— Долгая история, — отмахнулся траппер и развернулся к Коули. — Изя! Тут еще наливают или что?

Девушка, следя напряженным взглядом, как русский и еврей совершенно одинаково выдохнув, цедят алкоголь, осторожно потянула траппера за рукав.

— Леша, а Леш! Так, может, все же поедем вместе, а? Ну поехали-и-и…

— Я подумаю, — неохотно буркнул Пелевин, бросая псу очередную кость. — Я подумаю…

В дальнейшем веселье траппер участвовал неохотно. Развалившись на стуле, он безучастным взглядом следил за Изей, все время порывавшимся станцевать фрейлехс под аккомпанемент пьяненького Вольдемара и притащившего громадный тамтам Батонги. Прихлебывая водку, словно воду, он равнодушно наблюдал, как громадный Олунду, едва не раздавив спьяну Фею, баюкает довольную кошку на громадных ладонях и скармливает той какую-то зелень. Судя по запаху — листья бжеи[173].

Наевшись травы, Фея, некоторое время умильно улыбаясь, озиралась вокруг. Высмотрев Бирюша, она неловко спрыгнула на пол и заплетающейся походкой пьянющего в хлам боцмана направилась к собаке. Добравшись до пса, мирно грызущего кость, кошка вызывающе выгнула спину и, зафырчав что-то вроде «А ты кто такой!», дважды взмахнула когтями. С какой целью она это сделала, так и осталось неизвестным. Бирюш, не отрываясь от сочного мосла, небрежно придавил кошку свободной лапой и, не обращая на ее возмущенный мяв ни малейшего внимания, продолжал трапезу. С громадным трудом выбравшись из-под тяжеленной лапы, кошка, истошно вопя о своих обидах, тут же рванула на кухню, где и нашла тихую гавань на груди у тети Розы. Чуть позже туда же перебралась и Полина. Добрая женщина, прижав к необъятной груди двух уставших от мужского бессердечия девчонок, размеренно гладила их по головам и так же размеренно рассказывала историю основания фактории.

— Ну за то, шо Изя шлемазл, вам скажет весь Гринвич! Ен уцепился за ту идэю, как Сема Ротшильд за свой первый мильен, и таки не мог спокойно спать! И шоб он подавился своим сном, так же ж нет! Этот по… нехороший человек таки строит из себя нового доктора Ливингстона и приходит до моего Абраши! Мой муж, пусть земля ему будет пухом, ен же ж святой жизни человек! Он же ж послушал того Изю и таки дал ему тех денег! Я сказала ему: «Абрам! Изя таки наш родственник, но ты же ж отдаешь ему последнюю рубаху, а ен едет до дикой Африки! И слава богу, если его съест крокодил, а если ен, не приведи Господь, разорится? Абраша, шоб ен в раю елеем подавился, назначил управляющего в наше поместье в Хэйтворде, сдал в аренду виллу в Кембридже и таки поехал сюдой вместе с Изей! Этот проходимец основал тут факторию и делал тут гешефт. Но шо бы ен тут делал, если бы сюдой не приехала я?! Стал бы кафром и бегал бы голым!»

Спустя полчаса и еще одну бутылку Каломи вдруг бухнулся лицом о стол и звучно захрапел. Не обращая внимания ни на спящего собутыльника, ни на секретничающих женщин, Алексей, Изя и Олунду задымили трубками, а присоединившийся к ним Вольдемар запыхтел невыносимо вонючей самокруткой, враз наполнив залу клубами дыма. Вот тут терпению тети Розы пришел предел, и она, не выбирая слов и выражений, предложила всей честной компании выметаться на улицу.

Уворачиваясь от тяжеленной сковороды, Изя и Олунду одновременно бросились к дверям, но столкнулись в проходе и рухнули на пол. Мчавшийся следом Вольдемар попытался затормозить и, словно за якорь, ухватился за Батонгу. Вернее, за его пиджак. На полу оказались оба: и кафр, изумленно взиравший на оторванный рукав, и тапер, безуспешно пытающийся спрятать обрывок ткани за спину.

— Сдается мне, что в окошко быстрее и безопаснее будет, — весело хмыкнул Пелевин, разглядывая мешанину на пороге таверны. — Поля! Ты со мной?

— Хоть на край света! — задорно рассмеялась девушка. — Боюсь, пока эти… — она кивнула в сторону чертыхающейся кучи тел, — распутаются, я состариться успею.

— Тебя подстраховать? — Алексей, перемахнув через оконный проем одним легким движением, заглянул в таверну. — Ты прыгай, а я, если что, подхвачу. Тут, в принципе, не высоко, но…

— Еще чего! — с негодованием отвергла предложение Поля. — Не первое окошко в моей жизни и, сдается, не последнее. Я, чтоб ты знал, целый год в пансионе мадам Сурье проучилась!

