– Кто все эти девочки? – спросила она, проходя между рядами заросших могил.

– Это жившие здесь девушки. Еще с тех пор, когда дом был приютом, в девяностых годах прошлого века. Многие попали сюда, потому что забеременели вне брака… маленькие надгробия – для младенцев…

– И они похоронили их здесь, в лесу, где никто не сможет их найти? – С таким ужасом спросила Джен, будто младенцев оставили в лесу умирать. Она шагнула к надгробию, на котором сидела фигурка ангела с разбитой пополам головой. Джен накрыла ладонью его лицо.

– Мы должны использовать имена этих девочек на сеансах с твоим отцом, назвать их… Держу пари, он жутко перепугается!

В следующий раз, когда мы пошли на кладбище, Джен принесла блокнот с карандашом и записала имена и девушек, и их детей. Она дала каждой из нас по одной, чтобы мы притворялись ими на сеансах с моим отцом. Но даже выписав имена, она все равно ходила на детское кладбище, где, как я начала подозревать, у нее был тайник с сигаретами и спичками. Когда я спросила, откуда они, она рассказала, что по ночам приходит Ганн и оставляет ей передачки.

– Мы договорились заранее, – пояснила она.

Об этом она шептала ему на ухо в „Джозефин“?

– А собак он не боится?

Джен рассмеялась.

– Он приносит им гамбургеры. Говорит, что после парочки вопперов они становятся совсем ручными.

Как-то ночью после этого разговора я услышала, как Джен выбирается из своей комнаты и крадется по коридору, но не наружу, а мимо моей двери. Прижавшись к замочной скважине, я увидела, как она проскользнула через дверь в башню. Через пару минут мне удалось взломать замок, как показывала Джен, и я пошла за ней. У подножия башни я услышала голоса и замерла, но потом поняла, что это видеозапись. Я пробралась вверх по ступенькам и увидела, как Джен сидит, скрючившись, у видеоплеера отца. Она смотрела какую-то запись, но за ней экрана не было видно. Я сделала еще шаг – и наступила на скрипящую половицу. Джен развернулась. На ее лице читалось облегчение, что это только я, но все равно она остановила кассету и сразу же ее вытащила, я ничего не успела увидеть.

– Что ты делаешь? – спросила я.

– Хотела посмотреть свои сеансы, – откликнулась она. – Оценить свое выступление.

– И? – поинтересовалась я.

Она пожала плечами:

– Кажется, я начинаю повторяться. Нужен новый материал. Нужно… – Он перевела взгляд на меня и указала на мое горло. – Нужна она.

– Джозефина Хейл? – Я коснулась кулона.

– И она тоже, – усмехнулась Джен. – Что может быть естественнее, чем быть реинкарнацией собственной бабушки? Держу пари, где-то в этой куче есть ее дневники.

– На чердаке, – сообщила я. – Стол Джозефины там. Там и дневники должны быть.

– А Бесс? – спросила она. – Ее вещи тоже наверху?

Когда я кивнула, она поднялась на ноги:

– Так чего же мы ждем? Идем туда!

– Прямо сейчас?

– Почему бы нет? – Она махнула рукой в сторону лестницы. – Веди, Макдуф[250].

Поворачиваясь к выходу, я заметила, как она прячет кассету с записью в карман.

Я провела ее к черной лестнице, которая вела из кухни на чердак.

– Мы как мыши внутри стен, – прошептала Джен, когда мы поднимались по узким поворотам лестницы, каждая со свечой, которые стащили из кладовки, иначе ничего не было бы видно. – Или как в той детской книжке про маленький народец, который живет под половицами.

– Одна из моих любимых книг в детстве[251].

– Ну конечно. – Джен остановилась на узком пролете и поднесла свечу к моему лицу. – Ты росла тайно в собственном доме, Вайолет. Отец держал тебя здесь как пленницу.

– Это потому что моя мать сошла с ума. Или, по крайней мере, отец сказал, что так случилось, и он боялся, что я тоже стану сумасшедшей. А теперь, когда он доказал, что был прав, он оставит меня здесь навсегда.

