Он повторил эти имена про себя, в надежде ощутить забытое чувство радости – то, которое испытывал каждый взывающий к Богу... Ничего. Только привкус пепла и застоявшейся воды на губах.

– Они ушли, – пробормотал Шеверт, не заботясь о том, слышит ли его жрец или нет, – если бы наши боги были с нами, ни один серкт не осквернял бы землю Эртинойса.

– Но ведь они ушли не сразу, – Хофру, стоя под статуей Фэнтара, с интересом его рассматривал, – ваши боги, Шеверт, покинули Эртинойс после того, как два народа сошлись в смерть несущей битве... В битве, которая вас и уничтожила.

Кэльчу промолчал. Этот жрец слишком хорошо знал историю старого Эртинойса, и спорить с ним было совершенно пустым занятием.

Между тем Хофру вернулся к центру зала – туда, где в кольцах золотого Дракона поблескивал огромный шар из янтаря.

– Какой любопытный символ, – протянул серкт, – странно, что раньше мы не обратили внимания на этот храм... Как будто его и не было...

Он приблизил лицо к янтарю, заглянул в его медовую глубину – и вдруг отпрянул.

– Шеверт, подойди.

В груди неприятно ёкнуло. Кэльчу только посмотрел на бледного, как простыня, серкт, и стало ясно – шар таит в себе нечто такое, от чего стало не по себе даже Хофру. Который, откровенно говоря, разрезал на куски не одного ийлура...

Но Шеверт все-таки заглянул в шар. Там, заключив друг друга в объятия, застыли навеки два существа: ийлура и элеан. Голова женщины была запрокинута назад, и длинные черные волосы траурным плащом окутывали их обоих. Элеан, молодой и черноволосый, прижимал к ее себе, и даже немного наклонился, словно хотел поцеловать навеки сомкнутые губы; его руки поддерживали тонкий стан женщины, но как будто из последних сил...

Шеверт попятился и понял, что его сейчас стошнит. Покровители! Как будто... Они были живыми, эти двое, когда их тела погрузили в янтарную смолу...

Хофру удрученно качал головой.

– Пойдем, Шеверт. Нам нужно лететь дальше.

И, уже на выходе, обронил:

– Наша мать, Селкирет, никогда не требовала таких жертв.

...Вечером, на привале, Шеверт все-таки напомнил Хофру о том, так и не состоявшемся разговоре. Беседа на всю ночь, вот чего ему не доставало после визита в храм Дракона.

Кэльчу не хотел спать: он понимал, что стоит сомкнуть веки, как вновь перед глазами закружится янтарный шар, и там, в дикой пляске теней и света, будут обниматься застывшие  в смоле элеан и ийлура. Шеверт изо всех сил пытался забыть их – но не мог. Широко распахнутые глаза женщины преследовали его, и все казалось, что к щекам прикасаются ее черные волосы. Именно поэтому хотелось слушать Хофру, но отнюдь не спать.

– Пустое, – отмахнулся жрец, – все дело в том, что попасть к Вратам должен именно я... Иначе все потеряет смысл. Ты не сможешь сделать того, что должен сделать я, понимаешь?

– Но... – Шеверт хотел напомнить о Царице, и о других серкт, но Хофру перебил его.

– Если это будет кто-то другой, то история серкт может и не измениться. Мне важно попасть именно в тогда, когда разбилось зеркало... А потому со мной ничего не должно случиться. Не должно!

И, задумавшись, Хофру умолк.

– В тогда? – переспросил кэльчу.

– Да. – жрец кивнул и отвернулся.

Он сидел боком к Шеверту, подперев кулаком щеку и откинув назад слипшиеся косицами волосы.

"Значит, в тогда", – подумал кэльчу.

Пожалуй, кое-что начинало проясняться во всей этой дурацкой истории с Ключом.

Шеверт проснулся до рассвета оттого, что начали донимать комары. Зло шлепая себя по щекам и по лбу, он сел, хмуро огляделся – Хофру, оказывается, уже возился с искателем.

Священнодействие, как и раньше, заключалось в том, что жрец укладывал шар в небольшую ямку в земле, становился над ним на колени, протягивал вперед руки – едва не касаясь искателя кончиками пальцев. В таком состоянии Хофру мог пребывать несколько минут, час или больше – в зависимости от того, что видел в дымчатых глубинах странного прибора.

