Смуглый заорал истошно:

- Пропустите! Или всех взорву!

Ситуация ясная. Воин Халифата решил дезертировать или зачем-то пробраться в наш тыл, притом вместе с семьей, или кто они ему. Заодно прихватил с собой что-то взрывающееся и стреляющее. Идиот переоценил нашу доброту, считая, что машину с детьми русские досматривать не станут.

- Ты взорвешь свою семью? – спокойно осведомился старший лейтенант. - Детей пожалей!

- Аллах их пожалеет!

Ситуация фиговая. Старлей, и солдаты держат смуглого террориста на мушке. Пристрелить его – проблем нет. Но как только вопьется в него пуля, разожмет он пальцы, сработает запал - и кто не спрятался, он не виноват. Да и вообще неизвестно, сколько еще в машине всякого взрывающегося может сдетонировать. По идее, отогнать всю толпу сейчас подальше, уложить на землю, чтобы осколками не посекло. И пусть взрывается гордый шахид. Вот только дети с ним ошахидятся вместе. А у нас рефлекс – дети не должны пострадать. Те самые дети, которые вырастут и будут стрелять нам в спины. Но тут ничего не попишешь. Вот лично мне с моей колокольни на них плевать. Но и старлею, и солдатам далеко не все равно.

Эх, надо помогать. Ребята не справятся. Я расстегнул кобуру и направился к месту действия. Мне, было, преградил дорогу один из солдат, но я махнул карточкой офицера госбезопасности:

- Майор Казанцев!

Старлей покосился на меня с одной стороны недовольно, с другой – с надеждой. И кивнул – пропустить.

Солдат нехотя отступил. А я приблизился к минивэну, вытащил пистолет и направил его на террориста. Прицелился и произнес по-арабски:

- Моджахед! Тебе последний шанс сдаться! Погибнешь ведь без пользы! А так я гарантирую тебе жизнь!

- Пошел вон, неверная свинья!

Глаза его безумно округлились. И я окончательно понял, что он обязательно взорвет самодельное взрывное устройство. Притом в ближайшие секунды.

Ну, теперь и правда все от меня зависит. От того, смогу ли я сконцентрироваться.

В этом мире гораздо более ощутимые и пластичные токи высших энергий. И я учусь ими владеть. Вот и настала пора попробовать новые способности.

Я собрал волю в кулак. И со всей дури нанес ментальный удар.

Террорист судорожно сжал взрыватель. Так, что костяшки пальцев побелели. А я нажал на спусковой крючок «Стечкина» и разнес негодяю череп.

Старлей и солдат тут же бросились к убитому. И сжали его пальцы, не давая разжаться. Но они и не могли разжаться. Разжимать их пришлось с приличным усилием. Я постарался, чтобы мышцы сковало даже после смерти.

Наконец у покойного моджахеда выдрали самодельное взрывное устройство. Один из солдат без труда, умелыми движениями заправского сапера, дезактивировал его. И тело смуглого вывалилось из машины на бетон дороги.

А потом взрыв все-таки последовал. Взрыв визгов, проклятий и ругательств.

Высыпавшие из машины дети голосили и причитали вокруг тела моджахеда. Жена попыталась броситься на меня с животным криком. При этом с нее слетела паранджа. Тетка оказалась белая, на вид типичная француженка, хоть и толстая.

Она попыталась пнуть меня ногой и заехать, достаточно умело, кулаком в лицо. Я увернулся без особого труда. И легонько ударил ее в солнечное сплетение, а потом в шею. Отключил. Потом пнул ногой налетевшего на меня гаденыша лет десяти и заорал:

- Все! Угомонились!

Они еще верещали. Но старлей и его солдаты вернули порядок, оттеснив детей от машины и оттащив туда же их постепенно приходящую в себя мамашу семейства, или кто она там.

Теперь можно было перевести дух.

- Вы рисковали сильно, - переведя дыхание, произнес старший лейтенант.

- Я знал, что он не сможет разжать пальцы, - усмехнулся я, а потом приказал: - Эту горлопанку – в фильтр. Наверняка подстилка халифатская. Детей – в центр распределения.

- Сделаем, - вздохнул старлей.

Ему не нравилась подобная работа. Но это такая война, что без грязной работы никуда. Он уже начинал понимать, что нельзя оставлять зверенышей за спиной. Это будущие моджахеды. А мамаша – будущая шахидка.

