Понятно, это он меня так наказать удумал... Блин, а с виду вроде умный дядька! Впрочем, ладно — уж лучше я, чем тот садюга. Всю кожу с бедной хвостатки снял! Ну, или, с полухвостатки...

— Вздумаешь хитрить или щадить без меры... — сотник вновь поглядел на парочку в камзолах. — Сам шкуру спущу.

Поглядев на играющего челюстями Гену, я нехотя встал позади девчушки. Ушибленную руку ощутимо потряхивало, но стиснув зубы, я все же взялся за дело. Первый удар заставил малявку лишь испуганно дернуться — несмотря на звучный свист, прутья коснулись лишь столба.

— Десять розг. — объявил рыжий, не сводя с меня глубоких серых глаз.

— Так было же пять!

— Теперь одиннадцать. — объявил он и тут же отпихнул от себя подскочившего «сержанта».

Тот попытался воззвать к разуму и принялся повторять про «княжеский наказ», но ответ получил лишь кулаком в бороду:

— Одиннадцать розг или голова с плеч! И пошевеливайся, нечего цирк за дарма устраивать. Чай не в Живанплаце... — сплюнул он, глядя в толпу.

Я готов был поклясться, что видел хитрую улыбку, промелькнувшую сквозь густую бороду. Что-то тут не то. Что-то совсем не то! Сдается мне, вся эта «казнь» была затеяна отнюдь не из-за яблока.

Глубоко вздохнув, я взялся за прутья здоровой рукой.

Несмотря на кляп, плотно загнанный в девичий рот, с каждым взмахом мокрой вязанки, синевласка истошно мычала. Все громче и громче. Оклемавшаяся ушастая ругалась, сыпала угрозами и пыталась протолкнуться к лестнице, северяне бились о заклад, выясняя, устоит ли «скоморошница» на ногах, а Гена продолжал все крепче сжимать челюсти и, теребя пустые ножны, вздрагивать от каждого удара.

Сквозь визг розог мне чудился далекий хрип рации и лязг давно мертвых катков.

На последнем ударе, обшарпанные доски эшафота украсились застучавшими каплями крови. Как бы я не старался, даже удары по касательной вспороли спину девушки. Когда синевласку наконец отцепили от столба она звучно грохнулась на помост, демонстрируя всем собравшимся алые полосы во всю спину. Платье разорвало в клочья.

Счастливая улыбка на лице молодого северянина сияла ярче слез волшебницы. Забрав и закинув розги обратно в бочку, он уже намеревался спихнуть девчушку с помоста, но окрик «сержанта» заставил остановиться. Вместо начищенного сапога, девушку коснулись морщинистые руки — бородач понес страдалицу в толпу бережно передавая странным мальцам в синих камзолах.

— Доволен? — голос рыжего великана вырвал меня из прострации. — А теперь оброк! Плати, не то сам в колодки сядешь!

Ни мычание синеглазой, ни размашистый визг плетей, ни вопли хвостатой нисколько его не тронули. В отличии от кривляний одного заезжего идиота который пытался уберечь двух дур от топора.

Кажется, я начинаю понимать, почему северян в городе недолюбливают...

Не дождавшись ответа, великан презрительно фыркнул и резким движением вырвал кошель из моей руки.

— Р-р-рапиру... — прошипел заикающийся то ли от страха, то ли от гнева «оруженосец».

— Рапиру? Ах, это...— повертев красивый клинок в могучих руках, сотник со всего маху приложил его об колено.

Дорогой и очевидно крепкий металл не выдержал надругательства, отчего лезвие разломилось надвое. Швырнув обломки мне под ноги, великан, ни говоря ни слова, спустился с помоста.

— Вот же хер рыжий... — еле слышно фыркнул я.

Что стражники, что горожане — начали расходиться. Кто в казарму, кто в ворота, а кто — в ближайший кабак, дабы новую басню рассказать. Об охреневшем северном долбозвоне «Рыжей бороде» и потасканном наемнике «Покоцанному балде».

И я так и не понял, кто кого перехитрил...

Пока Гена суетливо собирал осколки своей булавки, на эшафот взбежала ушастая с вновь надетой глазной повязкой.

— Ой, ладно! Чем мог, тем помог. — отмахнулся я, не желая выслушивать благодарности. — Давай только без соплей обойдемся. И так тошно... — мощный удар ботинком по самому сокровенному, отбил все потуги на благородство.

