Хью кивает:

– Конечно. Ступай на кухню, я все сделаю.

Через полчаса Ханна входит в роскошные, как дворец, отделанные мрамором туалетные покои и видит приготовленную для нее горячую ванну с пеной.

Вид ванны вызывает у Ханны сомнения. Она собиралась по-быстрому принять душ и сразу же отправиться в полицию. На часах, должно быть, не меньше десяти утра. Но ванна уже наполнена, глупо спускать набранную воду.

Отставив в сторону чашку с чаем, она стаскивает тренировочные штаны, футболку и нижнее белье, сбрасывает тапочки Хью и осторожно садится в теплую воду.

Ханну охватывает невыразимое блаженство. Обильная пена распространяет пряный цитрусовый аромат. Даже саднящие ступни не отвлекают от мысли, что теплая ванна – именно то, что ей сейчас нужнее всего. Ханна закрывает глаза, слезы, которые она сдерживала последний час, щиплют веки. Нельзя поддаваться слабости. Надо быть сильной, пойти в полицию, рассказать все, что ей известно, – ради Эйприл и Новембер, заслуживающих справедливости, ради Невилла, Райана, Эмили и всех, кто многие годы жил под нависающими над их головой тучами подозрений.

Скоро она испытает гнев. Ханна уже сейчас чувствует признаки появления раскаленной добела ярости, которая охватит ее, когда все закончится. Как он мог? Ей хочется встряхнуть Уилла, плюнуть ему в лицо, влепить пощечину.

Возможно, именно ярость спасет ее от отчаяния.

Лежа в ванной, она четко представляет, как все происходило.

Уилл вернулся пораньше, перелез через стену за корпусом «Клоудс», чтобы не идти в обход под главными воротами. Потом или преднамеренно, или по наитию вместо того, чтобы вернуться в свою комнату, отправился к Эйприл.

Дверь квартиры, возможно, была открыта. Ханне казалось, что, отправляясь в бар, она ее заперла, но по истечении десяти лет у нее больше не было в этом уверенности. Или Эйприл уже пришла к тому времени и впустила Уилла. «Видишь? – должно быть, сказал он. – Я вернулся. Ты для меня важнее моей матери».

А потом что? Ссора? Нет, не ссора, иначе парни этажом ниже услышали бы голоса. Может, они просто пошипели друг на друга.

А может, Уилл уже находился в квартире до прихода Эйприл и что-то увидел. Еще один тест на беременность? Записку от Райана?

Он открыл дверь и с улыбкой заключил Эйприл в объятия. «Дай мне сначала смыть грим», – попросила она. Уилл позволил ей стереть с лица краску цвета терракоты. И когда Эйприл стояла, наклонившись над косметическим столиком с ватным тампоном в руках, подкрался сзади, протянул руки…

Но тут в дверь постучали.

Эйприл ничего не подозревала.

Она чмокнула Уилла в щеку и пошла открывать.

Уилл, скрывшись в спальне Эйприл, слышал, как она говорит с Невиллом. Консьерж принес посылку, Эйприл постаралась побыстрее его выпроводить, с лестницы послышался звук удаляющихся шагов.

Эйприл, широко улыбаясь, вернулась в гостиную.

«Я думала, он никогда не уйдет».

Уилл двинулся ей навстречу с протянутыми руками, но вместо того, чтобы взять ее лицо в ладони, как часто потом делал с Ханной, – сердце екает в груди, когда она об этом вспоминает, – он опустил руки на шею Эйприл и сжал их…

Нет, нет и нет! Отвращение настолько сильно, что Ханна вынуждена выпрямиться, ухватившись за борта ванны. Вода едва не выплескивается через край. Ничего подобного, Уилл на такое не способен!

Но тут на ум приходят десятки статей, прочитанных за последние годы, подтверждающие теорию о наиболее вероятной вине самых близких людей, статистика о количестве женщин, убитых теми, с кем они спали. Ханна вспоминает уклончивые намеки Джерайнта на бытовые убийства, сплетни, к которым отказывалась прислушиваться больше десяти лет. «Мне ее бойфренд никогда не нравился». «Говорят, она спала со всеми подряд». «А ведь его даже не заподозрили». Ханна всегда пропускала слухи мимо ушей, держалась того, что знала наверняка, веры, что Уилл на такое не способен.

Теперь, поняв, что он лгал ей все время, пока они были вместе, Ханна уже не так в этом уверена.

