Почему? Можно, конечно, долго рассуждать о политике, об удачных экономических ходах. Но вот только я, как представитель «Фрактала», знал истинную причину. Развилка произошла в 1944 году. Тогда «Фрактал» при помощи советской военной разведки с колоссальными боевыми потерями на территории Германии нашел и изъял сразу три ключевых предмета разверстки. И в тот же год с Земли был снят Купол.

В результате развернулась другая сторона реальности. Сталин умер на пять лет позже, сумев осуществить задуманное — с помощью научного сообщества и практиков выработать реалистичную и действенную неомарксистскую теорию развития, которая работала и помогла избежать многих ям. Не было Ленинградского дела, так что установившаяся коллегиальная власть была эффективна. Пришли к власти технократы и идейные фанатики светлого пути. К семидесятым годам прошлого века СССР превзошёл по экономическим показателям США. К девяностым фактически стал главной экономической и технологической силой мира.

А сейчас именно СССР на переднем крае космической экспансии. То есть именно он создает космическое человечество.

— Что, не налюбуешься на родную Землю? — ткнул меня локтем в бок сидящий в соседнем кресле Ламберто. — Понимаю, брат мой. Больше, чем на год в бездну. Без голубого неба и березовых рощ.

— Точно. Никак не налюбуюсь, — согласился я…

На космодроме «Восточный-3» экипаж «Афанасия Никитина» разместили в транзитном изолированном комплексе «Тайга». Я еще помню времена, когда здесь был довольно скромный и угрюмый трехэтажный бетонный куб, откуда отправлялись экипажи в экспедиции, ставшие исторической гордостью. Теперь здесь строение, похожее больше на фешенебельный отель на берегу лесного озера. Стеклянный, изогнутый корпус, крыша-трамплин, зеркала везде, где только можно — мода десятилетней давности.

Тут отлеживаются экипажи перед дальними рейсами. Что такое дальние? Орбита — нынче это близко. Луна — почти близко. Марс — далековато. Уран — очень далеко.

Комплекс был санитарно-защищенный, доступ в него запрещен всем, кроме проверенного персонала. Мурыжили нас там неделю со всей ответственностью и непримиримостью. Врачи, системы контроля, бесконечные анализы и минимум контактов с внешним миром. Из-за строгости режима это место прозвали «Петропавловской крепостью».

В итоге всю нашу дальнезвездную компанию собрали в актовом зале «Тайги», где проводятся совещания, пресс-конференции и, как модно сейчас говорить, брифинги. Здесь участники экспедиции должны были лично познакомиться друг с другом. Посмотреть глаза в глаза.

Тут же присутствовали строгий Председатель Совнаркома СССР и вечно улыбающийся Верховный директор СОН — щуплый смуглый малаец. Но они были не очно, а только по телесвязи. Выступили перед нами с напутствиями о важности нашего предприятия для истории человечества, о долге землянина, о том, что мы единая цивилизация, в которой не должно быть места политическим распрям и недопониманию среди народов. Эту сплоченность мы и должны продемонстрировать. После чего большие руководители исчезли с огромного, во всю стену, экрана.

Мы с капитаном Железняковым расселись на возвышении за покрытым красной скатертью столиком президиума лицом к залу с редко заполненными рядами кресел. Отсюда я мог рассмотреть собравшихся, с которыми предстояло провести год в замкнутом пространстве.

Знал по досье я каждого. Изучил биографии, внешность, кучу всякой информации. Пытался выявить крапленую карту в этом пасьянсе лиц. Но все же я Старьевщик, мое дело вещи. Душеведом никогда не был. Впрочем, и лучшие специалисты «Фрактала» тоже спасовали.

Люди начали подниматься со своих кресел и представляться. Глядел я на них скептически. Многие не были в космосе ни разу и прошли лишь двухмесячную подготовку, где, честно сказать, не блистали. Но непривычно снисходительная комиссия поставила им галочку «годен».