Шеверт заглянул в лицо жрецу и отпрянул: на сей раз, похоже, тот и не ложился вовсе. Щеки запали, в углах рта обозначились глубокие складки, глаза – остекленели, словно у мертвеца... Но при этом Хофру дышал, и пальцы чуть заметно подрагивали, словно улавливая движение легчайших невидимых струн.

– Что уставился? – тяжелый и мутный взгляд жреца переполз на Шеверта.

– П-прости.

Оказывается, Хофру все видел вокруг и замечал. Шеверт, смутившись, отошел, затем и вовсе присел над угасшим костром. Руки сами собой потянулись к веточкам; пока угли горячи, можно подбросить хвороста, вскипятить воды...

– Не нужно, – отрывисто сказал жрец, – мы вылетаем. Сейчас же.

В его низком и хриплом голосе Шеверт услышал нешуточную тревогу. Хотел спросить, что произошло этой ночью – но не посмел. Хофру принялся торопливо собираться, приторочил мешок к седлу.

– Ты оглох, Шеверт? Вылетаем. Немедленно.

– Да, да, – кэльчу закивал послушно, принялся совать котелок в мешок – но от волнения пальцы плохо слушались, и упрямая посудина зацепилась за шнуровку.

Он только съежился, когда жрец метким пинком отправил и мешок, и котелок в кострище.

– Немедленно, – прошипел Хофру.

Развернувшись, он почти бегом направился к крылану. Кэльчу кое-как заставил себя подняться с колен, подхватил начавший тлеть мешок и затрусил к своему «летуну» – как их называли серкт. Под сердцем начало покалывать, и это был дурной знак, но Шеверт все-таки отвязал зеленую тварь, забрался в седло, сунул ноги в стремя...

«Покровители! Что же такого стряслось?» – и, словно ответ на вопрос, ниоткуда пришла мольба – «Боги, спасите ийлура!»

Крылан Хофру, нещадно подгоняемый хлыстом, резко взмыл в воздух. Шеверт ткнул и своего в бок, уцепился за седельную луку. В лицо дохнуло свежестью утреннего неба, ветер попытался сорвать куртку, забился холодным ершом за ворот...

Итак, что-то случилось. Хофру углядел в своем шаре опасность, и, хоть и не сказал ничего, Шеверту было ясно: Андоли могла в любую минуту оборвать жизнь Дар-Теена. Элеана, чужачка, предательница... Змея, которую пригрели за пазухой миролюбивые кэльчу... И –  вот ведь странно! – Шеверт поймал себя на том, что почти перестал испытывать ненависть к секрт, которые словно воплотились в жреце Хофру. Но, ни секунды не сомневаясь, кэльчу вогнал бы нож под ребра Андоли.

«Покровители, избавьте от наваждения», – он зажмурился.

Ненависть, испепеляющая  рассудок – это плохо. Так нельзя. Нужно, чтобы мысли всегда были размеренны и прохладны, как лесной ручеек в летнюю пору – тогда все будет правильно. Все разложить по полочкам, обдумать... Почему Андоли поступает именно так? Быть может, она не так уж и виновата, быть может, ее заставляет Царица серкт?

«Но разве может быть что-то хуже предательства?» – Шеверт зажмурился.  – «Что могла пообещать ей Царица?»

Он вдруг вспомнил, как Андоли робко положила ему ладошку на плечо. Тогда, перед спальней правительницы серкт.

«Дети ждут тебя, Шеверт...»

И все это было сплошь лицемерием, от начала и до конца... Где же твое истинное лицо, бескрылая элеана?

Летун Хофру нырнул вниз, складывая крылья, и Шеверту не оставалось ничего иного, как последовать за ним.

Он успел оглядеться: по левую руку песчаным островком среди зелени застыл маленький город с игрушечными домами, направо от стен начиналась узкая как лента равнина, заканчивающаяся у подножия нескольких холмов с лысыми вершинами.

Там, на светлом пятне, копошились четыре фигурки – две из которых принадлежали крыланам...

Сланцевая, словно срезанная ножом макушка холма стремительно надвинулась, и Шеверт узнал в третьей фигурке Андоли.

В то мгновение на ум пришла старая и почти забытая молитва кэльчу – Хинкатапи, отец мой, избави меня от гнева в сердце моем...

Вечер на краю Диких земель оказался щедр на подарки, хотя сперва казалось, что это будет еще один вечер, проведенный впроголодь, такой же, как и предыдущие.