— И тебе, наконец, это надоело, — усмехнулся я, отхлебывая кофе и с улыбкой рассматривая ее.

Ее эта моя снисходительная улыбка всегда раздражала, и она нервно передернула плечами.

— Да не волнуйся ты, — примирительно произнес я. — Не знаешь, как начать серьезный разговор? Разреши помочь тебе. Я улетаю. И ты хочешь сказать, что не будешь меня ждать.

— Буду ждать, — произнесла она. — Но не буду встречать.

— Аврора, ты, конечно, права. Такие люди, как я — они будто бракованные лампочки. Не могут дарить близким достаточно тепла и света. Я все понимаю. И тебя понимаю.

— Ничего ты не понимаешь!

— Я не могу тебе ничего дать.

— Дать?! — взорвалась она. — Может, мне самой хочется отдавать! И чтобы это принимали с благодарностью. Но ведь ты не даешь мне и этой малости. Ты… А ты…

— А я странник. И моя душа всегда там, — я указал наверх.

Хотел добавить еще кое-что, но сдержался. Страннику не нужен тыл позади. Страннику нужен простор впереди, по ходу движения.

— Ты все же не человек, Казанцев, — вздохнула Аврора. — Ты — инструмент. Вибробур, которым роют туннели в космос. И от тебя всегда будут уходить женщины.

Тут она права. Сколько этих женщин в разных жизнях и разных мирах сохранила моя удивительная, вне параллелей пространства и времени, память. И все заканчивалось примерно вот так. Они всегда уходили, уходят и будут уходить. Во всех жизнях. Так всегда бывает у людей, которые принадлежат не себе, а своему назначению. И женщины это чувствуют.

Но ведь им не скажешь этого, не объяснишь. Иначе быстро попадешь из родных объятий Авроры, ведущего психолога Школы звездоплавателей, в ласковые, но далеко не родные руки психиатра нашей клиники.

Она резко поднялась, разгладив свое изящное платье.

— Все, мне пора, — сделала официальное лицо — мол, отныне мы только коллеги.

Я кивнул и проводил ее до выхода. Дверь автоматически отворилась, когда она приложила ладонь. Ее отпечатки ладоней были в памяти сервиса квартиры с круглосуточным допуском, но только когда хозяина нет.

Она обернулась на пороге. Внимательно осмотрела меня с ног до головы.

В ее глазах искрились слезы. Одно из самых убийственных женских орудий. Мне непреодолимо захотелось взять ее за плечи, нашептать что-то ласковое, успокоительное. Но я сдержался. Знал, что так будет только хуже. Хотел сделать морду топором, но все же не выдержал:

— Не обижайся, Аврора. Я все равно люблю тебя…

— Эх, Казанцев. Я все равно полечу тебя провожать…

Я стоял у посадочного модуля и заворожено смотрел на пейзажи красного, напитанного железом мира. Я не был здесь полтора десятка лет. За это время планета потихоньку начинала обживаться.

Купола базы исчислялись уже десятком. И были куда значительнее и больше, чем жалкие первые строения. Рядами шли серебряные складские ангары. Здесь же были два «зиккурата» блоков обособленного земледелия, внутрь которых не проникал солнечный свет — питались они от термоядерного реактора базы. На стоянке приютились десятка два самых разных вездеходов. Возвышалась антенна дальней связи.

Наш орбитальный корабль сел в центре космодрома, вполне себе развитого — с маяками, локаторами, стартовыми комплексами. Там стояло еще два орбитальных «попрыгунчика», по виду — бочки для засолки огурцов, только с обтекаемыми носами, стоящие на трех опорах, с дюзами и иллюминаторами. Мы прилетели на таком же. Оптимальный аппарат для рейсов «плоскость Марса — орбита».

Я отлично помнил, каким был Марс прошлых моих миров. Маленький. Безжизненный. С жалкой атмосферой. И, по большому счету, человечеству не нужный. Здешний Марс иной. Он достойная цель для титанических усилий по его освоению. А на такие усилия был способен только могучий Советский Союз.

