Я поправил бронежилет и амуницию. Нацепил на голову «сферу». Взял автомат. И сказал Писателю:

- Попытаюсь вас прикрыть. Ты с Ивой таишься здесь. Сидишь мышкой. Не подаешь ни звука. Понятно?

Писатель хотел что-то сказать, рвануть тельник на груди и отважно устремиться в бой, чтобы бестолково, но пламенно прикрывать мои тылы. Но посмотрел на Иву. И только кивнул.

Я вложил ему в ладонь маячок. Главное, мне теперь увести пришедших по наши души врагов куда-нибудь в сторону, подальше. А там, надеюсь, как обещал Звеньевой, наши подавят здешнюю ПВО и заберут живых. Не меня, так хотя бы моих спутников.

Я вышел с черного хода здания на узкую улочку. Тенью заскользил по городку. И через минуту увидел движущиеся тени. Хорошо двигались. Умело. Слишком профессионально для шариатских бойцов.

Ну, что, повоюем!

Я забрался на второй этаж жилого дома, внизу которого когда-то располагалось небольшое кафе. И оказался в брошенной детской комнатке с игрушками, впитавшими в себя радиацию. В доме когда-то тянулась банальная в своей обыденности, но такая дорогая сердцу человеческая среднестатистическая жизнь. Сейчас же сюда заявилась смерть собирать свой урожай.

Окно было хорошее. Из него открывался прекрасный вид на группу зачистки. Я поймал в прицел фигурку в черном камуфляже. Плавно выжал спуск.

Бесшумный автомат хлопнул. Фигура исчезла.

Я перевел прицел на вторую фигуру. Опытный противник уже рванулся в сторону. Хлопок. Кажется, я все же его задел. Ну, будем считать два-ноль. Отличное начало матча. А теперь вон из дома. Надо менять позицию…

Новая позиция. Новый выстрел. Игра в самом разгаре…

Я уложил еще троих, пока меня не загнали в угол – в средневековый каменный домик, выходящий на центральную площадь. Наверное, когда-то здесь было полно туристов. Все атрибуты средневековой Франции. Древние строения. Старинная церковь. Брусчатка, которую столетиями топтали подошвы сапог и копыта лошадей. Фонари, давно уже погасшие, но когда-то лившие желтый романтический свет на окружающую реальность. Сейчас от былого движения остались лишь гулкая пустота и древние декорации. И я посреди них.

У меня оставался один магазин для автомата, пистолет с тремя обоймами. И еще были три оборонительные гранаты. Одну из них надо приберечь. Подорвусь, когда враги пойдут на штурм, и не останется больше никаких шансов. Но ни секундой раньше.

Движение возникло около церкви. Я отступил внутрь дома и прижался к стене, рядом с каким-то хомутом. Все стены завешаны картинками, фотографиями, полками с каким-то барахлом – плошками, чашками. На полу лежала разбитая витрина. Похоже, тут было что-то вроде музея окрестного быта и нравов.

Узкие окна в толстой кирпичной стене – ну прямо бойницы в крепости. Правда, всегда можно шарахнуть из реактивного гранатомета, и внутри ничего не останется. Но это еще надо попасть.

На площадь неторопливо, по-хозяйски, въехали два «Хаммера». Из дальней машины пружиняще и спортивно выпрыгнул человек. Двинулся вперед, расположившись так, чтобы я не мог его достать удачным выстрелом. Жалко! Можно бы еще было прибавить единичку к счету.

Двигатели машин заглохли. На деревню обрушилась оглушительная после звучавших здесь выстрелов и рева моторов тишина. И в тишине очень звонко и четко зазвучал голос Католика:

- Старьевщик, ты не утомился бегать от меня? Давай поговорим!

Уже наговорились мы с ним вдосталь раньше, в тех прошлых мирах. Но тяга потрепаться его не оставляла и в этом.

- Как тебе новый мир? – крикнул он. - Нравится?

- Дерьмовый мир, - отозвался я, а внутри все сжало – черт, он же все знает!

- И во всем виновата благодушная и до отвращения наивная глупость тебя и твоих сподвижников, - радостно объявил Католик. - Заблуждения идеалистов о том, что из обезьяны можно со временем сделать Бога. Старьевщик, из обезьяны можно сделать только человека, который во много крат хуже, чем обезьяна.