– Я этого не допущу! – горячо воскликнула Джен, схватив меня за руку. В мерцающем огоньке свечи тени под ее глазами казались такими темными, что она напоминала видение – как призрачное лицо Кровавой Бесс, которое почудилось мне в зеркале той последней ночью в „Джозефин“. Я знала, что Джен говорит всерьез, что она всегда держит слово, но именно это вдруг напугало меня – на что она может пойти, чтобы выполнить обещание.

На чердаке раньше были спальни горничных, какое-то время – моя детская, а теперь его заняли старая мебель, коробки с книгами и документами. Джен сразу прошла к старому бюро и села на хлипкий стул перед ним. Поставила свечу, провела руками по крышке стола, открыла – и ахнула от вида маленьких ящичков и ячеек, и начала их рассматривать: длинные тонкие пальцы вытаскивали ленты и сургуч, перья и чернильницы и, наконец, блокнот в мраморной обложке.

Джен благоговейно провела по ней рукой, открыла и поднесла к свече.

– „Папа подарил мне эту книжечку, чтобы записывать мои цели на будущий год, – начала читать она вслух. – Вот они. 1. Чтобы папа мной гордился“… Фу! – скорчила рожицу Джен. – Пожалуйста, скажи, что твоя бабушка не была папиной дочкой. – Она нетерпеливо пролистала страницы, поднеся их так близко к пламени свечи, что я испугалась, как бы она их не подожгла в поисках чего-то интересного. Потом Джен ахнула. – Смотри! – И показала мне дневник. – Почерк изменился. Это писала не Джозефина.

Я посмотрела на страницу через ее плечо. Да, почерк отличался от элегантного почерка Джозефины. Эти слова были написаны торопливо, небрежно, почти неуклюже. И видеть их в дневнике моей бабушки казалось неправильным, как будто ее место занял чревовещатель и говорил чужим голосом. Когда Джен прочитала строку вслух, я подумала, что и голос уже не ее.

– „Меня зовут Бесс Моллой, – начала она. – Которую некоторые называют Кровавая Бесс, и вот моя исповедь“.

– Как она могла написать это здесь? – удивилась я.

– Какая разница? – нетерпеливо ответила Джен. – Вот оно, Вайолет! Не могу поверить, что ты не знала о нем. Это же настоящая история Джозефины и Бесс! Мы можем узнать, что произошло на самом деле. Вот как мы выберемся из Ненастного Перевала!

– Как? – не поняла я, гадая, почему история Бесс должна быть правдивее истории Джозефины. – Я думала, ты собиралась использовать это на сеансах с моим отцом.

– Ну да! – воскликнула она, жадно листая страницы. – Но мы можем сделать больше! Можем написать книгу о Джозефине и Бесс и рассказать их настоящую историю. Как „Джейн Эйр“! Я прямо чувствую! Мы станем богатыми и знаменитыми и сможем делать что хотим!

Мне хотелось поддаться энтузиазму Джен, но было что-то в лихорадочном румянце на щеках и беспокойном блеске в глазах, и я сдержалась.

– А как насчет моего отца? – спросила я.

Джен улыбнулась и взяла меня за руку.

– Не переживай, – сказала она. – Я знаю, что с ним делать».

– Вы знали, что она имела в виду? – спрашиваю я.

Вероника качает головой, больше не притворяясь, что ее рассказ – чистый вымысел.

– Я подумала, что это как-то связано с ее планом, она хотела заставить его поверить, что она – реинкарнация Кровавой Бесс. Возможно, она хотела в какой-то момент раскрыть обман, а потом использовать это для шантажа. Вот почему она украла запись сеанса, решила тогда я. Неплохой план. Отец был амбициозен, хотел опубликовать книгу о гипнотерапии и регрессии прошлой жизни. Джен предложила ему идеальный случай для исследования. Она погрузилась в чтение исповеди Кровавой Бесс той же ночью и репетировала, читая его мне вслух через вентиляционное отверстие между комнатами. Вы готовы записывать?