Теперь с ней почти никто не связывался, тем более по телефону, особенно после того, как Ханна и Уилл избавились от стационарного аппарата, а Ханна сменила номер мобильного. Тем не менее новые сообщения приходили всякий раз, когда фамилия Джона Невилла снова появлялась в прессе, юристы осужденного подавали очередную апелляцию или кто-нибудь публиковал книгу или выпускал новый подкаст. Время научило Ханну – уклоняться себе дороже.

Нет уж, лучше не откладывать, разделаться одним махом и успеть прийти в себя до отхода ко сну.

К удивлению и облегчению Ханны, в папке «Входящие» ждали всего три непрочитанных сообщения. Одно отправила после обеда мама с пометкой «Позвони мне». Мама потом сама позвонила, поэтому ее письмо можно удалить.

Второе прислали из библиотеки, напоминая о сроке возврата книги. Его Ханна помечает флажком «Не прочитано».

Третье пришло с неизвестного адреса. В строке темы единственное слово – «Вопрос».

Сердце Ханны затрепетало еще до того, как она открыла это сообщение. Первый же абзац подтвердил худшие опасения.

Хватит. Дальше можно не читать. Ханна снимает очки, буквы на экране мгновенно расплываются и теряют четкость. Сообщение исчезает в папке «Запросы».

Ханна сидит перед пустым экраном с очками в одной руке и телефоном в другой. Пальцы вдруг похолодели как лед; она натягивает рукава джемпера на кисти рук, чтобы согреться. Сердце стучит с болезненной торопливостью. Мелькает отстраненная мысль: не навредит ли стресс ребенку? «Они живучие, – звучит в уме Ханны успокаивающий грубоватый голос матери. – Какого черта, бабы рожают даже в зонах боевых действий».

– Что-то не так?

Ханна подскакивает от неожиданности, услышав голос за спиной, хотя сознание подсказывает, что это всего лишь Уилл. Он втискивается к ней в кресло, обхватывает ее сзади, она меняет позу и садится ему на колени.

– Извини, – тихо произносит Уилл. – Я не собирался корчить перед тобой крутого парня. Просто… мне требуется немного времени, чтобы все это переварить.

Ханна прислоняется к его груди, чувствуя, как напряглись мышцы сомкнутых вокруг нее рук. Ощущение их силы и надежности отчего-то действует невыразимо ободряюще. Дело не в том, что Уилл выше ростом, шире в плечах и сильнее ее, ведь она уже давным-давно перестала видеть в Джоне Невилле источник физической угрозы, но почему-то это было важно, и само присутствие мужа успокаивало ее лучше любых слов.

Ханна приникает к груди Уилла, чувствуя на своих ледяных пальцах его теплое, согревающее дыхание. Словно прочитав ее мысли, он говорит:

– Господи, у тебя не руки, а ледышки. Иди сюда.

Уилл решительно сует ее ладони под рубашку и слегка вздрагивает, когда холодные пальцы касаются теплой голой кожи.

– Почему ты всегда такой горячий? – нервно усмехается Ханна.

Уилл опускает подбородок ей на макушку, одной рукой гладит ее волосы.

– Не знаю. Наверное, много лет прожил в Карне при говенном отоплении. Ох, милая, мне очень жаль, что все это случилось в такой неподходящий момент. Я понимаю, как тебе тяжело.

Ханна кивает, прижимается виском к его ключице, взгляд упирается в темную ложбину между их телами.

Да, он понимает. Уилл, возможно, единственный человек на свете, кто реально способен понять, какой водоворот эмоций пробудила в ее душе смерть Невилла.

На первый взгляд, новость-то неплохая. Джон Невилл больше не вернется. В отдаленном будущем они, несомненно, почувствуют себя лучше. Однако в ближайшее время смерть Невилла вызовет шквал вопросов, разрушит иллюзию нормальной жизни, да еще в тот момент, когда она и Уилл ждут рождения новой жизни, перестав думать о том, что произошло почти у них на глазах с другим человеком. Ханна помнит дни и месяцы после смерти Эйприл, обжигающий, беспощадный свет прожекторов сорвавшихся с цепи медиа, ощущение ужасной трагедии, желание спрятаться в темном месте и раскачиваться туда-сюда, пытаясь забыть увиденное. Но куда бы она ни убегала и что бы ни делала, свет прожекторов повсюду ее настигал.