Девушка отработанным движением перекинула ноги через раму, привычно прижала подол рубахи к бедрам и ловко соскользнула на землю.

— Однако! — уважительно качнул подбородком Пелевин. — Страшно подумать, чему б ты научилась, если б у той Сурье не год, а два гостевала… Кстати! А чего так мало-то? Всего год?..

— А через год бабушка сочла, что нанять репетиторов выйдет дешевле, чем регулярно выплачивать за меня штрафы, и забрала домой, — озорно тряхнула челкой Полина. — Хотя я б еще поучилась. Видел бы ты, как мы с девчонками…

Чем она и неизвестные Пелевину девчонки развлекались в пансионе, трапперу узнать так и не довелось. Сначала в окно попытался вылезти Каломи. Видимо, не до конца очнувшись от алкогольного сна, он что-то не рассчитал и зацепился погончиком мундира за остатки рамы. Некоторое время он довольно-таки сносно балансировал на краю подоконника и, вполне возможно, в скором времени сумел бы освободиться, если бы не вмешательство Судьбы в лице Феи. Неугомонная кошечка, то ли из благих побуждений, то ли приняв кафра за огромную мышь, запрыгнула тому на спину. Не выдержав таких испытаний, погон с хрустом разорвался пополам, и «кавалерист» звучно шмякнулся о землю. Фея спрыгнула вниз и, потоптавшись в танце победителя по поверженному кафру, гордо замяукала, возвещая об очередной победе.

Словно по сигналу, на улицу вывалились и остальные участники попойки. Изя трепетно прижимал к груди сочащийся жиром окорок, Олунду тащил на вытянутых руках тамтам, а Батонга — Вольдемара. Правда, почему-то удерживая того за горло. Тапер сучил ножками и верещал что-то о бутыли с пальмовым самогоном, припрятанной во дворе. Совместными усилиями, правда, с огромным трудом, собутыльникам удалось убедить Батонгу, что жизнь тапера представляет для всей компании интерес, ну хотя бы до той поры, пока самогон не будет найден. А оторванный рукав… потеря, конечно, великая, но вполне восполнимая, и утром тетя Роза за смешные деньги (какой-то фунт, да и тот можно серебром) приведет пиджак в порядок. Пока приятели, словно пираты в поисках клада, переворачивали двор вверх дном, отыскивая заветную бутыль, Олунду ловко сграбастал удивленно пискнувшую Фею за шкирку и подбросил вверх. Взмыв к звездам, та истошно взвыла, но уже восхищенно, и когда громадный кафр аккуратно подхватил ее, кошка недовольно фыркнула, требуя продолжения феерического полета. Последующие два полета прошли как по маслу: кошка, выделывая в воздухе акробатические кульбиты, довольно вопила, Полина, прижав ладони к щекам, испуганно визжала, Олунду громогласно хохотал. Очередной бросок мог закончиться плачевно, если бы не своевременное вмешательство Бирюша. Поскользнувшийся Олунду не сумел ее подхватить, и пьяненькая от бжеи Фея неминуемо попала бы под ботинок отплясывающего нечто шаманское Каломи, если бы пес в последний момент не схватил несущегося к земле котенка за шкирку и не оттащил отчаянно брыкающийся комок взъерошенного меха в сторону.

Глядя на эту картину, Алексей мрачно усмехнулся, глотнул из горла мутной обжигающей гортань жидкости и провалился во тьму.

Проснулся он, когда солнце уже светило вовсю, и почему-то на полу. Развалившийся рядом Бирюш встретил его пробуждение радостным лаем, но затем, присмотревшись к хозяину, тяжело вздохнул и принялся вылизывать помятое после ночной попойки лицо траппера. Опираясь на верного друга, Пелевин с трудом поднялся с пола и, шаркая на каждом шагу, доплелся до рукомойника. Все мучения оказались напрасны. Воды в нем не было. Проклиная весь мир, всю водку мира, ее изобретателей и самого себя, Пелевин дотащился до таверны и, еле слышно хрипя, попросил слугу принести пиво, потом пиво и еще раз пиво. Готтентот понятливо кивнул, сбегал на кухню и, о чем-то пошептавшись с тетей Розой, поставил на стол кувшин с водой. Алексей смерил негра уничижительным взглядом и жадно припал к сосуду. От живительной влаги он оторвался, только услышав бряцание чего-то тяжелого. Не отрываясь от кувшина, он скосил глаза и увидел, как тетя Роза с недовольным видом водрузила на стол сковороду с яичницей и высокий стакан, наполненный чем-то желтым со стойким запахом спиртного.