– Не сказать, чтобы особенно дружественные, – пожал плечами Дальмонт, недоумённо поглядывая на старшего товарища, – но, можно сказать, что приятельствуем. По крайней мере, конфликтов не было, и приглашения на пирушки присылают регулярно… А что нам это дает?

– Сейчас Рой притащит выпивку, и вы понесёте её господам гусарским офицерам, – пресекая последующие вопросы, Фрэнк предупредительно выставил ладонь вперед. – Под спиртное вы сыграете с гусарами в карты и выиграете шесть лошадей…

– Я ж говорил, что нам семь штук надо! – возмущённо вскинулся Сварт и тут же сдулся под гневным взглядом Бёрнхема.

– Я сказал – шесть, значит, шесть! – отрезал Фрэнк, испепеляя пирата начальственным взором. – Либо одного из оглоедов в лагере оставь, либо у Тэйлора его одра отбери… если сможешь, – представив картину противоборства старого служаки и не менее старого наёмника, Фрэнк весело хмыкнул в усы, – или выклянчи…

– А если господа гусары окажутся лучшими, нежели я, игроками? – чуть испуганно промямлил Дальмонт, настороженно глядя на Фрэнка. – И я не то что не выиграю новых лошадей, а и наших проиграю?

– Никаких если, Генри, – Бёрнхем уверенно глянул в глаза другу и ободряюще хлопнул его по плечу. – Я верю в вас и вашу удачу. А кроме того, на карту поставлены наши жизнь и честь, так что у вас нет иного выхода, как вернутся к утру с лошадьми. А Сварт, – капитан покосился на притихшего наёмника, – будет вас поджидать в полной готовности, дабы немедля экипировать ваш выигрыш и двинуться в путь… так что не печальтесь – Фортуна благоволит смелым. Печаль и волнение – это моя прерогатива… на нынешний вечер, но и я, – Фрэнк перекрестился сам и перекрестил Дальмонта, – свято верю в ваш успех.

– И не надоело вам курить? – угрюмо пробурчал Дальмонт донельзя сварливым голосом, глядя, как Митчелл раскуривает вторую подряд сигару. – И ладно бы, чего достойное потребляли, так нет, какой-то дешевой дрянью травитесь.

Майлз, зная, что лейтенант, обходя посты и секреты, навернулся в яму, изгваздал до неприличия мундир и порвал брючину, удивленно покосился на ароматно тлеющую Hoyo de Monterrey Epicure Especial* (сорт дорогих, эксклюзивных сигар), неторопливо, со смаком, затянулся и решил не обращать на офицерское ворчание никакого внимания.

– И вообще, – Генри, не желая и дальше демонстрировать несвежие кальсоны через прореху в галифе, вынул из несессера внушительную иглу с суровой нитью и принялся штопать разрыв поверху. – Ваше, Майлз, курение, во-первых, может демаскировать нашу позицию, а во-вторых – просто опасно для здоровья!

Завершая эмоциональную нотацию, Генри решительно ткнул иглой в шов, пробил его насквозь и вонзил острие себе в бедро. Выпучив глаза и прикусив язык, лейтенант зашипел, словно потревоженная кобра, и моментально позабыл о претензиях к курильщику.

– Как по-моему, – Майлз выдохнул ряд аккуратных дымных колечек и с интересом проводил их взглядом, – так беспокоиться и не о чем, – сержант зажал сигару между пальцами и повел ею вокруг, словно светящейся указкой. – Сидим мы у подножия холма и ни одна сволочь, сколь бы глазаста она ни была, нас здесь хрена с два углядит. А беспокоиться о вреде курения на войне и вовсе глупо, потому как шансов отхватить пулю от бурского снайпера не в пример больше, чем разжиться чахоткой или какой другой заразой.

Закончив штопку, Дальмонт неохотно пошурудил палкой в затухающем костре и, словно признавая правоту сержанта, продолжать дискуссию не стал. Утвердив закопченный кофейник среди багровых углей, лейтенант опрокинулся на спину и, уставившись в брильянтовый пересверк невыносимо ярких звезд, вслушался в ночь.

Темнота разнообразием звуков не баловала: где-то вдали, под аккомпанемент злорадного хохота гиен, раздавался тоскливый вой упустившей добычу львицы, на вершине холма хрипло откашлялась какая-то птица, да неугомонные цикады, завершая окружение, беспрестанно трещали о чём-то своём.

