Природа в книге выглядит очень красиво, но такие пейзажи не для меня. Предпочитаю холмы и озера, а Австралия – это сплошные пляжи, да порой тут и там клочки пыльной красной земли. Разве что Тасмания мне по душе, но я бы не отправился так далеко, чтобы увидеть место, похожее на Озерный край. Кстати, я вспомнил, что Хелен посещала Австралию несколько лет назад, вскоре после похорон Джози. Всех мест, где она побывала, и не перечислишь. Штампов у нее в паспорте как сельдей в бочке. Постоянно моталась по командировкам в поисках новых авторов и всего такого прочего. Всегда одна, насколько я знаю. Не осмеливаюсь спросить, ездила ли она со своим бывшим. Только не после того вечера. Я не записал этого на диктофон, но я расспросил ее об отношениях – понимаю, это щекотливая тема, – и она весьма резко отреагировала на мой вопрос, поддерживает ли она с ним связь, гаркнув: «Да ни за что!»

Прости, Хелен, но ты правда мне чуть голову не оторвала. Но я не обидчивый, так что не волнуйся. Похоже, он обошелся с тобой по-свински. Больше не буду о нем спрашивать, мне все и с первого раза понятно. Может, ты и книгу об Австралии мне подарила, потому что подумываешь туда вернуться и тонко намекаешь, что и мне стоит отправиться туда, чтобы тебя навестить.

Хелен всегда говорит, что хотела бы в скором времени переехать за границу.

Не уезжай так далеко, Хелен! Даже если я заработаю на книге пару медяков, лететь сутки до Австралии я не собираюсь. Вот куда-нибудь поближе к нашим местам – и я примчусь без колебаний.

Возможно, вы помните, как я вчера говорил, что всегда провожу день рождения в одиночестве, думая об отце.

Тук-тук-тук!

Ничего не могу поделать. Он навсегда испортил для меня этот день. Все из-за плохих воспоминаний и навязчивых мыслей. Именно в тот день, когда мне исполнилось восемь лет, он впервые меня выпорол, словно теперь стало можно. Не думайте, что он устраивал мне разнос на каждые именины, словно это ритуал какой-то, нет. Но он действительно умудрялся испортить каждый праздник. Он не считал, что надо дарить подарки. Мама обычно прятала за изголовьем кровати маленькие сюрпризы, завернутые в фольгу или бумагу для выпечки. Когда отец отлучался за газетой или за спиртным, мы с сестрой садились к ней на кровать и разворачивали их.

То были счастливые моменты. Она дарила чепуху – в обертке оказывалась луковица или кусочек мела, но ей нравилось видеть выражение моего лица, когда я наконец-то чувствовал нормальное отношение к себе. Как только отец возвращался домой, мы стремились поскорее все спрятать и убраться из родительской спальни.

Отец же старался изо всех сил, лишь бы ни слова мне не сказать: наверное, мой день рождения сильнее всего напоминал ему, что он не хотел детей. С сестрой он вел себя примерно так же, за исключением того, что, насколько я знаю, он не поднимал на нее руку. Иначе Джози наверняка рассказала бы все мне, а когда я вновь задал ей этот вопрос на смертном одре, она по-прежнему утверждала, что отец и пальцем ее не тронул.

Я же почти ничего не рассказал вам о Джози? Как я любил ее! В школе она училась намного лучше меня и принимала участие во всех внеклассных мероприятиях, в каких только могла. Подозреваю, в основном потому, что не хотела возвращаться домой. Когда мама умерла, она взяла на себя все домашние обязанности, но лишь только ей минуло шестнадцать, переехала к парню. Долгожданная свобода. Как и мама, она вышла замуж за не самого приятного человека, только вот Джози в конце концов развелась с ним. У нее было двое детей; мы с племянниками иногда общаемся, но, думаю, они заняты своими делами. Я понимаю. Джози умерла от рака груди. Все произошло так быстро. Я был с сестрой, когда она покинула нас. Похороны планировала Хелен; кажется, я упоминал об этом. Хотя Хелен жила на юге, она каждые выходные приезжала навестить мою сестру в больнице. Хелен понимает, какую боль я испытываю. И с тех пор мы делим вместе бремя воспоминаний.

