- Мнение дилетанта, Анатолий, - выслушав меня, произнес Писатель. - Хасида мы сейчас не найдем. В Ливию я прокачусь с удовольствием, пусть даже и с риском для жизни. Но почему-то сомневаюсь в успехе. А ты что думаешь?

- Да как-то схоже, - кивнул я.

- Ты говорил, что Золотых страниц две. Так чего мы уперлись в первую? – спросил Писатель.

- Потому что она ближе. А по второй пока вообще никакого расклада. С трудом представляю, как ее искать. Да и для начала надо добить одно дело…

- Которое никак не добивается, - завершил мысль Писатель.

- У тебя есть идеи? – заинтересованно посмотрел я на него.

- Есть. Понимаешь, у меня есть все основания считать, что второй лист существует в реальности. Но он так и не покинул своего убежища где-то в толще скал.

- Тогда совсем труба, - отметил я.

- Наоборот, - Писатель начал искриться энтузиазмом. - Значит, он точно не попал в чужие руки! И дожидается нас!

Я задумчиво побарабанил пальцами по столу. Возможно, Писатель прав, и заняться сейчас вторым листом куда более продуктивно, чем двигать в Ливию.

- Как его искать? – спросил я. – Идеи имеются?

- Это элементарно, Ватсон, - снисходительно произнес Писатель. - Помогут те, кто вытащил на свет Золотую библиотеку.

- Предлагаешь метнуться к Дэникену и Лопесу в царство мертвых, как античный Орфей?

- Все куда проще, Анатолий! У Дэникена осталась вдова, которая монетизирует сейчас его славу в живые деньги и ведет довольно активную общественную деятельность. У них в фамильном поместье остался архив. Думаю, там можно что-то найти.

Нельзя сказать, что я не просчитывал эти варианты. Просчитывал вчерне. Так что каких-то вершин оперативной смекалки Писатель не явил. Но этот разговор что-то сдвинул во мне. Я вдруг ясно осознал – надо отодвинуть на время Лист Весны. К нему мы еще вернемся. Путь для начала поисковики «Фрактала» найдут концы Хасида. А сейчас возьмемся за Лист Лета.

- Далеко ехать? – деловито осведомился я, приняв решение.

- Княжество Швабия, - с готовностью пояснил Писатель, обрадованный, что я клюнул, и больше ему не придется скучать в этой надоевшей квартире. - Город Линденбург…

Барон фон Дэникен происходил из захудалого дворянского баварского рода. Предки его на протяжении многих поколений несли военную службу во славу германской нации. Его дед прошел всю Великую Отечественную войну на Восточном фронте и побывал в русском плену. По понятным причинам военная династия оборвалась. Ведь нынешний Бундесвер – это далеко не Вермахт, и связывать с ним жизнь Эдуард фон Дэникен не захотел. Он выучился на инженера по обслуживанию аэропортов и весьма преуспел в этом деле. А его хобби стало путешествие по отдаленным странам и изучение древних культур.

Однажды ему пришла в голову дикая идея – а что, если гладкие древние каменные полосы в Южной Америке не что иное, как аэродромы и космодромы инопланетян. Очень уж они походили на ВПП, которые укладывали под его руководством.

Его как громом поразило – получается, нас в древности посещали инопланетяне. И они оставили следы пребывания, которые вполне можно найти. Он зациклился на этой идее. Стал собирать свидетельства палеоконтакта, и все остальное в жизни для него стало второстепенно.

Он был настоящий фанатик, подвижник. Ну и, конечно же, где-то дешевый популист и закоренелый шарлатан – надо же градус любопытства простого обывателя подогревать.

Ради его архивов мы оставили позади Париж. И теперь я гнал наш «БМВ», держа скорость на автобане сто пятьдесят километров в час.

После посещения Парижа меня одолевали минорные геополитические мысли. Как Салтыков-Щедрин писал: «В России две беды – это дураки и дороги». А в Европе дураки и дороги являлись достоянием. Дороги тут хорошие. А дураки так вообще со знаком качества - дурнее некуда, судя по тому, как радостно эта Европа самоубивается.