В принципе, мои личные впечатления от этих людей совпадали со сложившимися в воображении образами. Вот поднялся с места и гордо расправил плечи полноватый седой тип в стелоклосинтетическом, безумно дорогом, тщательно отутюженном синем костюме с ярко-зеленым, по моде, галстуком. Алый алкогольный отлив на круглом лице. Щеки обвисшие, а усы старомодные, пышные, грустно висящие, и их дополняли солидные бакенбарды. Лорд Абрахам Ховард, директор Института контакта СОН. Все его существо выражало крайнее презрение и к собравшимся людишкам, и к мирозданию в целом.

Друзилла Блэйк — сухая как вобла, вице-спикер парламента Австралии, руководитель комитета по перспективным технологиям и внеземным контактам, такой там умудрились создать. Она же лидер «Партии Малых и Гонимых» — не вру, такое название. То есть партии всяких шизофреников и извращенцев, которая вдруг стала второй по влиянию на этом отдельном то ли острове, то ли континенте, тяготеющем к США, но скромно считающем себя пупом Земли. То же высокомерное презрение во взгляде, только очень злое. Космы на голове и общая неухоженность тоже, скорее всего, от презрения к не соответствующему ее запросам окружающему миру.

А вот Нобелевский лауреат Феликс Бартон мне понравился. Советское руководство с самого начала намекнуло, что не пустит в экспедицию из Штатов никого, хоть как-то причастного к враждебной администрации, империалистическим элитам и прочим профессиональным кровопийцам. Поэтому нашелся компромиссный вариант — прислали известного астрофизика. Вид он имел богемный. Копна волос, впалые щеки, длинный нос, щетина, весь такой расхристанный, в вечном свитере и джинсах, типичный хиппующий профессор. Выглядел гораздо младше своих пятидесяти трех лет. И в глазах его горел бесовский огонек.

Потом представились улыбающиеся до ушей китайцы. Суровый и целеустремленный немец. Казалось, находящийся в нирване индус. По военному подтянутые, даром, что с Академии наук, русские. Жеманный француз.

Пришло время заявить о себе экипажу. Врач. Техники. Пилоты. Многие из них мне были давно знакомы. А некоторые даже слишком хорошо знакомы.

Напоследок слово предоставили руководству нашего мероприятия. Не став повторяться о целях экспедиции, в своем выступлении я проинформировал, что по вопросам реальных действий, связанных с Контактом, принимаю решения лично. Точнее, единолично. Хотя всегда готов прислушаться ко всем мнениям.

По залу прошел ропот неудовольствия. Мои авторитарные замашки пришлись политикам явно не по вкусу. Ну, это они еще не слышали капитана нашего космического судна Железнякова по прозвищу «Железный дровосек».

Плечистый, рослый и блондинистый капитан весьма походил на египетского сфинкса непробиваемым спокойствием и невозмутимостью. Он критически обвел взглядом своих подопечных. И размеренным голосом интеллектуального автомата для продажи газировки выдал:

— Я понимаю, что пассажиры занимают ключевые позиции в своих странах и даже на мировой арене. Но прошу вас вовремя осознать простую истину. На корабле Священное писание — это корабельный устав и соответствующие инструкции. А пророк их — капитан. Кто это не поймет — прошу не обижаться.

Все как-то аж съежились. «Железный дровосек» походил на танк, нацеленный на неукоснительное выполнение боевой задачи и готовый втоптать в грунт всех, кто будет этому противодействовать.

— Это неслыханно! — нарушил тишину английский высокородный лорд. — Я через мировое сообщество и ОСН потребую назначения другого капитана!

«Железный дровосек» даже не удостоил его своим взглядом.

А я все продолжал внимательно рассматривать присутствующих. И думы у меня были не слишком радужные.

Среди вот этих людей затаился враг. Матерый и опытный. Значит, один из этих людей однажды нанесет нам удар. Точный, эффективный, в самый подходящий для него момент. Кто он? И на кого я могу положиться?

Положиться полностью я мог только на четверых сотрудников безопасности, притворяющихся в экипаже техниками и врачами, впрочем, таковыми и являвшимися. И мое доверие к ним вовсе не из-за их тайной принадлежности к Наркомату госохраны. А потому, что они, прежде всего, были группой Волхва и опытными сотрудниками «Фрактала». А за всю историю нашей организации в ней не было ни одной успешной попытки противника по перевербовке или внедрению.