Симона, Мария и Имоджен пасут детей на кухне, кормят их свиными колбасками и картофельным пюре, готовя к встрече с «Зопиклоном». Мужчины удалились в беседку с бутылкой шампанского. В вечернем воздухе витает аромат сигары Шона. «Хорошо, что я не поеду с ними, – думает Клэр. – Ему будет гораздо веселее с этой одержимой девчонкой, следящей за каждым его словом, чем со мной, беспокоящейся о моих детях. Возможно, у меня не хватит силы характера, чтобы противостоять Шону, но, по крайней мере, я смогу быть рядом, если что-то пойдет не так».

Она закрывает дверь, чтобы дым от сигар не шел внутрь, и поднимается в дом.

Тигги сидит, сложив локти на стеклянный стол, и отказывается есть морковь.

– Ненавижу ее. Ужасная, ужасная, ужасная морковь.

Фред, четырехлетний последователь Тигги, повторяет за ней, стуча вилкой по столу.

– Узасная-узасная-узасная молковь, – говорит он. Фред освоил еще не все буквы и звучит как герой мультфильма.

Клэр не может им не сочувствовать. Линда ужасно готовит: варит овощи до состояния безвкусной каши и вываливает их на тарелку без каких-либо добавок или хотя бы масла, которые сделали бы их более аппетитными. «Я тоже ненавидела морковь, когда была ребенком», – думает Клэр. – Забавно. Почему-то все уверены, что все более или менее сладкое дети съедают так же быстро, как «Харибо». Остальные тоже гоняют морковку по тарелкам, но Тигги – единственная, кто реально высказывает свое отвращение. Она старшая из детей Оризио, и поэтому ей свойственна определенная уверенность, позволяющая предположить, что она даже в свои шесть привыкла сама принимать решения.

«Даже когда это не так, – думает Клэр. – Не уверена, что у нее есть большой выбор в отношении сна, например. – Она смотрит на часы. – Уже семь часов, а стол заказан на половину восьмого. Если они хотят, чтобы детей вырубили и уложили перед паромом, им нужно немного ускориться».

– Вот что, – торжественно говорит она, глядя на лица своих дочерей, зависших над едой, – поскольку это праздники, почему бы не разрешить каждому не доедать что-то одно на своей тарелке? Нам ведь нужно оставить местечко для мороженого, не так ли?

Шесть пар глаз поворачиваются и смотрят на нее с нескрываемым облегчением. Они с энтузиазмом кивают. Хоакин, гордый своим статусом старшего, не смотрит на нее, но даже он кивает.

– Это неправильно, – укоризненно говорит Имоджен. – Ты учишь их думать, что они могут привередничать без каких-либо последствий.

Клэр кривится в ответ.

– Ладно, быстро, быстро! – говорит она. – Кто доест последним – тот мартышка!

Делая вид, что ищет мороженое, она подходит к Линде, стоящей у кухонного стола. Та уже нарядилась к ужину: облегающее платье, такое белое, что Клэр подозревает, что его обработали каким-то химикатом, чтобы оно светилось под ультрафиолетовым светом, комплект из платинового ожерелья, браслета и сережек – Джимми явно не бесплатно выписывает лекарства – и прозрачные мюли из пластика, которые демонстрируют каждую косточку на ее и без того костлявых ногах. Платье не оставляет простора воображению, и Клэр удовлетворенно отмечает, что, несмотря на очевидную привычку к спортзалу (Линда смуглая, и на ее лице уже заметны морщины от напряжения на силовых тренажерах), на верхней части бедер виден жирок. «Скоро Шон начнет его критиковать, – злобно думает Клэр, – и даже не стоит надеяться на обратное». Потому что она знает – хоть никто ей и не говорил, – что Линда трахается с ее мужем. Линда слишком приторно вежлива с ней, хотя они едва общались до прошлого вечера, и вчера, когда они приехали, Шон принес Линде бокал охлажденного шардоне, не спрашивая, чего она хочет.

Линда разложила на столешнице упаковку таблеток в блистере и маленькую синюю машинку для измельчения лекарств и аккуратно разрезает каждую таблетку пополам, затем еще раз пополам. «Четверть взрослой дозы для моих трехлеток? Да вы издеваетесь».

– Знаешь, это не обязательно, – тихо говорит Клэр. – Я собираюсь остаться с ними. Может, просто скажем, что дали им таблетки?

