Что-то в памяти моей звякнуло.

- Дай глянуть на нее, - потребовал я.

Гафур вытащил из офицерской сумки электронный планшетник, поколдовал над ним и вывел справку на разыскиваемую. Притом справку на редкость подробную и информативную. Так, что тут у нас. Фотографии с документов и из соцсетей. На них до обращения легкая на подъем задорная француженка. После – затюканная, с мрачным взором, мусульманка. Год рождения… Родители… Адреса… Образование… Студентка Сорбонны. Специализация искусствоведенье и история Возрождения.

История и искусствоведенье. Сердце мое екнуло.

Так, из университета и от родителей эта птичка упорхнула еще до начала мятежа, официально именуемого исламистами Час Великого Очищения. Студенткой связалась с тайной исламской ячейкой Халифата. Нашла себе там какого-то гаденыша и выскочила за него замуж. Это все неважно.

А вот студенческая жизнь ее – это интересно. Круглая отличница. Подавала надежды. Выдала вполне академическую курсовую работу по французскому искусству шестнадцатого века – занимаются же люди такими абстракциями в наше неспокойное время! Руководителем этой работы был сам декан Давид Драппо. Наш фигурант!

Отлично! Учитывая его ставшую притчей во языцех любвеобильность, между ними вполне могли завязаться близкие отношения… Отношения. А, может, это маячок, а то и ниточка? Они и находятся вот так, случайно.

- И что мы с ней сделаем? – спросил я.

- Арестуем и предадим шариатскому суду! – тожественно объявил Гафур. - И она пожалеет, что появилась на свет. Я человек добрый и не лишенный сочувствия. Поэтому просто отрезал бы ей голову. Но ее очень хотят видеть мои начальники. Она будет казнена образцово-показательно. Так, чтобы ни у одной сестры не появилась даже мысль сотворить нечто подобное.

По его лицу пробежала гримаса – зловещая и вожделеющая. Его маска на миг приоткрылась. А под ней чистый маньяк, которому нравится мучить людей.

Гафур по-арабски – это милосердный, прощающий. Смотришь значение арабских имен – все сплошь благородные, верные, богатые, богобоязненные, умные. И пытаешься осознать, какое отношение это имеет к пакостникам, бандитам, мародерам и кровососам, которые собрались под этими именами в Халифате.

- Разумно, - согласился Леший, разглядывая фотографию девушки. - Кто она у нас получается ныне – Зейна Шарпантье?

- Ну, вроде этого. Не будем терять времени, - засуетился Гафур. - А то упустим. Мой человек прилип к ней и ведет по городу, но он не профессионал. И он боится.

- Ну, тогда поехали! – кивнул я.

Леший озадаченно взглянул на меня, но я подал знак – так надо. Ну, надо так надо. И мой заместитель отправился поднимать наших людей на выезд.

Вскоре наша команда собралась перед зданием собора. В двух наших машинах устроились Леший, я и еще четверо бойцов. В «Хаммере» местных стражей поедут Гафур с его телохранителем и водителем в одном лице - деловито-суетливом, щетинистом и похожим на дикого кабана.

Порядок выдвижения, сигналы были согласованы. Колонна двинулись по вечернему, совершенно пустому Парижу…

Когда-то Париж сиял огнями реклам. Мулен Руж пламенно призывал глянуть хоть краем глаза на свое непотребное танцевальное шоу. Кинотеатр братьев Люмьер россыпями светляков тянул в свои гостеприимно распахнутые двери. Торговые центры, театры, элитные магазины купались в огнях и кишели беззаботными посетителями. Ничего не осталось. Только робкий свет из немногочисленных горящих окон. И фонари, тлеющие один через три. Упадок.

Вообще, свет – это такая визитная карточка современной цивилизации. Гаснущие фонари означают всеобщее погружение во мрак. В экзистенциональную тьму. Такой и есть этот новый Париж.

В этом Париже с одиннадцати комендантский час, но он, в общем-то, и не слишком нужен. Люди и так боятся выходить за дверь, наивно полагая, что их дом является хоть какой-то защитой от окружающего мира.

Покрутившись по малолюдным мостам, улицам и переулкам, мы углубились в совсем уж пустынный район. Идущие вдоль Сены выселенные жилые дома. Заброшенная церковь.