– Чего шумим, чего не спим? – бесшумно вынырнув из ближайших зарослей, Паркер послюнявил палец и потрогал бок начинающего фырчать кофейника. – Не знаю, как за холмом, а я вашу ругачку ярдов за двести слышал…

Услышав вопрос о гипотетической ругани, Майлз и Дальмонт обменялись непонимающими взглядами и, ничего не говоря, вернулись каждый к своему занятию: курению и беспечному созерцанию небесных светил.

– Чё, так и будем молчать? – недовольно буркнул Паркер, разливая кофе по оловянным кружкам. – А то, может, и вовсе спать завалимся? Когда ещё Сварт со своей разведки притащится…

– Вот именно, когда и с чем, – озадаченно пробормотал Дальмонт, приподнимаясь с земли. – Как по мне, так лишь бы вернулся сам и остальных в целости привёл…

– Если ты о Сварте печешься, – беспечно отмахнулся Майлз, выдыхая очередную струйку дыма, – так это ты зря. Старый бродяга всегда и отовсюду выходил без проблем и сейчас вылезет.

– Так это раньше, – хмуро возразил Дальмонт, осторожно принимая кружку с кофе у Паркера. – А сейчас времена другие – война – и та изменилась, стала мобильней и скоротечней, а Сварт… он и вправду старый бродяга, где ключевое слово – старый…

– Война и впрямь вся какая-то маневренная стала, – прошипел Паркер, прихлебывая кофе. – Мы перед тем, как в Масеру обосноваться, две недели подряд от буров к бурам маневрировали. Только я так и не понял, кто кого поймать был должен: мы их или они нас?

Рой шумно отхлебнул из кружки и уставился в темноту перед собой, всматриваясь в приближающуюся тень.

– А вот и чиф объявился! – с радостным удивлением хмыкнул Паркер, едва командир переступил границу света и тьмы. – Фрэнк! Тут наш зануда, – Рой сморщил нос и покосился на Митчелла, – изо всех сил не верит, что война меняется. Так ты ему всю глубину его неправоты авторитетно, на пальцах разъясни…

– Война не меняется, – флегматично буркнул Бёрнхем, вынимая кружку с кофе из рук Паркера. Перехватив недоумённые взгляды Роя и Дальмонта, капитан бесшумно отхлебнул подостывший напиток и усталым тоном учителя воскресной школы начал неторопливую лекцию:

– Во все века, на любой войне неизменными остаются три основных правила: первое – выживи сам, второе – помоги выжить другу и напоследок, если сумеешь, – убей врага. Так было, так есть и так будет. Поэтому война и не меняется. Это мужчины, которых выбрала война, меняются с каждой милей и каждым часом в этом, убивающим их, мире. Все остальное – неизменно. Да! – Бёрнхем отставил кружку в сторону и с силой потер разламывающиеся от боли виски. – С восточного поста просигналили, что наблюдают движение в паре миль на север от нас. Рой! Возьми свою шарманку, – капитан небрежно махнул в сторону раскорячившегося на треноге пулемета и пару подручных и смотайся на пост. Скорее всего – это Сварт впотьмах с пути сбился, ну да чем черти не шутят, пока Бог спит. Подстрахуемся.

Паркер тяжело вздохнул, пробурчал что-то нелестное о ночных смотрящих и демонстративно гулко утопал в расположение валлийцев. Вломившись в палатку пулемётной команды, Рой запалил масляную лампу и тихо, почти по-домашнему, что-то буркнул. Реакции не последовало. Парой минут позже по палатке валлийцев разнесся дробный, словно перестук автоматического «браунинга», рёв сержанта и рядовые гуртом повалили наружу. После непродолжительной нотации, сопровождаемой глухими апперкотами и звонкими оплеухами, пятеро самых невезучих резво потащили «кольт» на позиции секретов, Рой поспешил к командирскому кострищу, а остальные – в палатку. До рассвета оставалось не меньше четырех часов, и тратить это время впустую было бы глупо.

А еще получасом позже, усталый, но довольный собой Сварт развалился на земле напротив Бёрнхема и, безрезультатно пытаясь выбить бурую пыль из задубевшего от грязи мундира, негромко бубнил о результатах рейда.

– Ну что я скажу, чиф? – старый пират со скрипом поскреб грудь под пропотевшей сорочкой. – Если ты пару-другую осадных мортир в кармане не припрятал, то делать нам в той Бокачоле нечего. Не по зубам она нам.