Итак, вот что случилось со мной вчера. Но довольно об этом; теперь, когда я все вам рассказал, я твердо намерен оставить эту историю позади. Наступил новый день; я снова в мужском туалете, записываю мысли перед судебным разбирательством. Собираюсь поговорить с кем-то из зрителей, может, выясню, как прошло вчера заседание.

Погодите-ка секундочку.

Прости, Хелен. Тут одному джентльмену понадобилось воспользоваться местными удобствами.

Звук смыва, наверное, получился на записи очень громким.

На чем я остановился? Ах да. Есть такие люди, которые любят посещать судебные процессы в качестве хобби. Мне кажется, заниматься чем-то подобным для развлечения способны только два типа людей: те, что всюду суют свой нос, вроде Паулы Макдэвидсон, и люди, которые испытывают радость от несчастья других, как американец Дэйв.

Прислушавшись к разговорам в толпе, я приметил пару зрителей, наблюдавших за ходом судебного заседания. Есть среди них одна дама – я бы сказал, лет пятидесяти пяти, – но она выглядит жесткой, категоричной и не способной на прощение. Я решил, что не буду с ней разговаривать. Вот девушка в платочке, на вид ей не больше девятнадцати. Кто в таком возрасте интересуется судебными процессами по делам об убийстве? Может, она изучает юриспруденцию в университете? Есть еще две женщины, обеим около тридцати-сорока. Ну и несколько мужчин. Один из них привлек мое внимание: темнокожий, в оранжевых очках и джемпере, на котором вышито изображение танцующей свиньи. Вот чудак; но это не значит, что он важен для нашей истории; я просто хочу описать обстановку, и этот человек, безусловно, выглядит вполне подходящим персонажем.

Суд – это место, куда преступники приходят, чтобы понести наказание, а невинные люди – в надежде на лучшее, ожидая при этом худшего исхода. Если бы стены могли говорить, уверен, что эти бы истошно вопили. Не знаю, что произойдет сегодня, но, как обычно, расскажу вам об этом позже.

Наверное, для вас дни пролетают незаметно, ведь я покидаю вас утром и через пару часов возвращаюсь. Но признаюсь, для меня они тянутся очень долго. К счастью, я оказался в корне не прав, предполагая, о чем говорили вчера на заседании. Выяснилось, что защита не выступала. Наглядное свидетельство, что о судебных процедурах я знаю не так много. Вчера прокурор продолжила выступление, коснувшись некоторых вопросов, связанных с доказательствами. Вот что сообщила мне одна из присутствовавших, девушка, которая, вопреки моему предположению, не изучает юриспруденцию. Ей просто нравится следить за громкими процессами. Она сказала, что вчера суд заседал всего два часа, после чего судья отпустил присяжных по домам. Не передать словами, как я обрадовался, услышав это. Американец Дэйв, должно быть, пришел в ярость, поняв, что я не так уж много пропустил. Тем не менее из-за того, что я не приехал в суд, в моей истории образовался пробел.

Сегодняшний день выдался насыщенным и закончился не совсем так, как я ожидал.

На самом деле хуже и быть не могло. Но об этом позже.

К моему удивлению, обвинение все еще излагало свою позицию. Вокруг были одни и те же лица: журналисты, зрители, родственники и близкие участников процесса. Близняшки, похоже, приняли происходящее за модный показ; они заявились, облачившись в одинаковые ярко-розовые брючные костюмы, совсем не подходящие случаю. Совершенно очевидно, что они так наряжаются ради фотографов, которые сутками торчат у здания суда. Я предпочитаю незаметно проскользнуть через боковую дверь, но близняшки всегда выходят из парадного входа, вышагивая с таким важным видом, точно ступают по подиуму. Они притворяются, что прячут лица от камер, но, уверен, девицы сполна наслаждаются каждой секундой. Американец Дэйв тоже комфортно чувствует себя перед камерами. Как-то раз я наблюдал картину: он изобразил, будто набросил на Паулу Макдэвидсон невидимое лассо, а она подыграла янки, сделав вид, точно ее тянет к нему.

