Закутался в теплый уютный халат. Нажал кнопку на пульте от телевизора.

Чем нас порадуют? «Короткие новости» на двадцать шестом канале. Оставлю. Пусть балаболят. Мне нравятся именно короткие новости. Они как удар пульса планеты. А длинные рассуждения за жизнь и политику – как растянувшаяся и ноющая сердечная боль.

«Рекордное таянье льдов в Арктике… Австралийский город впервые за последние сорок лет занесло снегом…» Северным полушарием овладела аномальная жара. А южным – аномальный холод…

«Исламский Халифат подал заявку на членство в ООН…»

Я вышел на балкон, где произведением сказочного художника сиял ночной город. Звездное небо сейчас неожиданно чистое, будто и не было бесконечной хмари последних недель и вечного светового электрического загрязнения, свойственного всем мегаполисам. Все видно. Вон Юпитер-гигант. А вот Марс с атмосферой, в двадцать раз менее плотной, чем на Земле, а температура редко бывает выше нуля. Там мы до сих пор надеемся найти хотя бы лишайники. Солнечная система – это наша прихожая Вселенной. А дальше – Большая Медведица, Созвездия Кассиопеи. Россыпь Галактик.

Телевизор долдонил:

«Запуск пилотируемого космического корабля «Россия» с российско-американским экипажем прошел успешно. Через шесть часов после старта стыковка со станцией завершилась»…

Я уставился наверх, тщетно пытаясь рассмотреть, где же крутится Международная космическая станция, куда пристыковался наш корабль.

С детства космическая бездна имела надо мной гипнотическую власть. Душа моя рвалась в звездные просторы, притом так яростно, что это невозможно объяснить простой мальчишеской романтикой. Мне казалось, что мой дом там.

Вот и сейчас я испытал тот же старый порыв. Небо будто втягивало в себя. В нем что-то было. Живое и холодное. И гораздо ближе, чем неоткрытые лишайники Марса.

Вдруг как удар тока шандарахнул меня.

– Ядрен корень, – только и прошептал я.

Надо моим домом зависло Нечто! Оно вмиг материализовалось из небесной темноты!

Это был классический треугольный НЛО!

Повисев секунд десять, он двинулся неторопливо в сторону небоскребов Москва-сити. Он походил на сгусток черноты, который еще чернее, чем небо. Ребро его было метров двадцати. По углам тусклым розовым светом мерцали огни. Он был величественен и ужасен.

Пополз мороз по коже, нахлынул иррациональный ужас. Наши предки боялись тьмы, где водились хищники и духи нижнего мира. А меня сейчас обдало не просто тьмой, а чем-то совершенно чужеродным.

Я перевел дух, собираясь с мыслями. Когда мне это удалось, я понял, что передо мной мой старый знакомый. На моей памяти, это третья наша встреча. Интересно, это один и тот же объект, или просто однотипные корабли неизвестных наблюдателей?

Первый раз я увидел его в туристическом походе в пятом классе. Он завис над нашим лагерем. Задрав головы, мы таращились на него. Больше всего мне показалось странным, что такая огромная махина, такой солидный аппарат имеет какой-то интерес к жалкой группе мальчишек-сирот и пожилому учителю детского дома. Он должен исследовать Черные дыры и покорять миры. А тут висит над заурядными пятиклассниками и, похоже, ему что-то от нас надо.

Потом он медленно тронулся с места, как круизный лайнер от пирса. Сверкнул. И исчез.

Мои спутники были просто в глубоком шоке.

– Не, ну вы видели, – все трещал Санька Малой, главный сплетник и балабол, которого невозможно остановить. Но и он сейчас трепался как-то без огонька. – Это же они с Венеры, да? Или с Юпитера?

А наутро к моему изумлению никто не помнил ночного происшествия. Кроме меня. Но с годами я почти убедил себя, что ничего не было. Мне просто пригрезилось.

Второй раз видел его, уже будучи молоденьким лейтенантом. Шли учения по запуску баллистической межконтинентальной ракеты с Крайнего Севера на Камчатку, аж за семь тысяч полноценных километров. Событие не только военное, но и политическое. Надо время от времени напоминать зарубежным супостатам, кто есть кто, и у кого что имеется на все случаи жизни. Обычно действовало. От слов «учения ракетных войск стратегического назначения» у наших оппонентов, конечно, тех, кто был в курсе тонкостей момента, начинались нервные колики.

