Логично. «Эгню и сыновья» – почтенная галерея, специализировавшаяся на старых мастерах. Должно быть, в какой-то момент картина прошла через них.

Астрид достала лупу и исследовала раму из светлой сосны подробнее. Время и на ней оставило свои следы. Из других отметок обнаружились инициалы «Л. Б. К.», написанные твердым карандашом, и описание: «Уэймутские скалы, 1816».

В списке картин стояла та же дата, год медового месяца. Это подтверждает романтическую версию о том, как страсть к живописи отвлекла Констебла от его молодой жены.

Маслом Констебл чаще всего рисовал на холсте, натянутом на подрамнике, который затем закреплял в деревянной раме. Здесь же была сплошная доска – тонкая, вся в царапинах и следах от булавок. Тоже логично. Вряд ли Констебл повез бы подготовленные холсты из Лондона. Быть может, он нашел эту доску в доме викария? Есть шанс что-то разузнать, если удастся извлечь картину из рамы.

Доску удерживали по углам черные гвоздики. Девушка пошла к чемоданчику достать щипчики с тонкими кончиками. Наклонившись над ним, она почувствовала, как ее шеи коснулся поток холодного воздуха. Повернувшись к двери, она ахнула от неожиданности. Посередине комнаты, опираясь на трость, стояла женщина и смотрела в окно. Она была в приталенном твидовом пиджаке, кремовых брюках для верховой езды, невысоких коричневых ботинках и зеленом с золотом шелковом шарфе Hermes, завязанном под подбородком. Незваная гостья медленно подошла к окну, не обращая на Астрид никакого внимания.

Та смогла рассмотреть ее. Ослепительно-белые, невесомые, словно сахарная вата, волосы. Тонкие брови дугой нарисованы темным карандашом. Прямо под ушами, будто приливная отметка, проходила граница светлого тонального крема, ниже которой свисали жемчужины грушевидной формы.

– Добрый день, – сказала Астрид. Женщина поджала губы, не отрывая взгляд от окна. – У вас все в порядке?

Все так же пристально смотря в сад, она спросила:

– Вы знаете, что это была за комната?

– К сожалению, нет.

Она повернулась лицом к Астрид.

– Моя детская. Ребенком я сидела у этого окна и смотрела, как меняются времена года. Если мне хотелось цветов определенного оттенка, давали указание главному садовнику. Они сажали то, что я попросила. И я могла рисовать пейзажи. – На мгновение детские воспоминания смягчили гостью, но прежняя бесцеремонность почти сразу вернулась. – А теперь только посмотрите. Семьи. Тележки с мороженым. Просто омерзительно.

– Вы, по-видимому, леди Шерборн?

– Она самая.

Затем она пробурчала что-то вроде «стл». Она имела привычку глотать часть гласных.

– Стул?

– Именно это я и сказала.

Астрид принесла и поставила возле окна деревянный стул. Леди Шерборн опустилась на него и продолжила:

– Вы художник?

– Я в самом деле рисую… по крайней мере, раньше рисовала. Но здесь я чищу и реставрирую картины. В конце года организуют выставку.

– В самом деле? – Женщина скрестила руки на груди.

– Кстати, пока вы здесь, – Астрид подошла к отобранным ею картинам, – могли бы вы рассказать, где висели эти картины? Мне это очень помогло бы понять, как лучше их почистить. – Она взяла написанную маслом картину с лилиями в вазе, которые пожелтели из-за потемневшего лака.

Леди Шерборн всмотрелась в картину.

– Эта висела над камином.

– Очень важные сведения. Я полагала, что здесь собралась копоть.

Астрид стала показывать другие картины. Леди Шерборн припомнила где-то половину из них. «В доме было полно картин, – объяснила она, – и коллекция постоянно менялась. Чтобы покрыть счета за обслуживание, муж часто их продавал», – добавила она с легким оттенком раздражения.

Через несколько минут леди Шерборн стала ерзать на стуле. Астрид торопливо достала Констебла.

– Можно еще спросить вот об этой?

– Что ж, если нужно.

– Помните что-нибудь?

– Она висела в одной из спален. Больше ничего не знаю.

