В тот день Кочеткова мы так и не увидели. Всеслав Романович вернулся часа через полтора и сразу же закрылся с Тероном в одном из домов. А Дато возле дверей на порог сел и винтовку на колени положил, мол, кто б ни рвался — не пущу. И надо сказать, не прошло и десяти минут, как набежала толпа коммандос, всем, видите ли, интересно, о чем командиры совещаются. Ну да, куда ж тут без них? Демократия в действии, так сказать. И смяли бы они Дато, как пить дать, смяли, если бы из толпы не вышел Александр Шульженко и не встал рядом с Дато. А что вы думали? Мы тут не одни такие — русские. Александр Викторович — штабс-капитан, приехал из Новороссийска, минер от бога и фанат подрывной войны, буры его весьма и весьма уважают. А еще минутой позже к ним Барт присоединился. Бюргеры, конечно, повозмущались всласть, но Шульженко им веско так в мозги вбил, что когда начальство сочтет нужным, то обстоятельства дела и боевой приказ доведут до каждого, в части его касающейся. Хорошая фраза, мне понравилась, я ее потом долго старался запомнить, причем именно в этой чеканной формулировке. В общем, стихийного бунта не получилось, буры поворчали-покряхтели и разошлись… ярдов на двадцать от штабного домика. Типа — по делам. Так что когда Всеслав Романович и Даниэль на крыльцо вышли, то, почитай — все коммандо уже в сборе поблизости тусовалось. Ну и довели нам до сведения, что на ближайшее время основной задачей нашего отряда является поимка английского полковника Расмуса Силверберга. А так как этот хитрый полковник бережет свое седалище и меньше уланского эскадрона (а это, почитай, сотня стволов и сабель) в сопровождение не берет, то ловить его мы будем так же дружно, как бегемота из болота тянули. Правда, у Даниэля в коммандо вместе с нашей могучей кучкой меньше сотни стволов, но я уже успел убедиться, что даже три десятка буров из засады такой вот кадровый эскадрон на счет раз на ноль множат.

Первым делом мы в Хоупстаад наведались, где квартировала пятая рота Королевского инженерного и вторая рота Сифортского полков. Дато с десятком таких же, как он, ухарей снял часовых, а после Шульженко пару часов подле казарм колдовал. И теперь в Хоупстааде нет английских частей, зато имеются чудные обугленные развалины четырех казарм и новенькое военное кладбище. Правда, после этого дела я был поражен до глубины души: люди Терона захватили в плен пятерых британских офицеров и примерно два десятка их подчиненных. Я думал, их расстреляют или повесят, и заранее искал местечко поукромней, чтобы избежать зрелища этой малоприглядной процедуры. Оказалось — зря искал. Всеслав Романович и Терон переговорили с офицерами, тихо, чинно, даже без мордобоя, а потом взяли и отпустили англичан. Под честное слово больше не воевать. Прям как в Средневековье каком-то. Трое из офицеров слово свое сдержали, и больше мы их не видели, а с лейтенантом, капитаном и их солдатами мы встретились уже назавтра, когда шли на Боотховвилл. Они нам засаду устроили. Как сказал потом Всеслав Романович — абсолютно убогую и бездарную, а потому все британцы в той засаде и полегли. Наши передовые дозоры их еще загодя заметили, ну а дальше можно и не рассказывать. Вот только после этого Арсенин зарекся кого бы то ни было под честное слово отпускать. Навсегда зарекся. Но еще в Хоупстааде мы узнали, что наш полковник-непоседа после Боотховвилла должен блокпост в Кингсгроув проинспектировать. И вот мы здесь. Пришли под самое утро. Буры, как и Винни-Пух, считают, что кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро. Причем утро должно быть самое раннее. Правда, от того эффекта неожиданности гостеприимные хозяева, как правило, умирают. Иногда от разрыва сердца, но чаще — от пули в лоб.

Здесь, в Кингсгроув, все произошло по тому же сценарию, точнее, как в какой-нибудь киношке про индейцев. Раннее утро, туманная зорька, первые, еще робкие, солнечные лучи… А дремлющий часовой, получив нож в горло, так и не успевает проснуться. Ну, а затем сотня партизан, как чертик из табакерки, без крика и звона разом навалилась на блокпост. Один залп, пара десятков одиночных выстрелов — и от личного состава блокпоста остались только трое. Сержант — цельнолитой, одним видом внушающий уважение дядька, слезливый ирландец-капрал, по внешнему виду — сущая тыловая крыса, на фоне которой даже я смотрюсь, как Крутой Уокер, ну и пацан-рядовой, лет восемнадцати на вид. Точнее, взяли в плен четверых, но тот четвертый то ли с излишнего страха, то ли от борзоты немереной кинулся на Арсенина. И соответственно, получив пулю в лоб, башкой прямо в горящую палатку и завалился.