Что ж, с днем рождения меня. Сегодня вечером оставлю на могиле Джози фиолетовые тюльпаны. Я знал, что Джози захочет лежать рядом с мамой, такое место ей и подыскал. Правда, к сожалению, могила мамы находится рядом с отцовской. Когда я покупал участок для Джози, и себе организовал местечко. Дети сестры слишком долго решали, стоит ли им самим застолбить участок, поэтому я просто взял и вписал себя. Меньше поводов для беспокойства. Пусть сейчас вокруг меня не так много близких, но я знаю, что навсегда останусь с любимыми – с мамой и сестрой.

Ей-богу, я не хотел, чтобы книга приняла такой трагический оборот, но именно так я обычно и отмечаю свой день рождения. Хотя сейчас я все время напоминаю себе, что этот день рождения другой. Я пишу – ну или наговариваю – книгу. Представьте себе. Не то чтобы я мечтал принять участие в расследовании убийства на день рождения, а затем написать об этом книгу, но этот неожиданный поворот привнес в жизнь что-то новое, что нарушило однообразие. Но, конечно, не будем гневить Бога. Я бы предпочел, чтобы Бруно был жив, а не чтобы мое имя красовалось на обложке книги. На этой ноте давайте вернемся к истории.

Мы с Фионой направились в «Лавандовые тарелки», чтобы спросить поваров, что они могут предложить гостям на обед. Оказалось, что Фред и Элли принесли булочки и раздобыли продукты, которых хватило, чтобы приготовить здоровенную кастрюлю пасты. Фред обмолвился, что другие полицейские не обрадовались тому, что они нам помогают. По какой-то причине полиция вела себя так, словно мы все тут враги и нас следует наказать. Приятно было пообщаться с Фредом и Элли, чтобы разбавить атмосферу, где люди делятся на «своих» и «чужих».

Фиона нацепила шапочку и фартук и сразу же направилась на кухню, чтобы поинтересоваться, нужна ли помощь. Ее поставили распределять порции. Фред отвел меня в сторонку и спросил, не слышал ли я чего-нибудь такого, о чем следовало бы сообщить. Мне ужасно не хотелось ему врать, но я пока был не готов вмешивать в это дело полицию. Фред упомянул, что детектив Радж получил приказ отпустить всех завтра по домам, независимо от того, будет раскрыто дело или нет. Очевидно, адвокаты постояльцев завалили полицию жалобами. Я так и не понял, почему они тотчас же нас не отпустили тогда, но, полагаю, обнаружив орудие убийства, следователь тем утром выиграл еще пару часов. Неудивительно, что он тут же развел такую суматоху.

Фиона катила тележку из номера в номер, а я разносил еду гостям. Мы обрадовались, что наконец сумели вернуться к работе. Пока мы обходили постояльцев, Фиона поделилась, что скучает по мужу, что ей одиноко и как раз в такие моменты ей не хватает его звонков. Фионе просто хотелось услышать, что все обойдется и что дома ее ждет горячий вкусный ужин. Знакомое чувство, когда не с кем разделить переживания, будь то радость или печаль. Я заверил ее, что она всегда может поговорить со мной, но понимаю, что это не то же самое.

Друзья Патрика отказались от пасты. Один ограничивал себя в углеводах, а второй не переносил глютен. Когда они распахнули двери номера, оттуда потянуло затхлым воздухом. Судя по всему, последние три ночи они опустошали мини-бар и смотрели фильмы на полной громкости. Один качал на полу пресс. Другой, недовольно буркнув, захлопнул дверь у нас перед носом.

– Ну, нам же больше достанется, – улыбнулась Фиона.

Мы поднялись на лифте наверх и направились в дальний конец коридора, к номеру новобрачных. Я поднял было руку, чтобы постучать в дверь, но Фиона вдруг отпихнула меня. Она приложила палец к губам, мы встали у двери и прислушались. Не имею обыкновения совать нос в чужие дела, но сейчас Оливии следовало уделить особое внимание. Итак, они с мужем ругались.

– Какого хрена, Оливия?! – орал Патрик на жену. – Ты только все испортила. Мы бы просто объяснили, что произошло, и все было бы в порядке. А теперь выглядит все так, будто ты виновата!

– Тише! – взвизгнула Оливия. – Я испугалась. Надо было от него избавиться. Ты же понимаешь, мне пришлось, ради мамы…