– Я знаю, как пробраться к нему в дом.

– Что? Ты о чем? – Дженни отвлекается, кричит: – Хватит, Макс!

Слышится визг.

– Робин Секстон. Нам надо вернуться. Пожалуйста. Я чувствую, все у нас получится.

– Ну уж нет, – фыркает Дженни и стучит рукой по столу. – Макс! Кулаками не размахиваем! Извини. «Чувства» мне маловато.

– Подумай о Дил… – ой! Оговорочка по Фрейду. – То есть об Алфи. Подумай об Алфи! – стараюсь воззвать к природной любознательности. – Не хочешь узнать, что в тех спортивных сумках?

– Конечно, хочу, – вздыхает Дженни. – Но со вчерашнего дня ничего не изменилось. Мы однозначно не полезем в его дом. А вообще, надо было еще раз сходить к мисс Шульц. Узнать, почему она соврала про Иэна.

Сердце у меня падает. В глубине души я знала: Дженни не согласится, и все же сохраняла надежду.

– Ты звонила констеблю Томпсону? – спрашиваю я.

– Да. Он передаст начальству.

Смотрю из кухонного окна на серый задний двор. В траве, рядом с небольшими холмиками свежевскопанной земли, видны ямки размером с футбольный мяч. Лиса вернулась.

– Я думала, мы подруги.

– Флоренс, дружба тут ни при чем, – фыркает Дженни.

Слышится стук тарелки о мрамор.

– Ты вообще понимаешь, о чем просишь? – голос Дженни становится все громче, из раздраженного переходит в негодующий. – Честно говоря, не могу поверить, что ты меня поставила в такое положение. Я бы никогда…

– Ясно, забудь. Серьезно, выбрось из головы.

Кладу трубку и смотрю в сад за домом, надеясь мельком увидеть лису. Если замечу ее – значит, поступаю правильно. Легкий ветерок шелестит в кустах. На соседское дерево садится голубь. И все. Лисы нет. Никаких знаков.

Гляжу на телефон и мечтаю, что Дженни смягчится. Перезвонит мне, передумает. Хотя уже понимаю: этого не будет.

Отныне я сама по себе.

Робин Секстон открывает дверь в брюках чинос цвета хаки и накрахмаленной рубашке, а уж такого напряженного лица я в жизни не видела. На фото он симпатичнее – нос вздернутый, вид самодовольный и педантичный; такие люди гладят даже нижнее белье. На мне желтый светоотражающий жилет и пластиковая каска, на шее болтается зеленый шнурок с бейджем «невидимая инвалидность» и символом-подсолнухом.

– Чем могу помочь?

В тоне Робина особого желания помочь не слышно. Секстон опирается рукой о косяк, и я невольно восхищаюсь его ногтями – безукоризненными, будто отполированными.

– Вы проживаете в этом доме? – изо всех сил изображаю я британский акцент.

– А кто спрашивает?

– Эмили, м-м-м, Смит. «Воды Темзы». Мы изучаем жалобы на плохое качество воды в районе.

– Вы же обычно присылаете письмо?

Мышцы в груди будто разрывает чья-то рука. Не ожидала такой недоверчивости. Если не впустит, мне – точнее, Дилану, – крышка. Об этом лучше не думать.

Вдыхаю сквозь стиснутые зубы.

– Слышали когда-нибудь о легионелле? Неприятная бактерия.

Робин оглядывается через плечо.

– Вообще-то, я занят.

Подсматриваю в приоткрытую дверь. Ни следа Алфи.

– Каждый десятый случай смертелен! Ничего необычного не заметили? Нехарактерных болей, недомоганий?

Робин кряхтит и потирает левое плечо, слегка морщась.

– Долго это? – спрашивает он, не отходя от двери.

– Нет, я быстро. Даже не заметите.

Робин в последний раз устало вздыхает и дает пройти.

– Обувь снимите! – бросает он, когда я переступаю порог.

В квартире тепло и уютно. Дровяная печь, толстая поленница и потертый диван. Тихо играет классическая музыка. По правде говоря, не похоже на жилище похитителя детей, хотя, возможно, на то и рассчитано.

Раскладываю инструменты на кухонной раковине. Натягиваю резиновые перчатки и вскрываю набор для проверки на легионеллу, который заказала на «Амазоне» – сто пятнадцать отзывов на пять звезд, между прочим. По дороге в Гилфорд я посмотрела на «Ютьюбе» инструкцию по взятию проб воды. Ну, пока вайфай в поезде еще ловил.