Сидя в ванне, она выпрямилась настолько резко, что в голове поплыло, по краям поля зрения засверкали маленькие вспышки, словно там притаились папарацци. Гинеколог предупреждала о возможном появлении таких вспышек. Может быть, вода слишком горячая?

– Только не в обморок, только не в обморок… – шепотом повторяет Ханна. Через пару мгновений, ей становится лучше.

Лучше, да не совсем. Ноги будто превратились в желе. При попытке встать, чего доброго, не выдержат ее веса.

Черт! Черт! «Сейчас неподходящее время, – упрашивает она свой организм. – Только не сейчас».

Ханна чувствует, как шевелится ребенок в животе. Это придает ей решимости. Как бы ни подводило собственное тело, вопрос не о ней, а о ребенке.

«Ребенок», – пронзает сердце мысль. Если подозрения оправдаются, то у ребенка не будет нормальных родителей. Отцом будет сидящий в тюрьме убийца.

Снова подкрадывается головокружение, на этот раз вместе с приливом тошноты. Только бы пронесло!

Тошнота усиливается, ей необходимо срочно добраться до унитаза. Ханна, дрожа, выбирается из ванны, поскальзывается на кафельном полу и падает на колени перед унитазом, содрогаясь от холода и шока.

Несколько минут она стоит на коленях, дрожа и роняя пену на прекрасный геометрический узор кафельного пола, затем медленно, очень медленно поднимается и наощупь подходит к вешалке для полотенец. Держится за раковину – падать нельзя, кроме нее у ребенка нет другой защиты.

Ханна оборачивается полотенцем и опускается на пол, прислонившись спиной к обогреваемому полотенцесушителю, взгляд блуждает, она ждет, когда уймется дрожь.

Но дрожь никак не кончается.

Проходит около часа, прежде чем Хью стучит в дверь.

– Ханна, как ты там? Не слышно ни звука.

Она не отвечает. Слишком сильно стучат зубы.

– Ханна? – встревоженно повторяет Хью. – Скажи что-нибудь.

Он ждет, стучит еще раз и предупреждает:

– Ханна, я сейчас войду. Ты не против?

Ей хочется ответить, сказать, что все нормально, но это неправда.

Дверь медленно приоткрывается, Хью осторожно заглядывает в щель. На нем очки, он в брюках в елочку с острыми отутюженными складками. При виде закутанной в полотенце бледной, дрожащей, безмолвной фигуры, привалившейся к полотенцесушитею, выражение его лица резко меняется.

– Господи, Ханна, да у тебя шок. Дай я помогу.

Она пытается встать на ноги, но они как резиновые. Хью вынужден поддерживать ее, одновременно прижимая полотенце к ее телу, чтобы оно не соскользнуло, и отводя взгляд в сторону от выглядывающего из-под ткани округлого живота.

– Из-звини, – пытается выдавить Ханна.

Хью приговаривает:

– Не волнуйся, не волнуйся, я врач. Я все это видел много раз. Ничего страшного, у тебя запоздалый шок. Все естественно. Такая новость кого угодно выведет из равновесия. Проходи сюда. Я приготовлю что-нибудь горячее с сахаром. Ничего страшного, ничего страшного.

Они вдвоем кое-как продвигаются по коридору в гостевую спальню. Хью откидывает одеяло и помогает ей лечь.

– Только не спи, – строго приказывает Хью. – Я дам тебе успокоительное.

Дрожь проходит. Ханна невероятно устала, однако старается выполнять указания и усилием воли не закрывает глаза. Хью возвращается с бутылкой воды и чашкой чая настолько сладкого, что Ханну опять чуть не одолевает тошнота. Хью заставляет ее сделать несколько глотков.

– Дай мне вздремнуть, – умоляет она. Мысли о полиции сейчас не идут в голову. Какая может быть полиция, когда она вся бледная и дрожит как осиновый лист. Через час еще куда ни шло. Но сию минуту усталость давит страшным грузом, трудно даже припомнить, когда она так уставала в последний раз.

Хью долго молча смотрит на нее, потом кивает:

– Ладно. Ты выглядишь совершенно измученной. Я только измерю артериальное давление, хорошо?

Ханна кивает, Хью уходит и вскоре возвращается с тонометром. Садится у кровати, под жужжание и щелчки считывает показания, убирает манжету и некоторое время, приложив палец к запястью, считает пульс.