Джен иногда дразнила Кейси, называла его „бедным богатым мальчиком“ и „мажором“ – и, конечно, из нас всех только у него всегда были деньги. Я никогда раньше не задумывалась о том, что это значит, что у него были и власть, и деньги.
И я увидела, как он подтолкнул через стол купюры. Кейси назвал это „залогом с небольшим бонусом“. Когда мы забрали Ганна, он выглядел так, будто за два часа в камере стал ниже на пару сантиметров. На улице его начало трясти, руки и ноги дрожали, точно у тряпичной куклы. Кейси достал серебряную фляжку и сунул Ганну в руку несколько таблеток, чтобы он наконец успокоился. Кейси всегда контролировал ситуацию: именно он всегда приглядывал за Ганном – и за всеми нами, всегда немного в стороне, за объективом своей камеры.
И хотя именно он приносил нам выпивку и не только, я заметила, что сам он ничего не употреблял и даже почти не пил.
„Кто-то должен трезво мыслить“, – объяснил он, когда я спросила его об этом. Я также гадала, знает ли Джен, что Ганн может взорваться в любую секунду, как пороховая бочка, и чего может стоить всем нам его одержимость ею. Но хотя бы Кейси присматривал за ним. И я тоже начала. Даже попыталась сократить количество алкоголя, чтобы тоже сохранять здравомыслие – ради Джен. Я начала замечать, что под макияжем, блестками и напускной бравадой она не такая сильная, какой хочет казаться.
Джен никогда не рассказывала о том, откуда она – просто из какого-то „дерьмового городка“, говорила она, и все. Иногда добавляла, что отец ушел, а отчим был придурком, и „бла-бла-бла, бедная я“.
– Отчим хотел отправить ее в психиатрическую больницу, – рассказал Кейси, – потому что она сказала матери, что он ее лапал.
Когда я рассказала, что мой отец обращался со мной как с пациенткой, а не как с дочерью, она обняла меня:
– Вот что они делают с сильными женщинами. Называют нас сумасшедшими и запирают в клиниках. Как Бесс Моллой.
Кейси, хотя и приглядывал за всеми нами, с удовольствием приглашал к нам в башню разных девушек.
Сначала я ревновала. Я думала, что нравлюсь Кейси, и хотя сама не была так уж сильно увлечена им (и всегда помнила тот холодок, который почувствовала от его прикосновения в ту первую ночь), но считала, что Джен хотела бы, чтобы мы были вместе, такая же пара, как они с Ганном. Но когда бы Кейси ни пытался остаться со мной наедине, Джен всегда вклинивалась между нами. Даже как-то сказала, что лучше мне с ним не связываться, это только все усложнит. „Кейси меняет девушек как жвачку, – доверительно сказала она. – Мы не хотим, чтобы он испарился вместе с деньгами, выбрав новый вкус месяца“.
Я знала, что Джен не все мне рассказала, но решила, что просто она считает меня недостаточно утонченной для Кейси и таким образом хотела меня предупредить, не ранив мои чувства. Поэтому я просто наблюдала, как Кейси почти каждый вечер ускользает с новой девушкой – как правило, это были готки с наивными глазами, в коротких юбках и рваных чулках, уже распробовавшие дорогой алкоголь и что покрепче. Большинство оставались всего на ночь или две, но была среди них одна, девушка с лицом лисички и волосами цвета коктейльной вишни, которая обвилась вокруг Кейси, как боа, и продержалась дольше остальных. Она представилась как „Анаис с умляутом“ [247] , и с тех пор Джен кроме как Умляутом ее и не называла. И тем не менее Джен пускала ее в башню, потому что Анаис никогда не приходила с пустыми руками. Но я подозревала, что это из-за того, как та заискивала перед Джен. Она всегда спрашивала, где Джен покупает одежду и косметику, а после того, как та рассказала ей историю Кровавой Бесс, постоянно задавала вопросы, будто Джен была экспертом. Однажды ночью мы выпивали, и Анаис постоянно поднимала старинное зеркало и ловила лучи, чтобы они зайчиками скакали по комнате, и у меня закружилась голова. Когда я сказала ей перестать, она поднесла зеркало ко мне и спросила: „Чего ты боишься, Вайолет? Что увидишь в зеркале Кровавую Бесс?“
– Так говорят про Кровавую Мэри [248] , – хихикнула Джен. Она явно была не в себе, потому что обычно никогда не хихикала. – И надо произнести имя три раза, чтобы она появилась.