– Понятно. Просто мне кажется, что она станет центральным экспонатом.

– Нет, что вы. – Леди Шерборн показала тростью на другую картину у стены. – Вот эта должна быть гвоздем выставки.

Это был ростовой портрет – девушка примерно двадцати лет в светло-голубом бальном платье. Она властно смотрела из рамы. Астрид поднесла картину поближе и прислонила к столу. Она и близко не попадала в список кандидатов. Однообразные, безвольные мазки, слишком приукрашивающие. Подобный эффект достигается в фотографии, если на объектив надеть марлю.

– Честно говоря, она немногого стоит.

– Вы так думаете? – сухо спросила леди Шерборн.

– Пожалуй. Краски довольно тусклые, поза театральная. А сам объект… Она красивая, но такая суровая!

Леди Шерборн поднялась со стула.

– А вы знаете, что это за объект?

– Не знаю.

– Это я. Картину написали для моего дебютного бала.

Чтобы выиграть время, Астрид снова рассмотрела полотно, чувствуя затылком горящий взгляд леди Шерборн. Затем обернулась.

– Мне очень жаль. – Она нервно засмеялась. – Но я ведь сказала, что вы были очень красивы.

Леди Шерборн встала перед картиной и приняла ту же позу, словно любовалась собой в зеркале.

– Была?

Астрид сделала серьезное выражение лица.

– Простите, конечно нет. И сейчас тоже.

Леди Шерборн взяла трость. Костяшки пальцев побелели на серебряной рукояти.

– Если эта выставка имеет отношение к истории Шерборн-холла, портрет должен занять на ней центральное место. Оно принадлежит хозяйке дома, а не какому-то посредственному пейзажу. Так что займитесь его чисткой.

– Не уверена, что здесь последнее слово за мной.

– Уж позаботьтесь, чтобы было за вами. – Прищурившись, она посмотрела на Астрид. – Да, и мой браслет, который на картине, мне никогда не нравился, так что поменяйте и его. Добавьте побольше блеска. Но одно должно быть ясно – мой портрет займет почетное место.

Она указала тростью на Астрид, затем направилась к двери.

Астрид прошла по коридору в волонтерскую комнату. Обед в хорошей компании казался привлекательнее, чем чистка юной леди Шерборн. Рано или поздно сделать это придется – хозяйка поместья явно привыкла добиваться своего. Но сейчас можно полакомиться «тройным обедом пахаря[38]» из «Апельсинового сада». Другой плюс – полная банка такого печенья, которое бы Саймон не одобрил. Ничто так не портило удовольствие от хорошего печенья, как причитания сидящего напротив Саймона. Что ж, его здесь нет, а значит, она съест столько печенья, сколько пожелает.

Она посмотрела в телефон. Ответа от Саймона тоже нет.

– Я заметил, вы беседовали с леди Шерборн? – Гарольд пододвинул свой стул ближе.

– Заметили? – переспросила Астрид.

– Ну да. Я совершал небольшой моцион – только никому ни слова! – и видел, как она выходила от вас.

– Да, я с ней познакомилась. Пугающая женщина, вы согласны?

Маргарет загнула уголок в книге о георгианских гобеленах и отложила ее в сторону.

– «Смертоносная» было бы более уместно.

– Помните, я реставрирую коллекцию картин, которые она продала Фонду? – сказала Астрид. – В общем, там есть ее портрет в образе молодой дебютантки. И она хочет, чтобы он стал гвоздем выставки.

– Еще бы ей не хотеть, – фыркнула Маргарет.

– И еще – это вам наверняка понравится. Она даже хочет, чтобы я вписала туда браслет помоднее.

– Правда? И вы напишете? – спросил Гарольд.

– Наверное. – Астрид посмотрела на их горящие любопытством лица. – Это все часть работы. Самые известные картины по всему миру нередко подправляли.

– Это правда, «Мону Лизу» изменяли много раз, – сказал Гарольд.

– Да, так и есть. Так что добавить браслет не принесет особого вреда. Картина не очень ценная – скорее дорога как память.

– Вы еще добавьте на заднем плане небольшого лорда Шерборна, который зовет на помощь.