- Ты несешь бред, Католик! – крикнул я.

- Бред – становится на пути естественно разумной целесообразности. Иерархии, выживания и крови. Вот вы и доигрались в борьбе за Высокое Звание Человека. Пока дрались с нами, впустили в наш мир Чудовищ из Глубин, - выдал Католик.

- Что ты мелешь?! – взорвался я.

- Кстати, ты можешь не затягивать разговор, давая своим друзьям уйти, - Католик засмеялся.

- Тут никого, кроме меня! – воскликнул я. - И Предмета нет. Он уже ушел.

- В деревне еще двое, - с какой-то усталостью продолжил мой противник. - И что Предмет ушел – я в курсе. Очередная твоя несусветная глупость.

- Давай разойдемся, - сделал я попытку развязать узел, не особо надеясь на успех. - Делить нам больше нечего. А ведь я еще могу положить многих из твоей своры.

- Да хоть всех, - отмахнулся он небрежно. - Не это важно. Важно, что нам не нужно воевать. Это вредно для всех. Кому ты веришь? «Фракталу»? Который тебя держит за служебного пса. Который считает, что тебе незачем знать больше, чем положено для того, чтобы искать и кусать. Хотя нет. Ты не пес. Тебя считают лопатой, которой удобно раскапывать артефакты.

- Меня это устраивает! – крикнул я.

- Вряд ли, - усмехнулся Католик. - Многих бы устроило, но не тебя, Старьевщик. Ты нечто большее!

- Ты меня не переоцениваешь? – я тянул время, надеясь непонятно на что.

Пока время течет, значит, остается хоть призрачный шанс. А когда капает последняя секунда, и все приходит в смертельное движение – тогда уже возможности исчерпаны окончательно.

- Ты действующая фигура! – крикнул Католик. - Таких мало. Из миллиардов мошек человечества считанные единицы не подстраиваются под вибрации реальности, а подстраивают их под себя. Они могут быть землепашцами и учителями. Но они оказывают влияние. И всегда они вращаются в кругу с такими же, как они сами.

- Уж не с тобой ли? – саркастично полюбопытствовал я.

- Может, и со мной, - примирительно ответил Католик. - Недаром мы встречаемся из жизни в жизнь, Старьевщик. Только не говори мне, что ты все забыл.

- Уговорил, - хмыкнул я. - Не скажу.

- Как ты умудряешься быть такой занозой и все время обгонять меня на шаг или миллиметр? – с некоторой озадаченностью проговорил Католик. - Ты слишком токсичен, Старьевщик.

- Потому что сама Вселенная против того, чтобы победа оставалась за тобой.

- Вселенная? Вряд ли… Эх, Старьевщик. Тебя даже бесполезно убивать, потому что в другой ветке ты возникаешь, как ни в чем не бывало. Даже смерть не может разлучить нас! – с истерическими нотками засмеялся он.

- Я тебя не звал.

- Нет. Именно звал, - настойчиво давил он. – Самим своим присутствием на этой Земле… А знаешь, тебя лучше спрятать. В коробку и на дальнюю полку.

- Так за чем дело стало? - засмеялся я вызывающе. - Попробуй.

- Обязательно, Старьевщик. Обязательно. А пока, - он выдержал театральную паузу и выдал: - Придется тебя отпустить.

Он кивнул своим бойцам, и они отошли с огневых позиций. Заработали двигатели «Хаммеров».

- Прощай! – крикнул Католик, усаживаясь в салон и все так же пытаясь не попасться мне на мушку. - Или до нескорого свидания. Надеюсь…

С трудом верилось в произошедшее. Они ушли. Я знал это. Чувства мои были болезненно обострены, и в них не имелось места близкому присутствию ни Католика, ни своры, ни воинов Ислама.

Во всяком случае, на площади и в ее окрестностях я остался один.

Толкнув дверь дома-музея, я осторожно ступил на брусчатку. Наверху кружили встревоженные птицы, притом возбуждение их росло и передавалось окружающему пространству.

Я остановился в центре площади, покачиваясь, как пьяный. Голова шла ходуном, и больше всего хотелось просто разлечься на брусчатке. Война – это очень тяжелая работа. Пожалуй, самая тяжелая из существующих. Она высасывает все твои силы. Ты оказываешься внутренне пуст, когда бой закончен.