И Марс постепенно осваивается. Здесь уже четыре полноценных базы в общей сложности почти на две сотни человек. И на них не только ученые, но и геологи-практики, промышленники. Вскоре здесь взметнутся ввысь промышленные объекты. Здесь полно полезных ископаемых. При нынешних методах объемной печати их наличия уже достаточно, чтобы начать создавать инфраструктуру. Пройдет двадцать-тридцать лет — и здесь будут большие города. Человечество ведет космическую экспансию, и ее не остановить.

Тогда мне пришлось полтора года проторчать здесь. Потому как вся аппаратура бункера Иных была настроена на меня. По каким параметрам она меня определяла? Цвет кожи, отпечатки рук, фигура? Да кто же знает. Но бункер не реагировал ни на кого другого.

Все эти полтора года ученые, ксенологи, математики, лингвисты разбирались в высыпающих на экраны бункера загадочных символах. Пока, наконец, им не удалось их расшифровать по каким-то диким математическим извивам сознания и реальности. Тут и открылась картина с Великим Кольцом.

Хотя с терминологией, конечно, было не все так просто. Иные называли это «Колесницей Разума». Более формально она значилась ими как «Объемная система межзвездного информационного обмена и структурного развития». Но это как-то суконно и неинтересно. В память о великом мыслителе, бывшем Президенте Академии наук СССР Иване Ефремове загадочное галактическое объединение было названо Великим Кольцом сперва неофициально. Да так и прижилось.

Насколько я сумел разобраться, Великое Кольцо — это вовсе не Галактический клуб, обменивающийся картинками, песенками, историческими познаниями и схемами термоядерных ректоров. Это сообщество тысяч, если не больше, звездных рас, которые своим согласованным сотворчеством перекраивают саму ткань нашего Млечного Пути.

То, что мы нашли неизвестно в какие времена законсервированный на Марсе пункт связи Великого Кольца, стало ясно его хозяевам сразу после того, как мы переступили порог. А дальше они терпеливо ждали, пока мы расшифруем символы. Оценим их. И прикинем, готовы ли к общению с Галактикой, или пожелаем спрятаться в норе и не показывать даже хвост из-за панического страха перед Большим Космосом и его обитателями.

Кстати, этот вопрос — звать или прятаться — встал ребром после того, как СССР раскрыл секрет Галактического пункта связи. Человечество огорошили тем, что оно не одно в космосе. И Иные уже чуть ли не говорят с нами по телефону. А завтра так и вообще постучатся в дом.

Сначала, конечно, началась истерика с погромами. В Центральной Америке свергли под шумок какое-то правительство. Негры в США разграбили несколько городов — чтобы инопланетным захватчикам не досталось.

Потом начались жаркие дискуссии в СМИ, международных организациях. Возникли фракции и движения, считавшие, что человечество заманивают в ловушку. В основном, эту тему разжигали «заморыши». Мол, американцам хорошо известно, что наивное человечество при таком раскладе непременно попадает в рабство. И его заманивают в добровольную ловушку те, кому нужны наши ресурсы и жизненные пространства. В общем, прячьте подальше ром, золото и женщин.

Кстати, в Советском Союзе тоже не было единого мнения по целесообразности продолжения контакта. Многие, в том числе в высших властных эшелонах, категорически отвергали его и предлагали лучше подумать над тем, как снова затаиться и притвориться, что нас нет. Но тут свое слово сказали «авгуры».

«Авгуры» — это специальная группа ЦК ВКП(б), существующая уже полсотни лет. Официально она значится, как экспертный сектор оценки стратегических тенденций. Его уникумы эти самые стратегические тенденции не только виртуозно просчитывали, но и просто шкурой чувствовали. В ход у них шло все — математика, социология, экстрасенсорика и колдовство. Лишь бы был результат.

А результат был. Большинство прогнозов «авгуров» сбывались с пугающей неотвратимостью. И основная масса их рекомендаций была фантастически эффективной. Во многом благодаря им и была выстроена чрезвычайно действенная стратегия развития страны, позволившая выкинуть мировой империализм на обочину исторического процесса.

«Авгуры» пригласили меня на подмосковную охраняемую дачу, где в непринужденной обстановке устроили просто рентгеновский допрос, просветивший меня насквозь. Очень доброжелательно все было. И очень в самую суть проблемы. Эти люди могли произвести впечатление.