Похоже, в пути у Писателя роились похожие мысли, да еще напал привычный философский зуд. Потому, скучающе смотря на проносящиеся мимо зеленые поля с тракторами, он, определенно напрашиваясь на диспут, продекламировал переиначенное им стихотворение, нагло приписываемое Лермонтову:

- Прощай, немытая Франция, страна рабов, страна господ.

- Эка ты обитель мировой культуры и колыбель просвещения обозвал, - хмыкнул я, вжимая акселератор, так что стрелка спидометра скакнула до ста семидесяти. Хорошая машина «БМВ». Мощная.

- Живые культура и просвещение кончились. Ныне Европа – большой мертвый музей, где сами жители не более, чем несуразные экспонаты. Здесь сработала магическая ловушка ложных смыслов и доведенных до абсурда понятий. Феминизм превратился в диктатуру сумасшедших баб. Уважение к другим нациям - в самоубийственный мазохизм исторической вины перед папуасами. Папуасы, кстати, рады, ибо это повод пограбить белого сахиба, который убивал их предков миллионами. Мысль, что вешать за гомосексуализм, как в прошлые века – это немножко перебор, превратилось в диктатуру гомиков, которые устроили себе преференции во всем. И это помножено на клиническое слабоумие, поскольку ни один человек в здравом уме не может всерьез принять эту новую систему ценностей.

- Есть в твоих словах сермяжная правда, - я чуток скинул скорость, с умилением глянув, как из огороженного проволокой лесочка выходят три грациозные косули.

- Эти нечеловеческие понятия здесь стали религиозным догматом! - долдонил голосом впавшего в раж ректора Писатель. - Запад будто прикрыт крышкой, под которой варится колдовское варево совершенно противоестественных человеческой природе идей. Это что, просто так случилось? Само собой произошло? Нет, так не бывает.

- А как бывает? – полюбопытствовал я.

- Если звезды зажигают, это кому-то нужно. И если гасят – тоже, - назидательно протянул Писатель. - Этот мир последние десятилетия планомерно ведут к катастрофе. Кто? Ну, наверное, бесы, рептилоиды, инопланетяне. Но не люди, Толя, не люди! Люди не способны просчитывать так масштабно и далеко…

Переночевали мы уже в Германии. Сняли два номера в чистеньком отеле в почти не тронутом современностью городке. Там на центральной площади возвышался роскошный огромный собор пятнадцатого века. И на его колокольне несколько сот лет сидел и продолжал сидеть ныне за счет муниципалитета наблюдатель, в обязанности которого входило сообщать о приближающихся к городу врагах.

Отель был заполнен японцами. Лет десять назад они распробовали, а потом и накрыли своей туристической волной этот город. Даже надписи в магазинах теперь на японском языке.

- Старая добрая Германия, - оценил Писатель. – Уходящая натура. Как российская патриархальная деревня в двадцатом веке.

На следующий день мы были в Линденбурге - столице Княжества Швабия, отделившегося от Германии в 1920 году. Этот городишко сильно пострадал во время Второй мировой войны. В центре между древними соборами и старинными домами инородно и бесцеремонно лезли в глаза, как пивные банки и бутылки от «кока-колы» в ухоженном лесу, стеклянно-бетонные кубики банков, административных учреждений и торговых центров.

В Швабии проживало управляемое, как биороботы, коренное немецкое население. Ну и был уже ставший общеобязательным наплыв беженцев - правда, не столь бурный, как в большой Германии.

В целом там было тихо, культурно и старомодно. Деньги вообще любят тишину, а Швабия являлась одной из главных оффшорных зон планеты. Она сильно разжирела на финансовых махинациях. Особенно после того, как Швейцария цинично забила на колбасу свою священную корову – банковскую тайну, выдав по запросу США данные на клиентов и их тайные счета. В Швабии такого себе не позволяли.

Мы сняли просторные номера в небольшом уютном отеле «Баварский дом» в самом центре Линденбурга. Поскольку Писатель раньше переписывался не только с самим Дэникеным, но и с его вдовой, он объявил, что первый визит сделает в одиночестве, чтобы не смущать иссохшую от горя женщину.