– Успокойся, детка. Мы так постоянно делаем, честное слово. Все нормально.

– Но одна такая штука сбивает меня с ног, а я вешу 57 килограммов.

– Это потому, что они действуют, милая.

«Не смей меня поучать, тварь, – думает Клэр. – То, что твой ручной рогоносец – врач, не значит, что ты тоже медик».

– Там огромная граница погрешности, – продолжает Линда. – Потребуется шесть или семь таблеток, прежде чем доза им повредит. Серьезно. Джимми не стал бы этого делать, если бы думал, что это опасно.

– Но… Я не думаю, что близнецы весят больше двенадцати килограммов. Они маленькие для своего возраста. Разве мы не можем дать им что-нибудь другое?

Линда пожимает плечами.

– Например?

– Я не знаю. Жаропонижающее?

Линда смеется. Смех у нее противный. Она начинает выстраивать четвертинки таблеток в ряд, кладет оставшийся кусочек обратно в один из блистеров и убирает упаковку и измельчитель в верхний ящик вместе со столовыми приборами.

– Не забудьте забрать в понедельник, – говорит она и подмигивает. – А то потенциальные покупатели будут в восторге. Боже. Жаропонижающее! Мои бы еще по потолку ходили в десять вечера!

– Но они же дети. Ты же знаешь, что нельзя давать детям взрослые лекарства. Об этом пишут на упаковках.

– О Клэр, – она снова смеется, – ты меня смешишь. Эти предупреждения для идиотов.

Имоджен достает семь маленьких мисочек и семь чайных ложек, кладет в каждую миску по два шарика ванильного мороженого и поливает сверху золотистым сиропом.

– Они обожают его, – заявляет она. – От холода сироп превращается в ириски. Намного дешевле, чем Ben &Jerry's.

– Посыпка, – говорит Симона. – Я любила посыпку, когда была маленькой.

– Только не говори, что забыла про посыпку, Линда. Я думала, этот дом полностью оборудован, – произносит Мария, и они все смеются.

Клэр смотрит на Марию, надеясь, что это было просто случайное замечание. «Они знают, – думает она. – Они все знают. Вот почему ни один из них не хочет общаться со мной в эти выходные. Все знают, что я скоро уйду, и эта женщина в их сознании уже заняла мое место. Они смеются за моей спиной. Я – посмешище. Они, наверное, в полном восторге от того, что избавились от меня на время сегодняшнего ужина».

Имоджен несет миски к столу, цокая каблуками своих туфель профессиональной жены. Ее волосы жесткие от химии, превратившей их в климактерические кудряшки, на ней платье-рубашка с принтом в виде трензелей. Разумеется, все ее украшения золотые; спокойное стильное золото, и только на безымянном пальце сапфир в пять карат (сапфир! Конечно! Даже ее украшения в синем цвете тори!) – для акцента.

– Итак, – восклицает она, – кто будет мороженое?

Линда выплывает из-за нее с таблетками в руках.

– Сначала витамины, Имоджен, – говорит она. – Ты же знаешь правила! На море все принимают витамины!

Дети отводят взгляд от гипнотического лакомства и смотрят на нее.

– Мы же не хотим, чтобы вы устали к завтрашнему дню? Давайте, все вместе. Просто немного витаминок, по одной на каждого, чтобы у вас было много энергии! По одной, а после – мороженое!

Клэр оглядывает женщин. Мария в своем фирменном красном цвете, в платье с глубоким вырезом, демонстрирующем великолепное декольте, с вытачками на талии для придания силуэту средиземноморского драматизма, пышной юбкой с оборками у колена. Симона последовала ее примеру, на ней такое же платье на два размера меньше, бледно-голубого цвета, подчеркивающее белизну кожи. И косметика. Она густо накрашена, как будто собирается на вечеринку, а не в закусочную на пляже.

Женщины собираются вокруг стола, как стая гарпий, ласково склоняются над детьми, кормят их снотворным и помогают запивать его водой. Взъерошивают им волосы, целуют в макушки, хвалят за хорошее поведение. Тигги не хочет брать свою таблетку – она как раз проходит период отрицания, – но страх перед тем, что ей придется смотреть, как мама ест мороженое за нее, вскоре подрывает ее решимость. Вот и все. Миски с мороженым ставятся на стол, и начинается трапеза.