Пока я отчаянно хватался за ширинку, охреневшая кошатина плюнула мне прямо в рожу и тут же заспешила к лестнице. Сыпя проклятиями, она побежала за «синими» пацанами, ведущих едва держащуюся на ногах синевласку за ворота.

Нафига они ее из города-то повели? Аптека ведь в другой сторо... Блин, больно-то как!

— Гена-а-а... Генка, а ну вломи этой дуре ушастой... Прям по роже... — шипел я, прыгая на одной ноге и пытаясь совладать со жжением в интересном месте.

Но вместо справедливой казни неблагодарной жопы в изорванных штанишках, парень лишь как-то странно посмотрел на меня. До крови сжав обломки рапиры в руках, пацан спрыгнул с эшафота и едва-ли не бегом ломанулся по дороге, то и дело вытирая что-то с лица.

А его какая муха укусила? За булавку, что ли, обиделся? Или за деньги?

Закончив прыгать как дебил и поглядев на опустевшую площадь у казармы, я встретился взглядом с десятником. Сияя наливающимся синяком под глазом, он пожал плечами:

— Вон оно как бывает, да? Ну, бывай, «кукушонок»! — он дружески подмигнул мне и тут же махнул своему напарнику.

Дождавшись пока недовольный парень унесет бердыш в казарму, бородач подхватил толстое копье у помоста да двинул по пыльной дороге в сторону площади. Казни казнями, а патруль по расписанию.

Все еще болезненно морщась, я прислонился к пустой колодке и принялся хлопать по нагрудным карманам в поисках сигарет. А ну да, стеганка же...

— Мда, день новый, а дерьмо все то же... — фыркнув и оглядев опустевший пустырь перед воротами, я нехотя заковылял к лестнице.

Родной клоповник в закатных лучах выглядел еще дешевле, чем обычно. И я даже не уверен, то вина солнца или отвратительной шумоизоляции, что стала еще паршивее после пожара.

— Да, да, да!!! Выплесни свое молочко мамочке в ротик! О, вот так! Еще!!!

Встретившись взглядом с раскрасневшимся от подобных воплей малолетним водоносом, я нехотя двинулся к двери борделя. Вернее — ширме. На новую дверь старая карга очевидно зажмотилась.

В главном зале, вместо лестницы на второй этаж, теперь располагалось нечто вроде бара. Ну, или рыгаловки.

Синие, от дешманского пойла, рожи вызывающе уставились на меня, но после беглого осмотра, быстро вернулись к вонючей выпивке да дешевым бабам. Как и прежде, связываться ни у кого желания не возникло. Ну, хоть что-то здесь не изменилось...

— Погоди... — я перехватил знакомую женщину, ведущую пьяного клиента в коридор, который раньше шел в купальню. — Ты тут парнишку не видела... Длинноволосого такого и с всякими резинками в волосах? Ну, то есть, с повязками? Разноцветными такими?

Придержав еле стоящего на ногах «синяка», дамочка игриво притронулась к жетону на моем рукаве:

— О-о-о... Так ты уже оловянный? А зачем тебе парнишка, когда есть я? — дохнув на меня кислым яблочным вином, она облизнула пожелтевшие губы.

— Слышь, я лучше свой хрен в блендер... Тьфу! Короче, видела или нет?!

Дежа-вю какое-то...

— Может и видела, может и нет...

Поглядев в жадные шлюшьи глазки, я быстро сунул ей первую попавшуюся монету. Тратить время на пререкания не хотелось — не хватало еще с хозяйкой столкнутся. Та непременно попробует поиметь меня на предмет бабла за молчание насчет Аллерии с герцогиней.

Засунув медный лепесток в узкую щель между огромными грудями, женщина опять демонстративно облизала губы и ткнула пальцем в левое крыло:

— Там твой мальчишка. Но я бы на твоем месте поторопилась, а то он уже вот-вот станет мужчиной...

Оставив барышню с упившимся в хлам синим «аватаром», я двинул в коридор.

И за каким хреном Гену сюда понесло? Он же из благородных, да и денег куры не клюют — мог бы на Заречную сходить. Там-то бабы всяко получше, а бабла бы у него хватило... Или тот мешочек был единственным? Если так, то он еще глупее, чем я думал.

Бывшая столовая, вместо масляных ламп и потертых лавок, встречала кучей ширм да кустарных перегородок, образующих узкий коридор с потрескивающей печкой в конце. Судя по шепоткам, поросячьему визгу и пьяному хохоту — рабочий «день» находится в самом разгаре.