Мария зарабатывает на жизнь, продавая истории прессе или отвлекая внимание прессы от историй, которые ее подопечные не хотят обнародовать, продавая других, менее значимых клиентов. В основном бывших клиентов. Когда люди нанимают кого-то вроде Марии, чтобы повысить свою узнаваемость, они не понимают одного: после того как она выполнила задачу и заинтересовала вами прессу, вам придется платить ей всегда. Теплый, сочувствующий тон побуждает вас раскрыться, чтобы поддаться неизбежному: «Чтобы представлять ваши интересы, мне нужно знать все. Я не смогу удержать скелеты в шкафу, если не буду знать, что они там есть». И горе вам, если вы когда-нибудь расстанетесь. Для такого бизнеса, как у Марии, новый клиент – это просто бывший клиент, которого она еще не предала. Сейчас, когда в воскресных газетах поливают грязью какого-нибудь давно ушедшего на покой музыканта, Симона первым делом думает о том, кого же из нынешних клиентов Марии поймали за участием в групповухе.

Но в то же время Симона ею восхищается. Нельзя не испытывать уважение к человеку, который может поддерживать связь с первой женой и оставаться радушным со второй. Мария и Линда, смеясь, нарезают дыню и виноград для детского завтрака и шутят о чем-то связанном с купальниками. Линда в бикини, хотя еще нет девяти утра и никто даже не приближался к бассейну. Сверху на ней маленький короткий белый кафтан, пояс с позолоченной цепочкой задрапирован на бедрах, но он настолько прозрачный, что его можно было бы и не надевать. На ногах – белые туфли с открытой пяткой. Клэр, пристегивающая близнецов к стульчикам для кормления, смотрит на нее недовольно. Понятно почему. Симоне Линда кажется верхом изысканности, как будто она вышла на палубу яхты в Кап-Ферра. Несмотря на то что у нее старое тело, она, по крайней мере, прилагает усилия, чтобы сохранить его в форме даже после рождения троих детей.

А Клэр так и не смогла восстановить свою фигуру после рождения близнецов, хотя им уже три года. Под платьем у нее все еще выпирает живот; ей никогда больше не надеть бикини. Это зрелище наводит на Симону тоску. «Я бы никогда не позволила себе так распуститься, – думает она. – Я бы занималась и занималась, пока мой живот не стал бы таким же твердым, как у Линды. Бедный Шон, обречен наблюдать это до конца жизни. Неудивительно, что он такой ранимый. Некоторые женщины даже не представляют, как им повезло».

Мария ловит ее взгляд и подмигивает. Снова охватывает ее своим теплом. «Я на твоей стороне», – гласит подмигивание. Симона мило улыбается ей в ответ. Она же училась у лучших.

Дети все еще в легком оцепенении. Только Хоакин проснулся, когда женщины вошли во флигель, чтобы их выпустить, и даже он был относительно спокоен, просто сидел на своей кровати, разглядывая мух, а не скакал по потолку, как обычно. Иниго зевает и потягивается над своей миской с хлопьями. Хотя сама Симона вчера вечером не пила никаких таблеток, она прекрасно понимает, что чувствует Хоакин. Сегодня утром она вялая, будто ее окунули в мед, околдованная собственной нарастающей силой. «Он был бы моим, – думает она, – если бы не был таким благородным. Я ощущала это между нами, искрящее притяжение, когда он кормил меня тортом. Не знала, что нечто столь простое может быть таким завораживающим».

– И вот еще одно преимущество, – с гордостью произносит Линда. – Никаких истерик по утрам. Честно говоря, я бы давала им это каждый день, если бы это было законно.

– Когда мы придем к власти, – говорит Имоджен, под «мы», видимо, подразумевая партию своего мужа, – мы отменим все эти ограничения. Ребята из Охраны здоровья полностью вышли из-под контроля. Мы рискуем вырастить целое поколение слабаков.

– Действительно, и кого тогда мы пошлем на войну, – говорит Клэр. – Только вообразите.

Имоджен не замечает резкости в ее голосе, хотя все остальные ее слышат. Симона давно заметила, что жены политиков, которые появлялись в их доме, пока родители замазывали какие-то их проступки и мелкие растраты, признавали единственный вид юмора – официозный. Имоджен не заметила бы иронии, даже если бы та появилась перед ней и дала ей пощечину.

– Ну, вы же понимаете, – продолжает она, – это действительно повлияет на экономику. Определенная убыль среди молодых мужчин сдерживает рост населения. И, конечно, никаких пенсий. – Она улыбается. – Так приятно оказаться там, где можно говорить такие вещи. Когда имеешь дело с электоратом, приходится следить за своим языком. А электорат Блэра настолько зациклен на предрассудках, что обижается по любому поводу.