– Мисс Джонс, хотя бы пару слов! Ханна, можно вас пригласить на интервью? Пять минут, не больше.

Она пряталась от прожекторов долгие десять лет, прошедшие после суда. Десять лет первым делом вспоминала, проснувшись поутру, мертвую Эйприл и вновь думала о ней вечером перед сном. Уилл страдал не меньше; вся их совместная жизнь прошла в тени, отбрасываемой памятью об Эйприл. Однако последние несколько месяцев из-за беременности и прочих дел Ханна позволила себе… нет, не забыть о подруге, потому что память о ней невозможно полностью стереть, но почувствовать, что смерть Эйприл перестала быть определяющим моментом ее собственной жизни. Хотя Ханна никогда не обсуждала свое новое чувство с Уиллом, она не сомневалась, что он тоже его разделяет.

Теперь опять начнется медийный ажиотаж. Им опять придется менять номера телефонов и отсеивать сообщения. Ханна начнет с подозрением присматриваться к посетителям в магазине. В бухгалтерской фирме «Картер и Прайс», где Уилл младший компаньон, новую секретаршу поставят в известность о проблеме и попросят задавать наводящие вопросы, прежде чем переключать звонок или назначать встречу.

Уиллу тоже тяжело. В некотором смысле даже тяжелее, чем Ханне, но он никогда не признается. Однако он не случайно последовал за ней сюда, в Шотландию, край, имеющий собственную юридическую систему, собственные газеты, максимально далекий от Оксфорда в пределах Великобритании. Ханна помнит серый сентябрьский день восемь лет назад, когда Уилл появился в книжном магазине. Она помогала покупательнице выбрать подарок на день рождения, обсуждая достоинства новой книги Майкла Пэйлина по сравнению с последним опусом Билла Брайсона. Ханна услышала за спиной какой-то шум, обернулась и уткнулась взглядом в Уилла.

На мгновение она лишилась дара речи и просто стояла, позволяя клиентке весело щебетать о маэстро кулинарии Рике Штайне. Сердце Ханны колотилось от горячей радости.

Три месяца спустя они съехались.

Через два года поженились.

Хотя встреча с Уиллом – лучшее, что случилось в ее жизни, связывает их трагедия, хуже которой что-то трудно вообразить. По идее, такой расклад не должен работать. И все же он работает. Ханна точно знает: в одиночку она не пережила бы такой удар.

Приподняв голову, она смотрит мужу в лицо, проводит пальцами по его щеке, пытаясь угадать, какие чувства скрываются по ту сторону тревоги за нее.

– Тебе плохо?

– Я в норме, – рассеянно отвечает Уилл. – Хотя не совсем, конечно, – спохватывается он.

Ханна видит, что он мучается. Эта его черта – тенденция замыкаться в себе, делать вид, будто с ним все в порядке в тот самый момент, когда он стоит на грани срыва, – остается главным камнем преткновения в отношениях между ними. Чем хуже обстоит дело, чем больше стресса на работе, чем серьезнее его озабоченность денежными проблемами, тем он немногословнее. «Не молчи!» – десять лет умоляет Ханна. А Уилл, которого с детства учили никому не показывать слабость, до сих пор чувствует себя уязвимым, когда его просят открыть душу.

– Ничего страшного, – наконец говорит он. – Все пройдет. Надо лишь немного времени, чтобы переварить новость. Мне-то что. Я не видел… – Уилл запинается. – Мне не пришлось пережить то, что пережила ты.

Ханна кивает. Верно. Да, Уилл тоже знал Эйприл, и она значила для него не меньше, чем для Ханны, а может, и больше. Но он не видел то, что видела Ханна в тот вечер. Не воспроизводил случившееся в уме неделю за неделей, месяц за месяцем, год за годом. Сначала в полиции, затем на встрече с сотрудниками прокуратуры и, наконец, в суде, на скамье свидетелей. С вынесением приговора испытания, однако, не закончились, поскольку приговор Джону Невиллу основывался на показаниях Ханны – об этом ей не позволяли забыть.

Уилл продолжает говорить, голос мягче и ниже обычного. Голова Ханны покоится у него на груди.