– Лучше?

Он поджимает губы и ничего не говорит. «Умно, – думает она, глядя ему в спину, когда он выходит из комнаты. – Ты такой умный. Всегда знаешь, когда нужно замолчать. Я выхожу на публику, все еще кипя, а ты можешь ходить перед окружающими с видом оскорбленной невиности».

Она берет сумку и туфли и спускается за ним по лестнице, на ходу защелкивая платиновый браслет. Привезенные с собой бриллианты сейчас неуместны, поскольку большая часть ее декольте прикрыта, но Клэр больше нечего надеть. Эти ступеньки смертельно опасны, если ты в обуви. Даже оставшись босиком и ощущая, что ступни уже не так скользят, Клэр держится за перила, словно за спасательный круг. «В любой момент тут кто-нибудь сломает себе шею», – думает она. И только Шону пришло бы в голову положить внизу твердый каменный пол.

Линда облачена в небесно-голубое. Голубое кружево, всего несколько лоскутков, чтобы не нарушать правила приличия, скреплено бледно-голубой сеткой, которая плотно обтягивает все тело. Платье заканчивается на верхней части ее бедер. Чарли Клаттербак таращится в изумлении. Она роется в ящике со столовыми приборами, пока дети едят клубнику и мороженое. Ну, почти все дети. Руби отсутствует, и Мария тоже. Клэр подходит к старшей дочери, откидывает ее волосы со лба и целует в макушку. «Надо не забывать об этом, – думает она. – То хорошее, что вышло из разрушительного союза с Шоном. У нас получились хорошие дети».

– Где Руби?

– О, это Коко, да? – спрашивает Линда. – Я до сих пор не понимаю, как ты их различаешь.

«Ты можешь попробовать посмотреть внимательнее, – думает Клэр. – Но для этого тебе придется оторвать взгляд от моего мужа».

– Волосы Коко уложены налево, а Руби – направо, – говорит Симона. – И браслеты на разных руках. То же самое. Вот почему папа и Мария их им подарили, да?

– Не для этого, но да.

Симона – сообразительная девочка. Наблюдательная. Клэр сомневается, что ее собственные падчерицы поняли эту схему. Она нарядилась в золотое гобеленовое платье, которое слишком взрослое для нее и немного великовато, и Клэр понимает, что Симона взяла одно из платьев мачехи, чтобы тоже пойти в ресторан.

– Ее вырвало, – сообщает Имоджен. – Мария отвела ее в туалет.

– О боже, – говорит Клэр. – Надеюсь, она ничем не заболела. Она сегодня вела себя довольно тихо. Я думала, это просто… ну, знаешь… после вчерашнего вечера.

– Мы прекрасно провели время в джакузи, пока вас не было, – говорит Симона радостно. – И она вроде бы получила массу удовольствия на пляже.

– Наверное, просто перевозбуждение и слишком много мороженого, – бубнит Имоджен. – Симона дала им еще мороженого на пляже. Тебе придется посадить их всех на диету, когда они вернутся домой.

Клэр смеется, потом замолкает.

– Ты сейчас серьезно?

– Ожирение скоро станет одной из главных политических проблем, – объявляет Имоджен свысока. – Мы же не можем читать лекции об ожирении всяким немытым голодранцам, когда сами таскаем с собой лишний вес?

«А к войне против наркотиков это разве не относится?» – думает Клэр. В последний раз, когда муж Имоджен выступал в программе «Время вопросов», он ратовал за пожизненное заключение для наркодилеров, и при этом под его носом практически видно было следы порошка. Но Клэр держит эту мысль при себе.

– Я не планировала читать никому лекции, – говорит она.

– Тебе все равно придется следить за весом девочек.

– Им по три года.

– Ну, ты же знаешь, что говорят о раннем ожирении.

– Они выглядят страдающими ожирением?

– Боже, – тянет Имоджен, – я ведь не критикую их. Я просто говорю.

– Так не нужно говорить, – отзывается Клэр. – Просто не нужно.

– Нет. Не могу найти. Он, наверное, забрал их обратно, болван, – говорит Линда. Она подходит к двери на своих четырехдюймовых каблуках и кричит в сад: – Джимми! Где твоя сумка с вкусняшками?

Тишина.

– Джимми!!!

– Черт возьми, – говорит Шон. – Если местный маяк когда-нибудь сломается, береговая охрана сможет использовать тебя вместо сирены.

