– Вот я и подумала… неплохо бы встретиться и с тобой тоже, – заканчивает Ханна. – Ты единственный человек, кто кроме меня знает, что произошло в тот вечер. И кто помнит его по-настоящему.

– Ясно. – Хью снимает очки и протирает их носовым платком, словно желая выиграть время. Без очков его лицо выглядит по-другому, кажется каким-то незаконченным, что ли, глаза как будто меньше, взгляд не так четок. Прежде чем он возвращает очки на место, бармен приносит на подносе вино, «Оранжину», сырную тарелку и мясную нарезку. Ханна тут же вспоминает, что сегодня почти ничего не ела; девяносто процентов лакомств она не может себе позволить в принципе.

Расставив посуду, бармен удаляется. Ханна ждет, когда заговорит Хью. Или что-то сказать самой? Она не знает, какой вопрос следует задать в первую очередь.

– Уилл со мной не до конца согласен, – наконец продолжает она, чтобы хоть как-то нарушить затянувшуюся паузу. – Поэтому сейчас не пришел. Он не понимает, зачем я это делаю. На его взгляд, смерть Невилла поставила в деле точку. К сожалению, я так не думаю. Ведь это я давала показания. И если я ошиблась и Невилл умер в тюрьме по моей вине…

– Ясно. – Хью с глубоким вздохом водворяет очки на нос. Он выглядит бесконечно уставшим, словно история, рассказанная Ханной, лежала на его плечах тяжким грузом, веса которого он до сегодняшнего вечера не чувствовал.

– Послушай, – порывисто произносит Ханна, – если ты хочешь все это забыть, просто скажи. Я отстану, и мы больше не будем возвращаться к этой теме. Если ты такого же мнения, как и Уилл, я не могу тебя винить.

– Нет, я понимаю, – морщится Хью и трет поросшую щетиной щеку. – Этот Джерайнт зря начал ворошить старое. Не буду скрывать свое отношение. Но и твои чувства я понимаю. Что тебя интересует?

– Ты что-нибудь запомнил о том вечере, какую-нибудь деталь, которую я могла не заметить или забыть? Мне все равно, успокоит это меня или, наоборот, заставит еще больше усомниться в справедливости приговора. Просто мне надо знать, как реально обстоит дело.

– Вряд ли я смогу рассказать больше того, что тебе уже известно. – Хью отпивает большой глоток вина, словно готовясь к выполнению неприятной миссии. – Ладно, попробую. О первой части вечера ты и так знаешь – я сидел в комнате над баром, в своего рода наблюдательном пункте. Эйприл пришла после спектакля вместе с друзьями-актерами. Они все были в костюмах, помнишь? В париках и гриме.

– Да, хотя две девушки успели частично переодеться, верно? – напоминает Ханна. – Клем и еще одна – не помню, как ее звали. Кажется, Шинед. Костюмы были только на Эйприл и парнях.

– Мы все целый вечер находились в баре, никто не уходил. Я могу поклясться.

Ханна кивает.

– Время шло к закрытию бара, и тут Эйприл решила пойти переодеться, – продолжает Хью.

– Было уже поздно, – подхватывает Ханна. – Совершенно глупое решение. Ее бы ни за что не впустили обратно. Наверное, подумала, что мы продолжим пьянку у кого-нибудь на квартире.

– Однако Эйприл так и не вернулась. Ты сказала, что пойдешь за ней, и я вызвался тебя проводить. Мы прошли через двор, и перед тем, как подошли к подъезду, ты увидела, как из него вышел Невилл.

– Ты сам-то его видел?

– Я видел человека, очень похожего на Невилла, но выходил ли он из твоего подъезда или откуда-то еще, я не заметил. Зато его увидела ты, причем еще до того, как что-то заподозрила. Кроме того, он сам признался, что приходил к вам, не так ли? Ты зря сомневаешься в себе.

– Я не сомневаюсь. Просто хочу сказать, что я… Нет, не то. Не хочу, чтобы ты подумал, будто я не уверена в своих показаниях, это не совсем так. Просто я хочу убедиться – понимаешь? Взглянуть на происшедшее под другим углом зрения – может, я что-то упустила. Я понятно объясняю?

Хью молча кивает.

– Так что было потом?

– Ну… – медлит он, делая новый глоток вина. У Ханны возникает впечатление, что он нащупывает твердую почву, готовясь к непростому ответу. – Потом ты поднялась по лестнице. Я ждал внизу. Собирался уже уходить, как вдруг услышал твой крик. Тебя не мог напугать Невилл, мы оба видели, как он уходил, или, по меньшей мере, ты видела. Но ты кричала… просто ужасно. Я сразу понял: что-то случилось. Когда я взбежал по ступеням наверх, дверь была открыта, а ты стояла на коленях, склонившись… – Хью проглатывает комок в горле. В тусклом свете свечи его лицо почему-то выглядит намного старше. – …над телом Эйприл.

