- Пройдемте!

Писатель ждал меня в коридоре. Я кивнул на него, отрекомендовав:

- Это наш консультант.

- О, вы теперь служите в ФСБ, Леонтий Авенирович? – язвительно осведомилась дама, глянув на Писателя, судя по всему, давно ей знакомого.

- На что нищий литератор с голодухи не пойдёт, - только и развел руками тот.

- Ну да, ну да, - дама вдруг совершенно по-человечески и иронично улыбнулась, и стало понятно, что она не бульдог, а актриса, подстраивавшаяся под царящие в этом клоповнике сумасшедшие нравы. - И что вам нужно, товарищ из ФСБ и нищий литератор?

- Папку с западно-немецкими и китайскими гравюрами – поведал Писатель. - Инвентарный номер двадцать девять сто один.

- Не вижу проблем, - сказала Анна Михайловна. - Она в подвале, куда перенесли все архивные материалы.

Как я понял, благодаря именно ее стараниям в подвале все находилось в идеальном порядке. Поэтому долго искать папку с гравюрами не пришлось.

- Вот, - главная хранительница институтских сокровищ сверила номера по книге учета и положила объемистую, больше метра в длину, папку на большой деревянный стол в центре подвала, освещаемый тремя сильными настольными лампами. - То, что вы искали.

Писатель открыл папку. Я стоял за его спиной, наблюдая, как он лихорадочно просматривает ее содержимое.

Итог был таков. Папка – в наличии. Содержимое в виде старых гравюр – оно тоже на месте. А единственный лист, который нужен мне, как водолазу кислород, отсутствовал.

- В этой папке он был, - растерянно произнес Писатель. – Я же видел.

Анна Михайловна, поняв, что происходит нечто экстраординарное, глубоко вздохнула от гнусной неожиданности и на миг даже как-то потерялась, сникла. Но тут же собралась. Стала деловито и быстро листать журналы учета, пересчитывать страницы. В итоге вынужденно согласилась:

- Одного листа не хватает!

Она посмурнела, как грозовая туча. Представляю, сколько сил ей стоило содержать тут все в порядке. И вдруг недостача. Да еще выявлена чекистами. Наблюдая за ней, я уверился в глубине души, что она не при делах. Для нее это все как гром среди ясного неба.

- И кто же его мог взять? - сдерживая чувства, нарочито спокойно произнес я.

Сказать, что я испытал разочарование - это ничего не сказать. Второй раз за время Поиска быть рядом с обещанным Предметом и хватать вместо него воздух – это хорошенько бьет по нервам Старьевщика, всем существом нацеленного на результат. Да и в момент кульминации Поиска просто так Предметы не пропадают.

- Понятия не имею, кто взял, - раздраженно произнесла хранительница.

- Понимаете, Анна Михайловна? – вкрадчиво произнес я. - Вещь та очень ценная. Ее пропажа – это уголовщина.

- Кто сказал, что вещь ценная? – пошла в наступление хранительница. - Помню я ее. Никто даже не определил, что это такое. Какой-то алюминиевый новодел. Таких гравюр на металле…

- Вы уж поверьте мне, - заверил я с безупречной убедительностью в голосе.

Она устало махнула рукой и вздохнула:

- Да понимаю… Вы не представляете, какой хаос был в фондах до меня. И сколько сил стоило навести в институтском хозяйстве порядок, особенно, когда это надо тебе одной… А кто взял? Да нечего и гадать. Этот прохвост Сойфер!

- А где он сейчас? – осведомился я, с угрюмым и, вместе с тем, с каким-то сладким предвкушением прикидывая, как жестко, с толком и расстановкой, буду вышибать Предмет из старшего преподавателя.

- Две недели как уволился, - ответила Анна Михайловна.

- С чего бы? – удивился я делано.

- Понятия не имею, - пожала она плечами. - Это такое счастье было, что я даже спрашивать не стала, чтобы не сглазить. Интересно, что ему деньги были начислены. Я звонила, чтобы он их забрал. Но дома трубку никто не брал. Он живет один, так что и спросить некого.

- Он так щедр, что решил подарить свои кровные деньги родному институту? – заинтересовался я.