Всеслав Романович словно озверел, я его раньше таким никогда не видел. Он этих бедолаг пленных, очень жестко, как в кино про войну, допрашивал. Нет, он их не бил и воняющим сгоревшим порохом стволом в зубы не тыкал, но вот тон у него такой… зловещий, что ли, был, и глаза: злые-злые. Лично мне было очень не по себе, что же чувствовали толстяк и мальчишка, даже представлять не хочу. Страшно. По-моему, только сержанту было на все наплевать. Так никому ни слова и не сказал, только перед тем, как его Барт застрелил, своим улыбнулся так ободряюще, мол, не трусьте. И все. Капрал, как сержанта мертвым увидел, сразу затрясся, заревел и давай про полковника частить. И очень я его понимаю, потому как меня тоже трясло. Я стоял за спиной у Дато, а меня колотило крупной дрожью, и ничего поделать с собой я не мог. Нет, во время атаки я тоже стрелял и даже в кого-то попал. Вроде бы. Но чтоб вот так, как Барт, хладнокровно, да еще сожалея, что патрон тратить приходится, я не умею. Вроде бы тоже — простые движенья: нажал на курок, и промахнуться в спину с двух шагов невозможно. Но я вряд ли смогу этому научиться. И слава богу.

— Чуете, командир? — Барт остановил коня и, привстав на стременах, шумно втянул воздух. — Определенно дым…

— Проклятое курево, — поморщился Арсенин после нескольких безуспешных попыток что-либо унюхать. — Ни черта не чую. Точнее, как потом лошадиным в нос шибает, слышу, а чего-то еще, нет. Пожар впереди?

— Не-е-ет, — покачал головой Ван Бателаан. — Люди. Вона как кашей пахнуло, аж в пузе заурчало.

— Даниэль говорил, что где-то в этих местах английские фузилеры обитают, — нахмурился Всеслав. — Может, они?

— Может, и они, — не стал спорить бур. — Вы, капитан, пока тут за лошадками присмотрите, а я сбегаю, посмотрю, кто там да что.

— Э-э-э, нет. Так дело не пойдет, — возмутился Арсенин. — Сейчас лошадей стреножим и вместе прогуляемся.

— Знаете, командир, — нахмурился бур, — я вас уважаю безмерно. Вы и жизнь мне спасли, и в бою труса не празднуете, вот только, простите на честном слове, по бушу ходить совсем не умеете. Вот как будем на вашем кораблике плыть, там вам и карты в руки, а здесь, уж не обижайтесь, вас любой сопливый мальчишка-фермер мигом обставит.

— Может, я хотя бы подстрахую тебя, — не сдавался Арсенин, досадуя на то, что Барт говорит правду. — Издали. А то мало ли чего случится…

— Нет, командир, — отрезал Ван Бателаан. — Коль вдвоем пойдем, мне и за собой, и за вами приглядывать придется. Лучше уж я один, так риска меньше.

Осознавая всю никчемность и бесполезность дальнейшего спора, Арсенин махнул рукой и, спрыгнув на землю, принялся опутывать ноги лошадям, в то время как Барт, подмигнув на прощанье, беззвучно растворился в ночной тьме.

Арсенин прикурил очередную папиросу, привычно пряча огонек в кулаке. С момента ухода бура прошло уже больше часа, и он понемногу начинал нервничать. Воображение, подстегиваемое звуками ночного буша, рисовало картины, одну хуже другой. Всеслав едва находил в себе силы, чтобы сдержать свой порыв уйти в неизвестность на розыски товарища, когда бестолковый гам лесных жителей оборвал винтовочный выстрел. Затем второй. Третий.

Капитан, перехватив винтовку поудобнее, настороженно повел стволом по сторонам. Все было тихо, и даже лошади, не проявляя беспокойства, спокойно щипали траву. Через несколько минут лесной народ вновь завел многоголосую песню, и Арсенин, устав от ожидания и неизвестности, шагнул к кустам в том направлении, куда ушел Барт. Еле сдерживая первоначальный порыв броситься следом, он отшатнулся к лошадям. Проведя некоторое время в раздумьях, Арсенин поправил патронташ и уверенно отправился в просвет между деревьями. Бестолково проплутав по ночному бушу полчаса и не найдя даже намека на след Ван Бателаана, Арсенин, присев на пенек, достал спички. Не успел он чиркнуть о терок, как откуда-то слева до него донесся приглушенные обрывки английской речи.