На такое событие прибыл заместитель министра обороны со свитой. Темнело. Тут и появился этот самый Треугольник. Прямо над пусковой площадкой.

Все переполошились. Пуск хотели отменять. Но Треугольник провисел недолго. Не стал мешать и исчез. А пуск прошел успешно.

В итоге со всех нас взяли подписки о неразглашении с обещанием страшных кар в случае нарушения. Особист тогда мне сказал:

– Не ломай голову, лейтенант. Тайны природы не по твоей части. Твое дело – запускать ракеты.

Эх, знал бы он, что вскоре станет моим делом…

Треугольник медленно уплывал. Интересно, кто-то видит его кроме меня? Не похоже. Тогда следующий вопрос, гораздо более неприятный. А не галлюцинация ли это?

Голова закружилась. Я зажмурился. А когда снова открыл глаза, треугольника не было.

Прокатилась горячая волна по телу. И схлынула, оставив пустоту в голове.

Ушел Треугольник. Пришла обыденность. И из недр телевизора очередная звездулина из мелодраматического бесконечного сериала заламывала руки и гнусным голосом блеяла:

«Это твоя дочь. Я клянусь тебе всем, что мне дорого».

Какая дочь? Где «Короткие новости»?

Я отступил в комнату. Посмотрел на висящие на стене часы с медными стрелками.

Двадцати минут моей жизни как не бывало! Это жуть настоящая! Где я находился? Что со мной было?

Уселся на диван, стиснул виски пальцами. Потом вздохнул несколько раз.

У меня возникло чувство, что в грудь внедрен какой-то посторонний предмет. Не больно, но тревожит сильно.

Я уже однажды терял вот таким образом время. Тот злополучный последний выезд на полигоне. Тогда из моей памяти исчезли сорок минут. И был такой же страх, такая же горячая волна. Это событие перевернуло всю мою жизнь, вывело ее в какую-то сумеречную зону. И вот опять…

Я думал, что не засну не только сегодня, но и в ближайшие дни. До тех пор, пока это ощущение чужого воздействия и воспоминания о потерянных минутах хотя бы немного не поблекнут. Но едва выключил телевизор, как провалился в тяжелый сон.

Мне снилось что-то сильно замороченное и дико сложное, когда пространство сна и поступки в нем перекручены до безобразия самым абсурдным образом. Но я ни за что не припомню этого сна.

В семь утра меня разбудил настойчивый звонок коммуникатора.

Это выработанный годами рефлекс – рука моментально метнулась к прибору. Если ты в сознании, и можешь дотянуться рукой, вообще, пока ты жив, на треньканье коммуникатора ты должен ответить.

– На проводе, – старорежимно оповестил я.

Звонил Эскулап:

– Хочу тебя порадовать. Пациент пришел в себя.

– Как вывели?

– Да сам не пойму. Он просто вернулся. Сильно удивив задремавшую в ночной час медсестру.

Я зажмурился. События вчерашней ночи обрушились на меня лавиной. В грудь по-прежнему был воткнут тот самый невидимый кол неопределенности и спрессованного страха. Но сейчас не до копаний в себе.

– Во сколько примерно это было? – спросил я.

– Точно скажу. В ноль часов тридцать девять минут…

Голова пошла ходуном. Я терял опору. Мир потек и стал оплывать, утрачивая внятные очертания. И мне потребовалось серьезное усилие воли, чтобы удержать его в своих формах.

Ноль тридцать девять! Минута в минуту, когда надо мной завис Треугольник.

Что это все значит, черт возьми?! И вообще, способны ли мы уловить канву надмирных событий, которые формируют события в Подлунном мире?

Я прикусил губу так, что ощутил соленый кровавый вкус. А потом произнес:

– Сейчас буду. К моему приезду пациент должен быть готов отвечать на мои вопросы.

– Ну, если должен… Тогда будет…

Глава 22

Опираясь на отрывочные оценки Ивы, я предполагал, что Писатель окажется занятной и нестандартной личностью. И он оправдал все мои самые смелые ожидания.