так ли?

Ведьма вздохнула. Милая, милая Кларисс… Которую есть за что ненавидеть – и точно также есть за что любить.

– Поднимайся. – Сказала она, – пойдешь со мной. Только не мешало бы тебя помыть и одеть.

По традиции города ночниц единственным предметом одежды раба была набедренная повязка.

Он торопливо вскочил на ноги, и на скуластом лице было написано такое счастье, что Миральде показалось – еще немного, и этот кочевник непременно заключил бы ее в свои медвежьи объятия.

– Как тебя зовут-то?

В темных глазах появилась грусть.

– У меня нет имени, госпожа. Я вырос среди болот, и Владыки Ночи нам не дают никаких имен.

Гнездо куниц, скрытое от простых смертных, было мертво. Так же, как и земли Дэйлор, отравленные черной людской магией.

Миртс долго бродила по знакомым коридорам. Система зеркал работала исправно, расстилая по полу коврики лунного света, заставляя искриться крошечные пластинки слюды, но – n’tahe, добровольно ступившая на путь народа Зла, не ощущала самого главного, присутствия живых существ. Казалось, даже воздух стал другим; Миртс представлялось, что именно так дышится тем, кто дерзко спускается в древнюю гробницу с нечистым намерением унести ценности, оставленные усопшему. Дэйлор сжигали тела воссоединившихся с духами предков, но Миртс, уже будучи одной из Народа Зла, успела побывать в затерянных, скрытых от людских глаз городах Вечного сна; там, где давно исчезнувшие людские племена хоронили своих царей… А потому вампиресса очень хорошо представляла себе, что такое гробница, и что такое – гробница разворованная, оскверненная…

Словно пьяная, бродила Миртс по лабиринтам города, скрытого в каменной толще горы. Разум говорил: здесь пусто, и ни единой живой души не встретишь под сводами пещеры. А сердце, словно измываясь, подло нашептывало: он ждет тебя, Миртс, сейчас, за поворотом…

Но там снова были пустота и тишина, стянутые в извечный узел лунным светом. И она заплакала, скорчившись в углу. Норл д’Эвери больше не существовал, и с этим следовало смириться до поры до времени… Пока не пробьет час страшной мести; за все и всех, за Дэйлорон, и за дэйлор, и за рассыпавшуюся хрустальными осколками вечную любовь. Хотя – разве не он говорил ей о том, что месть бессмысленна? О том, что следует просто искать выход из положения?

И Миртс, всхлипывая и вытирая слезы, вновь принялась вспоминать ту ночь, когда впервые увидела Учителя.

…Неотъемлемым упражнением будущих мастеров разведки была медитация. Миртс долго не могла понять, к чему будущему воину проводить часы, застыв, точно изваяние, но наставники в один голос твердили, что погружение в себя – и одновременное отторжение себя (каким бы абсурдом это не звучало), помогает лучше узнать свой дух. Ну, а высшая степень медитации так и вовсе могла спасти жизнь, потому как это едва ли достижимое состояние аш-хронн предполагало полную остановку дыхания и всех жизненных отправлений. То есть, смерть… В то время как дух, свободный от тела, мог свободно витать над миром, а потом вернуться в данный при рождении сосуд, оживив его. Правда, так и не утихали споры о том, когда именно дух нисходит в тело дэйлор: во время рождения личинки или после того, как взрослая особь покинет кокон. Ортодоксы придерживались версии «после кокона» – отсюда и пошел закон об уничтожении личинок почившего короля; ибо убить личинку – все равно, что болотного тритона…

Миртс задержалась в тот вечер на горном плато, безуспешно пытаясь достигнуть хотя бы пред-аш-хронн, когда можно попробовать взглянуть на свое тело со стороны. Она пыталась думать о небесных сферах, чистых, недостижимых, но, как бывает в таких случаях, мысли упорно возвращались то к отрабатываемым приемам кулачного боя, то к нахалу Эхерзу, позволившему слишком откровенные взгляды в ее сторону. Миртс не заметила, как стемнело, как темной кисеей подернулся полыхающий закат, как вспыхнула на востоке звезда – колючий кристалл, впившийся в мякоть небес… А потом как-то незаметно она осталась совсем одна на каменной кромке, над бездной, где гулко подвывал ветер. Она огляделась, и вдруг увидела, что у дальнего края каменной площадки одинокий дэйлор упражняется с двумя мечами. Миртс даже в голову не приходило, что можно достигнуть таких высот мастерства! Клинки порхали, казалось, независимо от рук воина, сливаясь в сверкающий веер. Звезды умиротворенно взирали на мастера, сонно помаргивая и тоже удивляясь…