Джимми идет по саду, рубашка развевается на смуглом теле. Он весь день работал над своим и без того выразительным загаром. Начал пить он при этом в одиннадцать утра, причем сразу водку, «чтобы прийти в себя», и теперь походка у него отнюдь не ровная. Его пуделиные кудри намокли и прилипли к голове. Он явно сидел в бассейне, пока женщины кормили его детей. «В этом доме нет ни одного мужчины, который был бы готов тратить время на детей, – думает Клэр. – Как в семидесятые».

– Что?

– Где твоя сумка с вкусняшками?

– У камина.

Клэр чувствует мурашки на шее.

– Серьезно? В доме шестеро детей, а ты просто бросил ее там валяться?

– Остынь, сестренка, – говорит Джимми в своей тошнотворной манере. – Она на замке.

Он ковыляет через комнату и выуживает свой кейс из-за дивана. Открывает его на столешнице, словно М, показывающий Бонду свои последние разработки.

– Вот, пожалуйста, мадам. Одна полоска «Зопиклона» к вашим услугам.

Линда выхватывает блистер у него и начинает выковыривать таблетки.

– И позвольте заметить, – он кладет руку на ее обтянутую кружевом ягодицу, – что сегодня вечером вы выглядите особенно аппетитно.

Линда отпихивает его, даже не глядя в его сторону. Джимми пожимает плечами, как будто это абсолютно нормально.

– Кто-нибудь хочет еще чего-нибудь, пока лавочка открыта? Какие-нибудь проблемы и боли? Плохое настроение? Маленькая голубая таблетка для именинника?

Все его игнорируют. Несомненно, они передумают, как только вернутся из ресторана. Есть что-то в официальных нарядах, что, кажется, располагает людей к алкоголю.

– Нет? – Он смотрит вокруг мутными голубыми глазами. – Хорошо, тогда немного оксикодона для больной спины вашего бедного старого доктора, и пойдем.

Он достает капсулу из коричневой банки, глотает ее и запивает водкой. Триумфально всем улыбается.

Мария возвращается из туалета, ведя Руби за руку. Она раздевает ее до купальника и бросает маленькое розовое платье в стиральную машину. Руби бледная, зеленоватого оттенка.

– О господи. – Клэр опускается на колени перед дочерью, ощупывает ее лоб. Он горячий. Не обжигающе горячий, но определенно теплее, чем должен быть. – Тебе плохо, дорогая?

– У меня болит животик, – мямлит Руби.

– Надеюсь, ты не подхватила что-нибудь.

Уголки рта Руби кривятся, а глаза наполняются слезами.

– Меня вырвало, – объявляет она.

– О, я знаю, – говорит Клэр и обнимает ее.

Руби не реагирует. Просто стоит в объятиях и терпит.

– Ничего такого, с чем не справится хороший ночной сон, – произносит Линда, беря в руки машинку для нарезания таблеток.

Клэр откидывается на спинку стула, придерживая дочь за плечики и изумленно глядя на Линду.

– Нет! Ни за что! Я не дам ей эту дрянь, когда она больна. Извините, но нет, и все.

Шон взрывается:

– О, отлично! Опять, черт возьми, началось!

Она оглядывается, и все остальные смотрят на нее. Ну вот, Клэр Джексон, как обычно, портит все веселье. Явно нет никого, кто поддержал бы ее. Все они – его друзья. Даже те, кто – вроде Марии – притворяется, что дружат и с самой Клэр. В конце концов, для них важнее всего деньги. И собственное удовольствие. Даже у Имоджен, похоже, в данной ситуации нет своего мнения по поводу ее паршивых материнских качеств.

– Ну, давайте я останусь дома, – предлагает Клэр.

– Нет! – Шон почти кричит, и Клэр невольно глядит на дверь. У нее вдруг возникает ужасное чувство, что весь район слушает, как они спорят о том, стоит ли давать наркотики своим детям. – Ты бы с радостью, да? Принцесса-мученица Клэр портит всем вечер, что бы мы чувствовали себя дерьмом. Ты просто…

– Шон! Прекрати! Руби нездорова. Я не могу просто уйти и бросить ее!

– О да, – огрызается он с горечью. – Твой ребенок. Ради бога, у нее просто вирус. Они у нее постоянно. Я не знаю, почему ты сегодня вдруг стала матерью года.