Робин бросает на меня оскорбленный взгляд и указывает на деревянную доску с мелко нарезанным луком и болгарским перцем.

– Я тут, вообще-то, готовлю, если не заметили.

– Не страшно, начну со второго этажа.

Туда мне и надо. Поднимаюсь по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. С собой у меня флешка размером с мизинец. Я полночи скачивала фото Алфи и собрала неплохую коллекцию.

Робин поднимается следом и стоит в коридоре, стуча по полу ногой, пока я якобы беру пробу из раковины в ванной. Ни на минуту не оставит – и как мне выполнять свою работу, интересно знать?

Дрожащей рукой наполняю стеклянную пробирку под его пристальным взглядом. Колпачок закручиваю как можно медленнее – вдруг Робину надоест и он скорее уйдет? Он кружит надо мной, как коршун. Словно боится, что украду кусок его щегольского мыла или полотенчико для рук с оборками…

Наполняю водой еще пробирку и не спеша закупориваю, а сама гадаю, как его прогнать вниз.

– Живете один, сэр?

Он хмурится; аккуратные брови сходятся в одну и весьма сердитую.

– А это здесь каким боком?

– Так, разговор завести пытаюсь.

– Хм…

Прям так и говорит: «Хм…»

На кухне срабатывает таймер, и Робин аж подлетает.

– Хлеб! – он с хмурым видом спешит вниз. – Сейчас вернусь. Ничего не трогайте!

Считаю его шаги по лестнице. Восемь, девять, десять. Убедившись, что одна, я выбегаю из ванной и распахиваю дверь – надеюсь, спальня тут. Бинго!

Похоже на тюремную камеру. Белая металлическая кровать с одним стеганым одеялом, небольшой деревянный комод. Из личных вещей только кембриджский диплом в рамке, аккуратно повешенный над постелью.

Открываю верхний ящик комода, вижу ряды одинаковых черных носков. Чокнутый. Я запихиваю флешку в носок и тихо задвигаю ящик. Затем опускаюсь на колени и достаю рюкзак Алфи из неприметной холщовой сумки, которую принесла с собой. Кладу под кровать и заталкиваю ногой подальше. Кровать расположена низко, рюкзак застревает на полпути. В ужасе пинаю его, потом еще. Не поддается.

Слышу шаги. Робин взбегает по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Последний пинок – и рюкзак исчезает под кроватью, как раз когда распахивается дверь.

– Что вы здесь делаете?

Шарю глазами по комнате в поисках ответа. Сердце прыгает в самое горло.

– Я… проверяла, есть ли у вас ванная рядом со спальней. Ну, смежная. Сейчас многие так делают, – еще раз все оглядываю. – Нет, у вас не так, – бодро заключаю я. И вдруг замечаю нечто темное.

Черт! Лямка от рюкзака Алфи торчит из-под кровати, как чернильно-синее щупальце. Твою мать. Твою мать. Твою мать.

– А вы из какой части Ирландии? – вдруг спрашивает Робин.

– Простите? – вот вам и британский акцент. Судорожно вспоминаю какое-нибудь ирландское название. – Бларни.

– Я бы сказал, с западного побережья, – он улыбается при виде моей растерянности. – Хорошо разбираюсь в произношениях.

– А, здорово, – бормочу я, глядя ему в глаза и незаметно запихивая лямку под кровать ногой. – Так, тут все готово.

Спешу к лестнице, пока не спросил что-нибудь еще.

– А как же кран на кухне?

– Ничего, вода из того же источника.

– Правда? – удивляется Робин. – Вроде вы подругому…

– Что ж, мне пора, – протискиваюсь мимо и сбегаю вниз по лестнице. Сердце вот-вот разорвется. Отчаянно хочу уйти подальше отсюда.

Робин неумолимо спускается за мной.

– Не совсем понял, вы же сказали…

– Обязательно пейте воду в бутылках, пока мы не получим результаты, – бросаю я с порога. – Через шесть-десять дней вам придет письмо.

– А как вы… – начинает он, но я уже несусь по тротуару.

На железнодорожном вокзале Гилфорда я проскальзываю в кофейню «Коста» и ополаскиваю лицо холодной водой в уборной. В резком свете ламп я напоминаю живой труп. Наклоняюсь ближе. Кажется или брови поредели? Нет. Нет. Напрасная тревога. Сейчас совсем не так, как в прошлый раз. Все у меня хорошо с бровями.