Только я и Мартин Бейнбридж пользуемся боковой дверью. Не одновременно, конечно. Он меня сторонится, видимо, не желает столкнуться нос к носу. Это даже вошло в привычку. Однако, думаю, его несколько обескуражило мое вчерашнее отсутствие. Люди ценят стабильность, особенно в такие моменты, когда вокруг царит хаос. Очевидно, разговаривать ему не хочется. Конечно, я и сам не приставал бы к нему, может, только сказал бы, что надеюсь, с ним все в порядке. Пускай жена ему изменила, а потом вообще убила человека – хотя она считается невиновной до тех пор, пока не доказано обратное, – но это не значит, что бедолагу самого нужно поливать грязью.

Ну, довольно мне отклоняться от темы, вернемся в зал суда. Я так и не заметил никого из родственников Бруно, что изрядно меня беспокоит. Наверняка хоть кому-то не наплевать на его смерть. Сторона обвинения приступила к изложению доказательств; присяжные зевали. Было видно, что они до смерти устали. Судья даже пошутил по этому поводу. Он спросил, не спеть ли им колыбельную. После этого уже никто не зевал. Странно, казалось бы, суд по делу об убийстве должен протекать быстро и вызывать интерес публики, но, как выяснилось, в разбирательствах много формальностей и часто приходится повторять одно и то же снова и снова.

Обвинение потратило все утро, чтобы еще раз напомнить присяжным, что Сью признала вину. Не сомневаюсь, что защита сошлется на стресс и переутомление, из-за которого разум подсудимой на мгновение помутился, и скажет, что она лишь хотела спасти дочь. Тем не менее несколько присяжных кивнули, когда прокурор пошутила о том, что защите непросто будет доказать, что Сью соврала, когда призналась в преступлении. Одна присяжная даже презрительно фыркнула и скрестила руки на груди.

После обеда прокурор объявила, что собирается вызвать еще одного свидетеля. Так и есть: вторым на свидетельскую трибуну поднялся не кто иной, как мой старый приятель мистер Поттс. Я как раз гадал, когда же его вызовут. Он выглядел таким же измученным, как и в тот последний день в «Кавенгрине». Конечно, он прихорошился, надел костюм, сшитый на заказ, и галстук, но это не меняло того факта, что выглядел он, словно пропустил утром рюмочку-другую. Впрочем, только я это заметил. Я лучше, чем кто-либо другой, знаком с тем, как меняется лицо мистера Поттса, когда он выпьет.

В зал тихонько вошла женщина, наверное супруга мистера Поттса, и встала позади зрительских кресел. Судя по выражению ее лица, она была крайне взволнована.

Сторона обвинения начала допрос. Вот тогда-то я и допустил глупейшую ошибку, из-за которой я, да и вы, если уж на то пошло, лишились части рассказа. Какой же я дурак. Тогда мне казалось, что все получится. Но надо было сначала подумать, а уж потом действовать. Но ведь я просто хотел, чтобы у вас было самое полное представление о ситуации.

Диктофон я спрятал во внутреннем кармане пиджака. Медленно и, как казалось, незаметно я сунул руку внутрь и нажал на кнопку записи. Тут я засомневался, попал ли я пальцем в нужное место, заглянул в карман и осторожно выудил оттуда краешек диктофона.

– Ребята, да у него диктофон! Стойте!

В мою сторону нацелился палец; и сам палец, и рука, и тело принадлежали американцу Дэйву, который вечно лез не в свое дело.

– Что случилось? – рявкнул, поднимаясь, судья.

Все посмотрели на американца Дэйва, а затем проследили за пальцем, направленным на меня.

– У него, у Гектора Харроу, в кармане записывающее устройство. Народ, да я сам видел. Это запрещено. В коридоре табличка висит. – Американец Дэйв с гордостью посмотрел на судью, словно ждал похвалы.

– Это правда, мистер Харроу? Вы записываете, что происходит в моем зале суда?

Я раскрыл рот, желая что-то ответить, но не сумел найти слов.

– Выйдите, оба.

– Я-то почему? Что я-то сделал? – гаркнул американец Дэйв.

– Покиньте помещение!

В коридоре судебный пристав попросил меня вывернуть карманы. Диктофон был там. Американец Дэйв торжествующе воскликнул, что он прав. Однако вернуться в зал суда ему не позволили. К приставу присоединился еще кто-то из сотрудников суда. Мужчина в костюме с сердитым лицом. Он попросил меня включить диктофон, чтобы прослушать запись. Я умолял его не делать этого, но он настоял.