А вот развалины казарм, где в Час Очищения был сто тридцать девятый пехотный полк французской армии. Один из немногих боеспособных, он мог стать проблемой для мятежников. И тогда предатели из числа военнослужащих умудрились перед началом событий каким-то образом загнать на его территорию грузовик с взрывчаткой, а в час «Ч» рвануть. Но все равно бои тут шли приличные. Весь квартал разнесли. Об этом напоминали не только развалины зданий, но и древние парижские каштаны со срезанными осколками снарядов верхушками.

Помню, как здесь, на набережной Сены, торговали разным антикварным барахлом. Теперь только пустота и безлюдье. В городе даже вечных парижских клошаров, эдаких неумытых местных достопримечательностей, спящих на решетках канализации и цыганящих мелочь, теперь нет.

- Остановись здесь! - велел Гафур по рации.

Наша бронемашина замерла около раздавленного в блин танковыми гусеницами микролитражного автомобиля.

Я вылез из салона и огляделся. Жутковато здесь было. И тихо, только плескались волны о гранит набережной. Напротив, через катящую свои грязные воды Сену, раньше возвышалась гигантская и несколько нелепая громада Нотр Дама. Теперь там зияла вмятина в пространстве и ткани бытия.

- Подождем, - сказал подошедший ко мне Гафур.

- Да хоть до утра, - кивнул я.

Со стороны уцелевшего среди развалин четырехэтажного дома возникла темная призрачная фигурка. При приближении она постепенно очерчивалась, да и очертилась в пузатого курчавого араба лет сорока.

Он церемонно поздоровался с Гафуром, и бойко заверещал, не уставая кланяться - подобострастно капитану и небрежно нам. В его манерах сочеталось традиционное местное унизительное лебезение перед старшими с арабской наглостью и нахрапистостью. Это и был тот самый агент с обещанной информацией.

- Увидел ее, мой господин. Сразу узнал! Однажды встречался. Она покупала у меня лекарства и травы для бойцов батальона. Я ее от причала веду. Она там стояла, вдаль смотрела. Теперь вон там стоит, на набережной. Как статуя, - он махнул рукой в сторону набережной. - И тоже смотрит. И не двигается. Глупая какая-то. Мечтательная.

Он балабонил и балабонил, мешая французские и арабские слова.

- Точно там? – с угрозой спросил Гафур.

- Да затопчут меня верблюды! – воскликнул агент. - Если бы она ушла – я увидел бы!

- Молодец, - благосклонно кивнул Гафур.

- Э, глаза у Малика все видят, - скорчил самодовольную гримасу агент. - Уши все слышат. Малик твой самый верный слуга, мой господин.

- Самый языкастый – это да, - усмехнулся Гафур.

- Верный, - захихикал агент. - И не забудь, что обещал за нее.

- Я никогда ничего не забываю, - холодно процедил офицер стражей.

- Но ты обещал мне…

- Показывай! – прикрикнул Гафур.

- Ну, пошли, пошли, пошли, - снова затрещал пулеметом агент.

Непонятно, зачем Гафуру понадобилась для задержания целая группа, да еще с бронемашинами. Скорее всего, он просто боялся передвигаться в одиночестве по городу. Хотя, справедливости ради, был шанс, что кто-то ловит на беглую сестру стражей, как на наживку, однако сие маловероятно.

Гафур вытащил из кобуры пистолет и передернул затвор. Мои бойцы тоже подняли оружие, напряженно оглядываясь. У них в печенки вбито, что контролировать надо все пространство вокруг и в любой момент, иначе долго не протянешь на нашей беспокойной работе.

Никакого движения не наблюдалось. Никого вокруг нет.

Мало ли как пройдет встреча. На всякий случай я нажал кнопку устройства в специальном подсумке на моем поясе. Сработал специальный блок в нашей машине. И я физически ощутил эфирный удар, будто током шарахнули. Фонари мигнули. А видеокамеры, если они здесь и есть, ослепли.

До цели было сотни четыре метров. Мы старались двигаться бесшумно. Впереди я и Гафур. Сзади семенили гафуровские боец и агент. А наши ребята рассыпались вширь, тщательно контролируя окружающее пространство.