– Готова спорить, и с Кровавой Бесс сработает, – ответила Анаис, хлопая накладными ресницами. – Если мы призовем Кровавую Бесс, сможем спросить, что на самом деле произошло в ночь той резни.
– Я считаю, что это плохая идея, – сказал Ганн.
– Я тоже, – откликнулась я, вспомнив, как шептались девочки в поместье про Кровавую Бесс.
– А я думаю, что будет весело, – возразил Кейси, обнимая Анаис и проводя пальцами по ее горлу: она носила дешевое пластиковое ожерелье, похожее на наши из лент. – Я мог бы вас заснять. Получится отличное видео.
– Почему нет? – пожала плечами Джен, будто соглашалась на это только от скуки. Но по блеску в ее глазах я видела, что идея ей нравится.
Мы выключили свет в комнате, и единственным освещением остались красные отблески от чашки „Максвелл-Хаус“ за рекой. Потом сели в круг, поместив зеркало в центр. Джен рассмеялась и сказала, что это похоже на ночевки у подруг, на которые она ходила, и Кейси, уже прижавшись к камере, сказал, что все его знакомые девчонки в школе-пансионе хотели играть в бутылочку на таких ночевках. Ганн усмехнулся и сказал, что в его районе из бутылок дети делали коктейли Молотова. Даже Ганн, который явно рассердился на Анаис за эту затею, был в большей степени частью группы, чем я. Я чувствовала себя лишней, поэтому рассказала историю про то, как однажды пробралась в западное крыло и увидела, как девушки там играют в карты.
– Это было запрещено, но я никому не сказала.
Анаис усмехнулась, и Джен пришла мне на помощь:
– У Вайолет самая сильная связь с Кровавой Бесс. Она даже носит ее медальон.
– Ну, он принадлежал моей бабушке, Джозефине Хейл, – начала я.
– Ты разве не заметила? – разочарованно спросила Джен. – На фотографии внутри – Бесс Моллой.
Как-то раз я пыталась открыть медальон, но он не поддался. Интересно, как и когда это смогла сделать Джен. У меня появилось чувство, что он принадлежит больше ей, чем мне. Сняв медальон с шеи, я передала его Джен, а она положила его в центр круга. Затем подняла ручное зеркальце и свечу и трижды произнесла: „Кровавая Бесс“.
Зеркало передавали по кругу, и каждый говорил эти слова, даже Кейси, который взял камеру одной рукой, чтобы снять самого себя. Когда очередь дошла до Анаис, она хриплым голосом, словно попала в фильм ужасов, прошептала:
– Я что-то вижу!
Джен прижалась к ней, чтобы посмотреть в зеркало, их лица соприкоснулись. Меня кольнула ревность, и я вспомнила слова Кейси в ту первую ночь – что „Джен любит заманивать в свои сети наивных девушек и менять их по своему образу и подобию, особенно тех, кто хоть немного похож на нее. От последней протеже она устала и готова к новой жертве“.
В то время мне так польстили слова Кейси, что я похожа на Джен, что я даже не задумалась о том, а что же случится, когда Джен от меня устанет. Будет ли Анаис ее новой протеже? Они на самом деле были не очень похожи, разве что пурпурно-алым цветом волос, возможно, пользовались одной краской, но Анаис просто подражала Джен, и Джен должна это понимать и презирать. Вот только когда они вдвоем смотрели в зеркало, мне показалось, что они заговорщицки улыбнулись.
Когда зеркало передали мне, я бесстрастно посмотрела на свое лицо. За эти несколько месяцев в городе я похудела и осунулась, щеки впали, а под глазами легли темные тени не только от макияжа, но и от бессонных ночей. Я выглядела как девушки из западного крыла, те, которые кричали по ночам и которых приходилось одевать в смирительные рубашки и запирать в комнаты с мягкими стенами. Мой отец был прав, вдруг подумала я. Мое место – в Ненастном Перевале.