– Ты сразу понял, что она мертва? – шепчет Ханна. В горле пересохло, но она не трогает «Оранжину». Ей кажется, она не сможет сделать и глотка.

Хью качает головой.

– Поначалу нет. То есть я не мог разобраться. Лицо у нее было странного оттенка, но, возможно, она просто не смыла грим. На ней все еще был парик. – Он прикрывает глаза рукой, словно не в состоянии снова видеть ту сцену. – Я всегда думал… – Он замолкает.

– О чем? – озадаченно спрашивает Ханна. Она слышала прошлые показания Хью, и в них он об этом не упоминал. – О чем ты думал?

– Я всегда думал, не принял ли он ее за тебя.

Ханну бросает в дрожь.

– Что ты имеешь в виду?

– У Эйприл была короткая стрижка и светлые волосы. У тебя – черные и длинные. Света в комнате было мало. Всего лишь лампа в углу.

Ханна кивает. Она помнит лампу с розовым абажуром, о которой говорит Хью. Они всегда оставляли ее включенной, когда уходили, чтобы не возвращаться в темную квартиру.

– Я думал: может, Невилл вошел, увидел девушку с черными волосами и…

– Ты хочешь сказать, он собирался убить меня? – У Ханны пересыхают губы, холодеют руки, словно от них отхлынула вся кровь.

– Незадолго до того ты пожаловалась на него в администрацию колледжа, – уныло напоминает Хью. – Так ведь? Поэтому я всегда…

– О боже! – Ханна хватает бокал и поспешно делает глоток, стараясь унять дрожь в руках. – Выходит, она погибла из-за меня?

– Нет, – с нажимом отвечает Хью. Он наклоняется над столом, берет в ладони свободную руку Ханны. У него большие и очень сильные руки. Руки хирурга. – Я не это хочу сказать. Виноват в смерти Эйприл убийца. Не ты. Не позволяй себе увязнуть в этом болоте. Но я всегда думал, что, если бы ты вернулась домой первой…

– О боже! – повторяет Ханна. Ей становится дурно.

– Вот что я имел в виду. Не забивай себе голову всякими «а что, если». Так и спятить недолго.

– Мне лишь нужно знать точно… – Ханна судорожно сглатывает, чтобы преодолеть сухость в горле. – …точно знать, что произошло. Я не помню, что было потом. Помню только, как ты делал искусственное дыхание рот в рот.

Ханна обхватывает голову руками, словно пытается заставить себя мысленно вернуться на место преступления. Она помнит, как Хью взбегал по лестнице, как он упал на колени рядом с Эйприл…

Хью отпускает ее руку, смахивает волосы со лба. На лице застыла печаль.

– Я подошел к ней. Ты стояла на коленях рядом с… телом. Твердила без перерыва: «Ох, Эйприл! Боже мой, Эйприл!» Я проверил ее пульс и понял, что она мертва, но не мог этого принять. Начал делать ей массаж сердца, вопреки всему не теряя надежды, а ты стояла рядом, лицо белое как мел, и вроде бы раскачивалась. Я испугался, что ты упадешь в обморок, и попросил: «Ханна, ради бога, сбегай в бар, позови на помощь». Отчасти я сказал это, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, но еще и потому, что ты была близка к обмороку. Я хотел, чтобы о тебе кто-нибудь позаботился. Ты всхлипнула навзрыд и, шатаясь, вышла в коридор. Было слышно, как ты спускаешься по лестнице, приговаривая: «О господи, помогите кто-нибудь». Я продолжал делать Эйприл искусственное дыхание и массаж сердца… не помню, как долго. – Хью замолкает, делает судорожный глоток из бокала с вином. – Не переставал до самого прибытия полиции. Мне показалось, прошла целая вечность. Полицейские в конце концов приехали, сказали, что я сделал все, что мог. Но этого все равно оказалось недостаточно. Никогда себе не прощу. Я сделал слишком мало.

– Спасибо, Хью, – сказала Ханна севшим голосом, ощущая жжение в глазах. Они никогда раньше не поднимали эту тему, и Ханна впервые увидела произошедшее глазами Хью. Перед судом им строго-настрого запретили обсуждать подробности дела между собой, чтобы не могли повлиять на показания друг друга. А потом… потом Ханна не желала снова и снова погружаться в боль и ужас того вечера. Теперь она со стыдом понимает, что на долю Хью выпало не меньше горя. Все эти годы он жил, ощущая холод губ Эйприл на своих губах, с мыслью о том, что не смог ее спасти.