Халифат бы давно раскатали в пыль всяческими убедительными видами оружия, типа систем залпового огня и стратегами с ковровыми бомбардировками. Но мирное население, елки-палки! Это американцы, сброд с хищными звериными замашками, всегда и исключительно из гуманных соображений выжигали дотла города с мирным населением. У русских другой ментальный вселенский код. Мирное население для нас не пустой звук. Дерутся воины. А мирное население защищают и кормят, даже если это и мирное население противника.

Вот только новые времена вносят поправки. Сегодня значительная часть этого обработанного Халифатом мирного населения только и ждет момента, чтобы вцепиться освободителям в горло. Эти люди пребывают в психологическом пространстве изначального пещерного зверства, которое их не отпускает никак. Уничтожать их поголовно нельзя - геноцид сильно отягощает карму. Но и без соответствующих мер не оставишь.

Поэтому создаются фильтрационные лагеря. Для тех, кто активно проводил геноцид и участвовал в грязных делах «истинных правоверных» – полевые трибуналы. И гуманные расстрелы, а не поджаривание живьем на листах железа, как принято у исламистов. При этом женщины там или мужчины – нам теперь без разницы. Остальных пораженных ядовитыми спорами «истинного Ислама» человеко-единиц – в лагеря психологической реабилитации, где им попытаются вернуть человеческий облик. Кого не получится вытащить из пропасти – тех в резервации. Притом с тотальным контролем, чтобы там не зародились новые боевые силы Халифата. Такие в общих чертах планы на эти территории и их население. Но головной боли с этим будет еще много. Предстояла длительная и тяжелая работа по возвращению Разума Европы.

Старлей снял кепку, вытер рукавом пот и произнес с чувством:

- Спасибо вам. Если нужна помощь, то я…

- Помощь одна - разгреби этот затор, чтобы мы могли проехать. Время не ждет.

Нам надо пробраться вперед. Нас ждал Испанский батальон…

Командир Испанского добровольческого батальона Андрес Косто по виду был типичный идальго. Высокий, худощавый, изящный, смуглый, с горящими глазам, казалось, он завсегда готов ринуться со шпагой наперевес хоть против тысячи противников.

Уже стемнело, когда нас провели в помещение его штаба, располагавшегося в муниципалитете небольшого городка Арвье на живописном зеленом склоне Альпийских гор.

Конечно, по сравнению с тем же Памиром и Тибетом, Альпы не могут похвастаться безжизненной холодной грандиозностью, а их пики – высотой. Самая высокая гора Монблан не дотягивает и до жалких пяти километров, что почти в два раза меньше Эвереста. Альпы как плеткой пятихвосткой исполосованы шрамами горных дорог, утыканы горными курортами, перетянуты горнолыжными подъемниками. Однако это только на первый взгляд. На деле есть места, где Альпы выглядят не только солидно, но и угрожающе. Безлюдно. И непроходимо. Вот в такие места мы и приехали. Так получилось, что здесь сошлись две военные силы. По ряду субъективных и объективных причин.

Принял Андрес Косто меня и Лешего в просторном штабном зале как родных. Его прилично накачали из штаба фронта, объявив, что он должен сделать для нас все возможное и невозможное, притом любой ценой. Такие рекомендации не то, чтобы напугали гордого идальго, но показали наше какое-то мистическое значение. Больше он ни по какому поводу таких суровых указаний не получал, даже когда шел разблокировать прижатую исламистами десантную группу. В общем, зауважал он нас сразу.

С точки зрения внешних атрибутов мало что изменилось в военном деле со времен Великой Отечественной войны. Все те же фронты, линии соприкосновения, укрепленные районы, направления ударов. И все это отражено на полевых картах. Вот такая большая карта была разложена на штабном столе.

Она была усеяна разноцветными отметками, отражающими состав и дисклокацию подразделений противника. Эта информация была получена как технической разведкой, так и непосредственно батальонными разведчиками. Конечно, был в штабе и большой монитор компьютера, на котором можно было играться с оперативными данными и схемами местности. Но Андресу Косто больше нравилось елозить карандашом по бумажной карте, как встарь. И он сосредоточенно, поставив рядом с собой прямо-таки по-русски объемную чашку с ароматно пахнущим лесной свежестью отваром, прикусив язык, прочерчивал карандашом наш маршрут.