- Жаден, как Плюшкин, - презрительно скривилась хранительница. - Но тут пренебрег своим правилом удавиться за каждую копейку.

- Были, значит, причины, - отметил я.

- Да ясно, что за причина! – взорвалась Анна Михайловна. - Вещь оказалась ценная! Притом настолько, что даже такого скупердяя лишние две тысячи рублей теперь не волнуют… Вот же мерзавец! Не хотела его брать. Чувствовала, что на пушечный выстрел нельзя подпускать к фондам. Проектор наш его протежировал.

- Это который голубь сизокрылый? – усмехнулся я.

- Да все они там… Тьфу, - Анна Михайловна презрительно скривилась, а потом устало спросила: - Что, уголовное дело будет?

- С этим пока повременим, - веско уронил я…

- Ну, Вадик! Ну, паскудник! – возмущался Писатель, подрыгивая на мягком сиденье в салоне моего «Ниссана Ночь» цвета морской волны. – А я его, тварь хитровыделанную, еще жалел!

- В связи с чем? – полюбопытствовал я, крутя баранку.

- Он в филиале Госархива работал. Там образовалась недостача документов. И он фигурировал в числе главных подозреваемых. Знаете, на международных аукционах хорошо идут документы советского периода. Наши исторические деятели тысячи бумаг подписали и тысячи резолюций поставили. И все это в архивах. А автограф какого-нибудь известного наркома на аукционе может стоить долларов пятьсот, а то и тысячу, пусть там даже это приказ о выделении эшелона гвоздей на строительство моста через Днепр. Единиц хранения с такими подписями в Госархиве даже не миллионы, а больше миллиарда. Сопрешь пару сотен – никто и не заметит.

- Но заметили, - я крутанул руль и обогнал приземистый легковой электромобиль «Фольксваген» – такие в последние два года все больше покоряли столицу, хотя толку от них в нашем климате немного.

- Компетентные товарищи узнали, что документы стали всплывать на западных аукционах. Сойфера задержали. Он тогда часто мелькал в СМИ, как пламенный сподвижник оппозиции и разоблачитель ГУЛАГов. За него была организована целая информационная компания. И я сдуру подписал письмо деятелей культуры в его защиту.

- Проявили доброту в ущерб объективности. Бывает, - кивнул я с усмешкой. – И вот получили в ответ полной ложкой. Ведь наверняка хотели с этим Золотым листом своей доли сенсаций и славы. И где оно?

- Сенсация лопнула, - печально вздохнул Писатель.

- Вот поймаем негодяя. И что, опять будете письма в его защиту строчить?

- Каждый человек имеет конституционное право иногда побыть дураком, - сказал Писатель. – Теперь мне все понятно. Меня он пригласил взглянуть на Золотой лист, как эксперта. Убедился, что в его руках богатство. И тут же умотал с ним за бугор.

- Ну да, - согласился я, прикинув, что это еще лучший вариант. Гораздо хуже, если Предмет в руках деста. Такое возможно. Но мне все же в это не верилось.

Мы проехали через Рижскую эстакаду и углубились в новый район, где выросли веселенькие и какие-то на вид несерьезные многоэтажные кубики, напоминавшие конструктор «Лего».

А вот и жилкомплекс «Гнездо». Он состоял из разноцветных зданий, кольцами опоясывающими зеленые дворики с детскими площадками, скверами и автомобильными стоянками.

Место престижное. В этой реальности Писатель оказался куда более востребован. Книг написал в два раза больше, а тиражей их хватило на новую трехкомнатную холостяцкую квартиру в «Гнезде». С женой развелся десять лет назад. Она укатила в Литву, забрав двух дочек. Так что жил он тут один-одинешенек.

Перед въездом в комплекс Писатель попросил:

- Высадите здесь. Загляну в магазин. Холодильник мой пуст, темен и холоден, как Арктика зимой.

- В Арктике атомоходы, моржи и медведи, - резонно заметил я.

- А у меня - три пельменя.

Я остановил машину около длинного стеклянно-бетонного супермаркета «Восьмерочка», достаточно бюджетного и доступного для всех слоев населения. В отличие от гламурных «Эко-магазинов», один из которых гордой и финансово неприступной для смердов крепостью сиял напоказ своими витринами через дорогу.