Клэр закусывает губу и наливает апельсиновый сок в многочисленные чашки-непроливайки. Ставит две перед своими дочерьми и гладит их по теплым шелковистым головкам. Коко прислоняется к ней, и Клэр обнимает ее за плечи, прижимая к себе. Симона смотрит, чувствуя приступ зависти. «Это несправедливо. Почему я родилась так поздно?»

– Но затраты на всех раненых, конечно же, нивелируют эффект экономии? – говорит Линда.

– На самом деле нет, – отвечает Имоджен. – Ведь они не будут затевать столько драк в барах с костылями наперевес, не так ли?

После этого заявления наступает тишина, а затем все смеются.

– О Имоджен, – говорит Линда, – ты великолепна.

– Что? – спрашивает Имоджен. – Я всего лишь говорю правду. Достаточно взглянуть на статистику, чтобы понять, что в этом есть смысл.

«В жизни не видела никого тупее, – думает Симона, – а я ведь как-то видела самих „Спайс Герлз“. Неудивительно, что этот урод женился на тебе. Ты именно такая, какими он считает женщин».

В саду снаружи раздается шум, и мужчины один за другим входят через дверь патио. Все они, кроме Джимми, одеты одинаково, в стиле «прибрежный шик»: мешковатые шорты в клетку, хлопковые рубашки на пуговицах и, поскольку солнце только начало выжигать росу с травы, джемперы с V-образным вырезом для тепла. На Джимми – джинсы и выцветшая футболка Nirvana 1992 года. Он похож на человека, играющего в кавер-группе, которая гастролирует по стоянкам трейлеров. Все мужчины выглядят довольными собой, как будто одержали великую победу.

– Прекрасная работа, – произносит Мария. – Что ты им сказал?

– Ну, в конце концов я позволил деньгам говорить за себя. Какой смысл быть миллионером, если не можешь купить то, что хочешь, а? – говорит Шон.

– Сколько?

– Косарь, – отвечает он непринужденно, будто речь идет о мелочи. – Половина сейчас, а остальное – если они не начнут до завтрашнего полудня.

– Они говорили, что у них по договору крайний срок – сегодня, а после этого они начнут платить неустойку, – вмешивается ее отец, – но я спросил их, действительно ли они думают, что кто-нибудь будет проверять их работу до окончания праздничных дней, и у них не нашлось ответа на этот вопрос.

– Я сказал, что оплачу и неустойку, – говорит Шон. – Хотел задержать их до понедельника, но завтра вечером они возвращаются в Польшу на корабле, так что…

– Отлично! Вы мои герои, – заключает Мария.

– Конечно, я спросил их, в порядке ли их документы, – говорит Чарли. – Они вернулись сразу же с принятием Закона о свободе передвижения. Чертов ЕС. К концу десятилетия эта страна будет кишеть выходцами из Восточной Европы, помяните мое слово.

– И тогда наши строители встанут на дыбы из-за того, что те отнимут у них рабочие места, – говорит Имоджен. – Надо было думать об этом до того, как они загнали себя в профсоюзы.

По ее мнению, среднестатистический британский строитель – это сторонник лейбористов. Она волновалась бы гораздо больше, если бы чехи направлялись в сторону Сити.

– А есть кофе? – спрашивает Джимми. – У меня во рту как будто что-то умерло.

– Может быть, ты попробуешь иногда чистить зубы, – говорит Линда, не глядя на него.

Он смеется и показывает ей средний палец. Симона достаточно восприимчива к атмосфере, чтобы почувствовать легчайшую дрожь, пробежавшую по комнате. Она начинает понимать, что подобные перепалки – это одна из тех уловок, которые несчастные пары используют, чтобы скрывать на людях свою нелюбовь. Линда и Джимми, Шон и Клэр: между ними сыплются колкости, прикрытые белозубыми улыбками, и никого, как она теперь видит, этим не обмануть. Ее отец и Мария никогда, никогда не говорят друг с другом в таком тоне. Но Симона никогда и не видела, чтобы они расходились во мнениях. Они как хорошо отлаженный механизм, каждая мысль, каждая эмоция находятся в такой гармонии, что они могут закончить друг за друга каждую фразу, общая цель настолько ясна, что ее никогда не нужно обсуждать. Двигаться вперед. Двигать вперед наших детей. Добиваться того, чего мы хотим. Не создавать себе врагов.